личности властителя, единичности занятия. Ничего не поделаешь. Стадо. Бездна
незапоминающихся имен.
Абдеры - страны дураков...
вестибюль. И сердце радостно и тоненько заныло.
все это шикарно-базарное великолепие могло здесь жить без меня? Я ведь,
прошу учесть, по своему марксистско-материалистическому мировоззрению -
упертый идеалист. Может быть, отчасти даже солипсист, в какой-то мере по
большому счету - если как отдать. То есть все, что мой разум с помощью пяти
или шести - точно не помню - чувств не воспринимает, того нет. Нет! Как бы
не существует.
доказать мне, что долгие годы - на все время моей вынужденной отлучки -
существовал без меня этот вестибюль гостиницы "Интерконтиненталь", или, по
западно-заграничному, - лобби.
лобби, а по мне - волшебный мир, сказочная лоббковая цивилизация. Край
грязных грез, быстрых денег, легких баб, шальной выпивки, неживых
вечнозеленых берез, летящих в зенит лифтовых кабинок, переливающихся
огоньками, как мыльные пузыри. И орущего на верхотуре золотого петуха в
перемудренных курантах. Ах мой прекрасный, почти было потерянный, помоечный
рай!
кругам ада. Ему бы, межеумку, описать восходящие круги нашего рая - вот
бестселлер бы отлудил, мир от этой "Божественной комедии" животики бы
надорвал.
"амаретто", сигаретным дымом. И бабами! Их едким звериным духом,
перешибающим любые запальные французские духи.
и булочный аромат грудей без лифчиков под кофточками, которые и не наряд
вовсе, а прозрачный намек на одежду.
вовсе, а сейчас вы явились в моем воспаленном голодном мире как чудесные
икебаны из длинных ножек, острых сисек, круглых попок, быстрых глазок и
всего остального икебанистого.
отелей - я, оголтелый лоббист пятизвездочного эдема. Мы будем сидеть за
мраморным столиком, с сигарой "Партагос эминенте", под шелестящей
пластмассовой листвой бутафорского сада, над шорохом хрустальных струй
фонтана из местной канализации. Мы будем любить друг друга, сливаясь в
судорогах оргазма, перетекающего в экстаз.
мобильниками и ноутбуками, бегите ко мне! Я покажу вам, хотите - потрогайте
руками жуткие рубцы и шрамы на моем теле: через них вынимали мои ребра,
чтобы сотворить вас, мои Евы, недорогие, но любимые мои девочки, дающие
самое большое счастье за небольшую копеечку. Я счастлив отдать свои ребра -
зачем мне, простодушному Адаму, эта костяная клетка, в которой страстно
молотит мое сердце - могучее и горячее, как мотоцикл "харлей"?
рая, на выходе из которого светится маленькое красное табло - "Дорога в ад".
бросились ко мне, трущобному ковбою, грозному погонщику своих злых
сперматозоидов.
соития, а грубо пихнул меня:
мой телохранитель. Или конвой. Одним словом, силовая обслуга.
небритый, занюханный, затруханный, с серым лицом и прической, как у медведя
на жопе. А костюмец мой роскошный - как муар - в поганых разводах, полосах и
суповых пятнах.
мои панельные... - произнес я со смиренной горечью.
возвышенные идеалисты - отираемся в этом прекрасном поганище.
бесконечному гостиничному коридору к номеру люкс, я почувствовал, как сильно
я устал за долгий день. Охранник костяшками пальцев постучал в дверь
условным стуком. Точка-тире-тире-тире-точка. Этот козел стучал деликатно, он
заранее извинялся.
Вот он, наш хозяин - воздымающаяся из кресла сорокалетняя толстая гиря с
мордой, проштампованной несмываемой печатью сексотства. Радушный веселый
злодей и опасный жизнелюб в легкомысленной рубахе-апаш.
непропорционально большой подбородок, тупой и серый, как подшитый валенок.
ладошку и сбросил на пол свой замечательный пиджак. Потом уселся в кресло и
показал ему на бутылку виски: - Сдавай... Будем знакомиться...
ванночки несколько кубиков льда. Тогда гиря, лыбясь, как параша, свой стакан
торжественно поднял для приветственного спича:
Зовут меня Николай Иваныч... Надеюсь, что мы успешно поработаем вместе... За
встречу на свободной земле!.. - От этой патетики его толстые брови
вздымались на лоб и ползали там самостоятельно, как ржаво-серые мыши.
вазы яблоко, с удовольствием, с хрустом надкусил. Негромко бурчал телевизор,
нарядный красавчик Леонид Парфенов, почему-то сидя на лестнице-стремянке,
как маляр на перекуре, поведывал:
трудно... а еще труднее понять..." - И замелькали кадры старой кинохроники.
Парфенова в телевизоре. - Почему во всей Конторе кумовьев зовут Николай
Иванычами?
у меня, Николай Иваныч - народное, памятное. Душевность и простота в нем...
Иваныч имечко свое заповедовал.
знакомиться: "Николай Иванович Ежов! Я - комиссар государственной
безопасности..."
службе.
Богу, есть. Правда, я теперь не по этой части...
поклонился. - Есть на земле святые люди, которые постоят за сирых и убогих,
за обиженных, униженных и опущенных. Ты наверняка в "Амнести интернэшл"
служишь?..
занимаемся - делом заняты. Поэтому постарались скостить тебе два года на
зоне.
себе полный стакан вискаря, хлобыстнул, не задерживаясь, и продолжил свой
благостный вопль: - Век за тебя буду Богу молиться! И детям, и внукам своим
накажу. Вот как родятся дети, вырастят себе внуков, так я им всем сразу и
накажу - молись, рвань сопливая!
телевизора, сделал громче звук. Иронически-восклицательный голос Парфенова у
меня за спиной сообщил:
в Нагано... Я обернулся и увидел себя на экране.
стойкости советской молодежи на фоне дряхлеющего руководства государства