Чтение 5–й страницы книги ~Негодяй их Сефле~

Рэнн снял очки и покосился на мальчика в мундире. Мальчик стоял над
раковиной иззелена-бледный. Его рвало. Старший перехватил взгляд Рэнна и
сказал без всякого выражения:

-- Он еще практикант. Первый раз на задании.

-- Вот и надо о нем позаботиться. А сюда пусть пришлют человек
пять-шесть из пятого.

-- Дежурный автобус из пятого округа уже был здесь,-- браво
отрапортовал Андерсон, и вид у него сделался такой, будто он намерен то ли
отдать честь, то ли стать по стойке "смирно", то ли выкинуть еще
какую-нибудь глупость.

-- Минуточку, -- сказал Рэнн. -- Вы видели здесь что-нибудь
подозрительное?

Вопрос был, пожалуй, не совсем удачно сформулирован, и сбитый с толку
полицейский уставился на дверь палаты.

-- Н-да,-- сказал он уклончиво.

-- А вы знаете, кто он был? Ну, который там?

-- Комиссар Нюман, что ли?

-- Он самый.

-- По виду не сразу угадаешь.

-- Да, -- сказал Рэнн.-- Трудно.

Андерсон ушел. Рэнн вытер пот со лба и подумал, с чего ему начать.

Думал десять секунд. Потом подошел к настенному телефону и набрал
домашний номер Мартина Бека.

Трубку сняли сразу, и Рэнн сказал:

-- Привет. Это Рэнн. Я в Саббатсберге. Приезжай сюда.

-- Хорошо,-- сказал Мартин Бек.

-- И немедленно.

-- Хорошо.

Рэнн повесил трубку и вернулся к остальным. Подождал. Протянул носовой
платок практиканту, смущенно обтиравшему рот. Практикант сказал:

-- Извините.

-- Со всяким может случиться.

-- Я не мог удержаться. Это всегда так выглядит?

-- Нет,-- ответил Рэнн.-- Нет, не сказал бы. Я двадцать один год в
полиции и, честно говоря, ни разу не видел ничего подобного.-- Затем,
обернувшись к мужчине с черными кудрями, спросил:

-- Здесь есть психиатр?

-- Никс ферштеен,-- ответил врач.

Рэнн надел, очки и внимательно изучил пластмассовый значок на его белом
халате. Там стояло:

--"Доктор Юэк Юкецетюрце".

-- Н-да,-- сказал он себе самому.

Спрятал очки и стал ждать.

VI

Палата имела пять метров в длину, три с половиной в ширину и почти
четыре в высоту. Окраска была всюду почти одинаковая: потолок --
грязно-белый, а оштукатуренные стены -- неопределенного желто-серого цвета.
Серо-белые мраморные плитки пола. Светло-серый переплет окна, такие же
двери. На окне висели толстые шторы из бледно-желтого дамаста, а под ними
тонкие белые хлопчатобумажные гардины. Кровать белая, пододеяльник и
наволочки тоже. Тумбочка серая, стул светло-коричневый. Старая краска на
мебели облупилась, а на неровных стенах пошла трещинами. Побелка на потолке
отстала, местами проступили коричневые разводы -- от сырости. Все было
старым, но очень опрятным. На тумбочке стояла мельхиоровая ваза, а в ней
семь чайных роз. Очки с футляром на пуговке, прозрачная пластмассовая
коробочка с двумя маленькими белыми таблетками, небольшой белый транзистор,
недоеденное яблоко и стакан, до половины наполненный светло-желтой
жидкостью. На нижней полочке лежала стопка газет, четыре письма, записная
книжка с линованной бумагой, блестящая шариковая ручка со штифтами четырех
цветов и несколько мелких монет, точнее говоря, восемь достоинством в десять
эре, две по двадцать пять и шесть крон. В тумбочке было два выдвижных ящика,
В верхнем лежало три уже использованных носовых платка, мыло в синей
пластмассовой мыльнице, зубная паста, щетка, маленькая бутылочка с лосьоном
для бритья, пакетик с таблетками от кашля и кожаный несессер со щипчиками,
ножницами и пилкой для ногтей. В нижнем обнаружили бумажник, электробритву,
марочный блок, две трубки, кисет с табаком и использованную открытку с
изображением стокгольмской ратуши. Через прямую спинку стула было перекинуто
несколько носильных вещей, как-то: серый халат из бумажной ткани, брюки того
же цвета и качества и длинная, до колен, белая рубашка. Носки и кальсоны
лежали на сиденье, а перед кроватью стояла пара шлепанцев. На крючке у
дверей висел халат бежевого цвета.

Только один цвет в этой комнате выпадал из общей цветовой гаммы --
неправдоподобно, немыслимо красный цвет.

