вас немедленно. Если вы останетесь в Париже, я приму вас либо в больнице,
либо у себя. Если же она увезет вас на юг, то вы непременно должны
пригласить доктора Шавера.
показываться ему часто, если же я буду жить в этой же комнате, то в конце
концов сойду с ума.
себе: "Ну и пусть я ничего не помню, у меня еще уйма времени впереди, я
накоплю новые воспоминания". Вот это было бы настоящим безумием, и
впоследствии вы пожалели бы о таком решении.
уже приходила мне в голову. С тех пор, как я обрела лицо, меня не так
мучила пропажа пятнадцати лет жизни, стертых из памяти. Не прошла (правда,
вполне терпимая) боль в затылке и тяжесть в голове, но ведь и это пройдет.
Когда я смотрела на себя в зеркало, я была я, у меня были раскосые глаза
китайского божка, за стенами больницы меня ждала жизнь, я была счастлива и
очень себе нравилась. Шут с ней, с "прежней", раз я теперь вот какая!
себе нравлюсь, я прямо-таки без ума от себя!
чтобы моя широкая юбка стояла колоколом. Но неокрепшие ноги не разделяли
моего восторга, я зашаталась и, остановившись, замерла, пораженная: Жанна
здесь!
солнце; лицо у нее было какое-то странное, застывшее, а волосы светлее,
чем я думала. Кроме того, фотографии не давали представления о ее росте.
Жанна была необыкновенно высокая - почти на голову выше меня.
секунду почудилось, что прошлое встает передо мной, сливаясь в одну
огромную волну, и сейчас раздавит меня своей тяжестью. Наверное, у меня
помутилось в голове оттого, что я кружилась, а может, на меня
подействовало неожиданное появление женщины, которая была так знакома,
словно когда-то приснилась мне. Я упала на кровать, невольно прикрывая
своими руками в перчатках лицо и волосы, точно стыдилась их.
из комнаты, я услышала голос Жанны, мягкий, глубокий и знакомый, как ее
взгляд; затем она подошла и обняла меня.
потрогать ее руками без перчаток, я узнавала даже запах ее духов - ведь он
тоже когда-то мне снился. Припав головой к ее груди, стыдясь своих волос,
которые ее легкая рука осторожно перебирала, обнажая скрытые под ними
шрамы, я сказала, что я несчастна, что хочу с ней уехать, что она,
наверное, и не знает, как я ее ждала.
смотревшие в упор, снова внушили мне уверенность, что все еще вернется.
Глаза у нее были очень светлые, с золотым отливом, но в глубине их
мелькало что-то, похожее на сомнение.
лицу, она внимательно меня изучала. Мне стало невмочь переносить этот
розыск, это опознавание во мне некой пропавшей девушки. Схватив Жанну за
руки и плача еще горше, я оттолкнула ее от себя.
смотрите же на меня!
цыпленочком, ангелом. Потом пришел доктор Динн, увидев мои слезы, смутился
и еще больше смутился, увидев, когда Жанна встала, какая она огромная -
она была выше всех, кто находился в комнате, выше доктора Динна, его
ассистентов и сестры Раймонды.
опасениями по поводу моего здоровья, которые я не слушала, не желала
слушать. Я стояла, прижавшись к Жанне. Она обняла меня за плечи, а с
медиками говорила тоном королевы, которая забирает свое дитя, свою Ми, и
мне было хорошо, я больше ничего не боялась.
носила, потому что оно залоснилось на рукавах. Она сама надела на меня
берет, повязала на шею зеленый шелковый шарф. Она сама повела меня по
коридорам клиники к стеклянной двери, сквозь которую пробивались
ослепительные солнечные блики.
переднее сиденье, захлопнула дверцу и, обойдя машину, села рядом со мною
за руль.
улыбаясь, быстро целовала меня в висок.
портал. Огромные аллеи, деревья по бокам.
лежу щекой на пушистой Жанниной юбке. Совсем близко от себя я увидела
краешек движущегося руля. Я живая, и это чудесно. Я заснула.
красную клетку, в огромной комнате, где на столах горели лампы, которые не
могли рассеять мрак, притаившийся в углах.
Я встала, мучительней обычного ощущая давящую тяжесть пустоты в своей
голове. Я подошла к камину, подвинула кресло и, опустившись в него,
погрузилась в забытье.
голос, чей-то шепот. Потом мне вдруг померещилось, будто здесь крестная
Мидоля, я ее вспомнила, ее катят мне навстречу в кресле на колесиках, в
оранжевой шали на плечах, безобразную, страшную... Я открыла глаза, еще не
совсем очнувшись от забытья, когда все еще видится сквозь какую-то муть,
точно сквозь стекло, заливаемое дождем.
Жанны. Мне подумалось, что она, вероятно, долго на меня смотрела.
быть к ней поближе. За ее волосами, касавшимися моей щеки, я увидела
огромную комнату, стены, обшитые панелями, лампы, притаившийся в углах
мрак, диван, с которого я перебралась сюда. Плед лежал на моих коленях.
объясню. Ты хорошо себя чувствуешь? Ты заснула в машине.
поясницу, чтобы я согрелась. Я засмеялась. Она отпрянула, лицо ее стало
замкнутым, и я снова увидела сомнение в глубине ее глаз. Потом она вдруг
тоже засмеялась и подала мне чашку, которая стояла на ковре.
Пей. Они до сих пор опомниться не могут от того, каким манером я притащила
тебя из машины. Ты ведь похудела. Я несла тебя на руках. Придется принять
серьезные меры, чтобы ты нагуляла себе щеки. Когда ты была маленькая,
именно я, рискуя навлечь на себя твою ненависть, заставляла тебя есть.
торчали ребра. Ты и представить себе не можешь, как мне было стыдно за
твои ребра. Ну, будешь ты пить или нет?
знаком, хоть и не очень нравился.
сказала Жанне, что в клинике мне последнее время разрешали понемножку пить
кофе, и я от него лучше себя чувствую. Склонившись над моим креслом, Жанна
обещала давать мне все, чего я захочу: ведь я с ней, я жива, и это
главное.
встречала на аэродроме в Риме. Ты была совсем маленькая, с большим
чемоданом. И такая же растерянная, как сейчас. А твоя крестная сказала:
"Мюрно, если она не потолстеет, получишь расчет". Я тебя кормила, одевала,
мыла, учила итальянскому, играть в теннис, в шашки, танцевать чарльстон -
всему на свете. И даже два раза выпорола - этим ты тоже обязана мне. С
тринадцати до восемнадцати лет ты со мной не расставалась, разве что дня
на три, не больше. Ты была мне как родная дочь. А твоя крестная говорила:
"это твоя служба". И теперь я начну ее сначала. А если ты не станешь
такой, как прежде, я сама себе дам расчет.
взгляда, что я сразу осеклась.
Сертаков Виталий
Конюшевский Владислав
Пехов Алексей
Самойлова Елена
Свержин Владимир
Никитин Юрий