потолка, выпрямившись, стоял Митя с топором в руке.
дрогнет. Он знал в тюрьме таких, кого и отпетые рецидивисты не трогали.
трактор. Потом на буксире отправили в район. Больше Степан никому не
сказал ни слова. Вся деревня понимала, что-то здесь кроется, но что, никто
не знал. А веселая Дуняша никак не могла взять в толк, почему Митя не
выдал ее Степану.
про себя.
чуял: этот пойдет до конца. Даже взрослые, крепкие мужики остерегались:
черту, еще пырнет...
веселья подошли к нему двое местных, подышали с двух сторон бражным духом
и спросили:
подошвы. Среди многолюдья он был один.
снял руки с испуганной партнерши, бросил ее посреди площадки и пошел в
сторону.
поднимается сильными толчками и устремляется тугими сгустками в голову.
Вдруг здесь, сейчас его мучительно потянуло в чистую горницу с гладкими
крашеными прохладными полами и опрятным запахом - укрыться бы там от всех
в надежном убежище, - он увидел ее так отчетливо, что даже больно стало, и
так же невыносимо он почувствовал, как надоело все ему - до смерти,
насквозь, - хоть сейчас под нож.
поняли вдруг страшную, откровенную неумолимость их движения, сторонились и
давали дорогу.
пусто, просторно, тихо; кротко горел закат, дальний лес зубчато отрезал
ломоть солнца. И только там, откуда они шли, за домами и огородами, дико,
как в издевке, выла радиола.
Митя стал спиной к бревенчатой стене.
разноцветной рукояткой, сработанную им самим в мастерских, и сунул парню в
руку.
закатный свет растекся по земле и окрасил копны; тень амбара рассекла
второго парня пополам, один глаз его светился на солнце, другой скрадывала
тень.
ненависти голосом сказал:
приложил ладонь к боку, подержал и отпустил - пальцы и ладонь стали
красными.
смотрели на них, - капли упали, пропитав землю, и оставили на ней
аккуратные темные кружочки.
кровь. Митя и второй парень тоже не двигались и смотрели оцепенело.
за ним, изогнувшись и прижимая ладонь к боку; кровь пропитала рубаху и
брюки, тонкие струйки сочились между пальцами.
головой, сжаться и застыть.
его или выбросить. За спиной, за домами и огородами по-прежнему
надрывалась радиола и как бы в насмешку вопила вслед.
стемнело, над лесом и на открытых местах было еще светло.
лица, мимолетно он пожалел мать, но шел он не домой, и все, что он мог
сейчас, это брести по лесу и ни о чем не думать. Иначе бы взвыть, кататься
по земле...
возвращался со свиданий, сколько раз бродил в ожидании, - в лесу ему было
спокойнее, чем в деревне. И сейчас торопиться бы беззаботно в гости или
весело возвращаться бы, шагая по лесу, как по своему дому, - он всем телом
и кожей всегда ощущал защитную глушь окрестных лесов. Вот и нынче,
кажется, никому не достать его, не найти, - но одна мысль давила его
неодолимой тяжестью и студила ледяным холодом: сколько осталось ему быть
на воле?
лесу деревню. Тихо и неторопливо жила она посреди вечернего леса и тронула
сейчас Митю покоем и прочной безопасностью, поскребла по душе сладким
щемлением летней деревенской глуши. И все это уходило надолго, может быть
- навсегда.
родины, по ним ноет и болит грудь, - не знал, но сейчас в ожидании
неизбежной и строгой разлуки угадал что-то от этого чувства, хотя его
давно уже манили и влекли грохот и спешка большого мира.
притихнуть, отлежаться. Чтобы тишина и никого... Но нет, поздно, наверное,
уже рыщет погоня, и скоро встанут за спиной конвоиры.
коротали вечер, ничто здесь никому не грозило, не стерегло, - пронзительно
и остро Митя завидовал сейчас всем, кто был в домах и ни о чем не
тревожился. Но легче не было от деревенского покоя, а стало холодно и
страшно. Спиной, кожей, всем телом он чувствовал неотвратимую опасность -
ближе, ближе, - и ни избавиться, ни скрыться.
постучал.
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Афанасьев Роман