Чтение 5–й страницы книги ~Риск~

койки.

- Ты сможешь опять подвесить сетку, если волнение усилится, - заме-
тил он.

Теперь, когда белый сетчатый занавес исчез, я мог рассмотреть его без
помех. Волевое лицо с крупными, резкими чертами, крошечные глазки, тонкогу-
бый рот, загрубевшая на открытом воздухе кожа и каштановые волосы, свисав-
шие прямыми прядями. Примерно моих лет, хотя, кроме возраста, между нами не
было ничего общего. Он смотрел на меня сверху вниз без какого-либо намека
на садистское удовольствие, за что я был ему благодарен, но также без ма-
лейшего раскаяния или сочувствия.

- Где я? - спросил я. - Почему я здесь? Куда мы направляемся? И
кто вы такой?

Он проронил:

- Я развяжу тебя, но, если ты выкинешь что-нибудь, я тебе врежу.

И врежет, подумал я. Шесть футов три дюйма крепких мускулов против
продрогшего, окостеневшего бедолаги пяти футов десяти дюймов, к тому же
страдающего морской болезнью. Нет, большое спасибо.

- В чем дело? - спросил я. Даже в моих собственных ушах эти слова
прозвучали весьма жалобно. Но в конце концов, именно так я себя и чувство-
вал - слабым и жалким.

Он не ответил, согнувшись в три погибели, он навис надо мной и развя-
зал узлы на моей левой руке. Выбравшись из тесного пространства между кой-
ками, он проделал то же самое с правой рукой.

- Лежи, как лежал, пока я не уйду, - велел он.

- Скажи, что происходит.

Он встал на крышку рундука, ухватился руками за края люка и подтянул-
ся. Почти выкарабкавшись наружу, он взглянул вниз и обронил:

- Могу сказать, ты доставляешь мне чертовски много хлопот. Мне приш-
лось сложить все паруса на палубе.

Он сделал резкий рывок, выгнулся, дернул ногой и поднялся наверх.

- Скажи, - настойчиво закричал я, - почему я здесь?

Он возился с крышкой люка и не потрудился ответить. Я перебросил ноги
через край койки, скатился с нее и встал, шатаясь из стороны в сторону. Ко-
рабль качнуло, и я тотчас потерял равновесие, мешком свалившись на пол.

- Отвечай, - заорал я, снова с трудом поднимаясь на ноги, цепляясь
за окружавшие меня предметы. - Отвечай, черт побери!

Крышка люка плавно скользнула на место и закрыла почти все небо. Од-
нако на сей раз она не задраила отверстие наглухо, а легла на металлические
подпорки, державшие ее на весу: по периметру остался трехдюймовый зазор; я
словно сидел в коробке, приоткрытой на три дюйма.

Я потянулся, просунул руку в щель и опять завопил:

- Отвечай!

В ответ я услышал только звуки, свидетельствовавшие о том, что в дан-
ный момент крышку надежно закрепляли, заведомо обрекая на неудачу все мои
попытки сдвинуть ее. Потом все стихло, и я понял, что моряк ушел. Через па-
ру минут снова заработал двигатель.

Судно неистово раскачивало и подбрасывало на волнах, и меня одолела
неукротимая тошнота. Я стоял на коленях, склонившись над унитазом, и меня
выворачивало наизнанку, я корчился в ужасных судорогах, как будто стремился
избавиться от собственного желудка. Я не ел уже очень давно, и по сути меня
рвало только ярко-желтой желчью, но от этого не становилось легче. Морская
болезнь особенно мучительна потому, что человеческое тело не в состоянии
понять, что желудок пуст и ему нечего извергнуть из себя.

Я кое-как дотащился до койки и лег, одновременно обливаясь потом и
дрожа от озноба. Мне хотелось умереть.

Одеяло и подушка, вспомнил я. В парусном рундуке.

Потребовалось невероятное усилие, чтобы встать и достать их. Я наг-
нулся, намереваясь вынуть вещи из рундука, и у меня так сильно закружилась
голова, что я даже испугался.

И снова я в муках повис над унитазом, проклиная одеяло и подушку. Но
я так замерз.

Я добыл их со второй попытки. Плотно закутавшись в колючее шерстяное
сукно, я с благодарностью опустил голову на синюю подушку. Наверное, на
свете существует милосердие. У меня были кровать и одеяло, свет и воздух и
туалет, а сколько пленников до меня, томившихся в недрах кораблей, отдали
бы душу за эти блага. Во всяком случае, сейчас не имело смысла требовать
объяснений.

С каждым часом я чувствовал себя все отвратительнее. Тому, кто понас-
тоящему страдал от морской болезни, не нужно рассказывать. Голова болела и
кружилась, кожа покрывалась испариной, желудок выворачивало. Если я откры-
вал глаза, становилось еще хуже.

Как долго это будет продолжаться, спрашивал я себя. Мы пересекаем
Ла-Манш? Жестокая болтанка наверняка скоро прекратится. Куда бы мы ни плы-
ли, вряд ли наша цель находится далеко.

В какой-то момент моряк вернулся и откинул крышку люка.

- Обед, - объявил он, напрягая голосовые связки, чтобы перекричать
гул двигателя. Я не ответил, опасаясь пошевельнуться. - Обед, - снова
крикнул он.