Убитый лежал на боку, между окном и кроватью. Горло у него было
перерезано с такой силой, что голова запрокинулась почти под прямым углом,
левая щека была прижата к полу. Язык вывалился в зияющий разрез, расколотая
вставная челюсть торчала из рассеченных губ.

Вероятно, когда он падал навзничь, из перерезанной шейной артерии
ударила мощная струя крови. Отсюда и пурпурно-красная полоса наискось через
кровать, отсюда и капли крови на вазе и на тумбочке.

Рана же в подреберье объясняла, почему рубашка пропитана кровью и
откуда натекла лужа, окружавшая тело. Поверхностный осмотр свидетельствовал
о том, что убийца одним ударом рассек печень, желчные протоки, желудок,
селезенку и солнечное сплетение, а кроме того, брюшную артерию.

Практически вся кровь вытекла из тела за какие-нибудь несколько секунд.
Кожа была иссиня-белой и казалась почти прозрачной там, где она вообще была
видна, то есть на лбу, частично на голенях и на ступнях.

Рана в подреберье имела двадцать пять сантиметров в длину. Края ее
широко разошлись; поврежденные органы вывалились в разрез.

Практически убитый был просто-напросто разрезан пополам. Даже для
людей, которые по долгу службы должны посещать места ужасных и кровавых
преступлений, зрелище было из ряда вон.

С тех пор как Мартин Бек переступил порог комнаты, на лице его не
дрогнул ни один мускул. Случайный наблюдатель мог бы подумать, что для него
все это обычное дело. Сперва сходить с дочерью в ресторан поесть, выпить,
приехать домой, повозиться с моделью клипера, лечь в постель с книгой. А
потом вдруг пуститься в путь, чтобы осмотреть искромсанное тело комиссара
полиции. Хуже всего, что Мартин и сам так думал. Он никогда не терял
контроля над собой и своего напускного хладнокровия.

Сейчас было без десяти три часа ночи, а Мартин Бек сидел на корточках
возле кровати и спокойно, оценивающим взглядом изучал труп.

-- Да, это Нюман, -- сказал он.

-- Похоже, что так.

Рэнн разбирал вещи на тумбочке. Внезапно он зевнул и в полном сознании
своей вины прикрыл рот ладонью.

Мартин Бек бросил на него быстрый взгляд и спросил:

-- А хронометраж у тебя хоть какой-нибудь есть?

-- Есть,-- ответил Рэнн.

Он достал блокнот, где у него было что-то записано убористым почерком,
надел очки и стал монотонно читать.

-- "Сестра открыла двери в два часа десять минут. Она не видела и не
слышала ничего подозрительного, а просто шла с обычным обходом, поглядеть,
как себя чувствуют больные. Нюман уже был мертв. Она набрала номер полиции в
два часа одиннадцать минут. Радиопатруль получил сигнал тревоги в два часа
двенадцать минут. Они находились на Оденплан и ехали оттуда не то три, не то
четыре минуты. В два часа семнадцать минут они доложили уголовной полиции о
случившемся. Я пришел в двадцать две минуты. Позвонил тебе в двадцать
девять. Ты прибыл без шестнадцати три".

Рэнн взглянул на свои часы.

-- Сейчас без восьми три. Когда я пришел, Нюман был мертв от силы
полчаса.

-- Это сказал врач?

-- Нет, это я говорю. Вроде как мое заключение. По температуре тела...
Свертыванию крови...

Он умолк, словно решив, что с его стороны было дерзостью делать
собственные заключения.

Мартин Бек задумчиво тер переносицу большим и указательным пальцами
правой руки.

-- Очень быстро все произошло,-- наконец проговорил он.

Рэнн не отозвался. Вероятно, думал о чем-то другом. Немного спустя он
заметил:

-- Так ты понимаешь, почему я тебя вызвал? Не потому, что...

Он замолчал. Он явно затруднялся высказать свою мысль.

-- Не почему?

-- Не потому, что Нюман был полицейским комиссаром, а... вот поэтому.

Он сделал неопределенный жест в сторону трупа и сказал:

-- Его попросту зарезали, как скотину.

Немного помолчав, он добавил:

-- Я думаю, тот, кто его убил, был абсолютно невменяем.

Мартин Бек кивнул.

-- Да,-- сказал он.-- Похоже на то.

VII

Мартину Беку вдруг стало как-то не по себе. Это ощущение было смутным,
взялось непонятно откуда и походило на внезапную усталость, когда двадцать
раз перечитываешь одно и то же место, а сам того не замечаешь.

Ему пришлось сделать некоторое усилие, чтобы прийти в себя и собрать
ускользающие мысли.

Но рядом с подступающей слабостью было и что-то другое, от чего он не