Я слабо помахал рукой в воздухе, подавая знак, чтобы он уходил.

Могу поклясться, он рассмеялся. Поразительно, как потешаются над мор-
ской болезнью те, кто ею не страдает. Моряк вернул на место крышку люка и
оставил меня в покое.

Стемнело. Я то погружался в забытье, то выплывал из сновидений, кото-
рые были намного утешительнее реальности. Во время одного из таких коротких
снов кто-то пришел и задраил люк. Это меня мало огорчило. Если бы судно
пошло ко дну, я отнесся бы к перспективе утонуть как к благословенному из-
бавлению.

Двигатель заглох во второй раз, но это принесло лишь малую толику об-
легчения по сравнению с моим общим жалким состоянием. Я решил, что мне по-
мерещилось, будто суденышко закрутил шторм. Но как только машина застопори-
лась, я кубарем скатился с койки.

Неуклюже поднявшись на ноги, уцепившись одной рукой за верхнюю полку,
я принялся искать дверь и выключатель рядом с ней. Обнаружив выключатель, я
нажал на кнопку. Света не было. Проклятый свет не горел. Подлые вонючие уб-
людки оставили меня без света.

Я ощупью пробрался в темноте к своей нижней койке. Споткнулся, запу-
тавшись в одеяле. Обернув его вокруг тела, я лег, совершенно не чувствуя
себя в безопасности. Тогда я пошарил вокруг в поисках сетки и, кряхтя и
постанывая, накинул пару крючков: не сказать чтобы очень аккуратно, но
вполне достаточно, чтобы больше с койки не падать.

Судя по звукам, доносившимся из внешнего мира, кто-то ставил паруса.
На паруснике это было единственно разумным решением. Сверху раздавались
треск, хлопки и неразборчивые возгласы, и все это меня ни капли не волнова-
ло. Казалось довольно странным, что кому-то взбрело в голову в такое время
окатывать палубу водой из ведер, пока меня не осенило, откуда взялись эти
равномерные тяжелые удары: большие волны с грохотом захлестывали нос. Весь-
ма разумно, что люк задраили наглухо. Никогда и ничего в своей жизни я не
желал более страстно, чем ощутить под ногами теплую, твердую, сухую землю.

Я полностью утратил ощущение времени. Жизнь превратилась в сущий кош-
мар, которому, похоже, не было конца. Я бы с радостью выпил воды, но,
во-первых, не мог собраться с силами, чтобы встать и поискать ее, а вовто-
рых, боялся разлить ее в темноте. Я по возможности не двигался: стоило при-
поднять голову, как на меня накатывал очередной жестокий приступ тошноты, и
в результате я снова страдал на коленях над унитазом. Если я даже успею
проглотить воду, она тотчас выльется обратно.

Появился моряк и приоткрыл люк: не слишком широко, но вполне доста-
точно, чтобы впустить в каюту немного тусклого света пасмурного дня и струю
свежего воздуха. Он явно не хотел, чтобы я задохнулся.

Снаружи шел сильный дождь, а может, это были морские брызги. Я видел,
как ярко блестела его желтая штормовка, и крупные капли залетали в узкую
щель. До меня донесся его крик:

- Хочешь есть?

Я апатично лежал, не отзываясь. Он снова закричал:

- Махни рукой, если с тобой все в порядке.

Я подумал, что "все в порядке" весьма относительное понятие, но слабо
помахал рукой. Он пробормотал что-то похожее на "шторм" и вновь захлопнул
люк.

Проклятие, куда же мы плывем, если ухитрились нарваться на шторм, с
горечью подумал я. В Атлантику? И зачем? На ум пришла старая поговорка о
морской болезни: "В один миг вы боитесь умереть, а в следующий боитесь, что
останетесь жить". В течение многих часов, пока длился шторм, я жалобно сто-
нал, уткнувшись в подушку, испытывая неслыханные муки от малейшего движе-
ния.

Я очнулся от счастливого забытья- очередное пробуждение в полной
темноте.

Что-то изменилось, мелькнула смутная мысль. Наверху все также свиреп-
ствовала буря, нос корабля с грохотом врезался в волны, и потоки воды зах-
лестывали палубу. Точно так же натужно скрипел такелаж и хлопали наполнен-
ные ветром паруса. Но со мной, во мне, произошли перемены.

Я глубоко вздохнул с облегчением. Тошнота проходила, отступая медлен-
но, словно отлив, и это значило, что я начал привыкать к чуждой окружающей
среде. Я полежал некоторое время, просто наслаждаясь покоем, постепенно
приходя в нормальное состояние, что казалось уже забытой роскошью. Но вско-
ре место прежних заняли новые насущные проблемы: жажда, голод, усталость и
тягостная головная боль, которая, как я предполагал, явилась следствием
обезвоживания и недостатка свежего воздуха. Горечь во рту, зудевший, зарос-
ший щетиной подбородок. Пропотевшая одежда и ощущение, будто ее не меняли в
течение месяца. Но хуже физических неудобств был душевный разлад. Смятение
имеет свои преимущества. Ясность рассудка совсем не приносит облегчения. Ко
мне возвращалась способность мыслить трезво, и чем больше я размышлял, тем