мощных и острых предметов, вроде лома или топора (да что там - они не
оставили обыкновенного столового ножа и мне даже сыр приходилось
отламывать от куска, если девица забывала его нарезать), практически
лишали меня надежд на освобождение. Как я уточнил, эти две комнаты скорее
всего были предназначены для прислуги; дверь же, что вела в основную часть
дома, оказалась запертой накрепко, и мои попытки с разбега поколебать ее
крепость таранящими ударами всех моих восьмидесяти четырех килограммов
даже не услышали б, живи кто-то в "хозяйской" части особняка.
голоса, ни шум автомобильного мотора. Довелось сделать вывод, что домик
расположен явно не в центральной части Лондона, и потому следует оставить
надежды, что меня могут обнаружить, даже если лондонская полиция начнет
активные поиски исчезнувшего советского журналиста. Впрочем, я не был так
наивен, чтобы предполагать всеобщий переполох в мире в связи с моей
пропажей. Если кто и не находил себе места, так это Натали, с которой я
умудрился так нелепо расстаться. Не сидит, верно, без дела и Серж
Казанкини, уж он-то, конечно, узнал об исчезновении Олега Романько.
изученным до последней трещинки и закоулка двум комнаткам. - Выходит, они
не напали на след Майкла. Раз я торчу взаперти и Питер наталкивает меня на
мысль, что неплохо было бы нам сторговаться... Но тогда мое похищение
входит в явное противоречие с их конечными планами, если принять за
таковые непременное овладение несколькими страничками из рукописи
американца. Разве не проще, не надежнее было взять меня под наблюдение,
последовать за мной и выйти... на него? Но они почему-то поступили
наоборот: захватив Олега Романько, отрубили какие бы то ни было подходы к
осторожному Майклу Диверу. Уж кто-кто, а бывший разведчик из ЦРУ, да к
тому же столько лет ведущий "ночной" образ жизни, не допустил бы промашки,
и, узнав из газет о моем таинственном исчезновении, тут же ушел бы в
подполье. Итак, что-то случилось еще до моего появления в Англии, и они
испугались, что Дивер не выйдет со мной на связь, ухватились за меня, как
утопающий за соломинку. Да, более глупое положение трудно было и
представить! Ведь ты, старина, сам ничего не знаешь, а от тебя будут
добиваться, судя по поведению Келли, любыми доступными способами
признаний. А выложить тебе, даже если б ты, скажем, созрел для подобного
решения, нечего. Логика же подсказывает, что Питер Скарлборо, и те, кто
стоит за ним, будут со все возрастающим упорством калечить тебя в надежде
выбить крайне необходимую им информацию..."
пороге показалась Кэт. Она была в легком черном плаще, густо усеянном
каплями, из чего я заключил, что в Лондоне хлещет дождь, если она
умудрилась на минуту, преодолевая несколько десятков метров от автомобиля,
так вымокнуть. Ее темно-каштановые волосы, короткие, но красиво зачесанные
вниз, тоже несли на себе следы ливня. В красных полусапожках на высоком
каблуке, в красных перчатках и красном же, небрежно переброшенном через
плечо легком шарфе она смотрелась безумно красиво, и я невольно вспомнил
ее нагое тело и ее умопомрачительную грудь. "Келли, я еще доберусь до
тебя!.." - обожгла мысль.
кармана крошечный никелированный пистолетик, игрушечный только на вид,
сказала:
хватало еще, чтоб девицы учили меня жить. - Я хотел спросить: мне тут что,
до скончания века кантоваться?
господа же бога сноситься с вашими дружками?
выразиться.
выяснить у этого типа.
надо мной, и я запоздало догадался, что недооценил эту пышногрудую девицу.
- А пока позвольте пройти, мне необходимо выложить еду в холодильник.
Прошу в комнату! - Она так и не спрятала свой игрушечный пистолетик.
мелодично щелкнул фирменный английский замок. Она проскользнула на кухню,
поставила целлофановый фирменный пакет "Вудса" на полированный столик у
закрытого ставнями окна, сняла плащ, поискала глазами, куда бы его
повесить, и решительно набросила на угол двери. Открыла холодильник,
обвела его содержимое взглядом, по-видимому, выясняя, что я ел и пил, но
никак не отреагировала на то, что, кроме трех банок пива, ничего не
тронуто (честно говоря, мне было не до еды, беспокойные мысли о
сложившейся ситуации поглощали меня целиком, мешая зоне удовольствий моего
серого вещества выдавать соответствующие команды). Потом, переложив
пистолетик из правой руки в левую, принялась выкладывать продукты - связку
бананов, упакованные в целлофановые пеналы ярко-красные, абсолютно
безвкусные помидоры, такие же красивые пейзажно-зеленые огурчики, три или
четыре пакета с развесной ветчиной, колбасой и сыром, кирпичик уже
порезанного хлеба, затянутого в целлофан, два блока пивных баночек, еще
какие-то консервированные напитки.
холодильника.
электрическая плита, занимавшая солидное место в углу и вызвавшая у меня
поначалу неподдельный интерес бесчисленным числом никелированных рычажков,
электронным устройством и глубокой духовкой, была предусмотрительно
отключена.
термос, закрутила пробку и поставила сосуд на столик.
навстречу.
произнесла:
растерянность. Кэт смотрела на меня, и я видел, как противоречивые чувства
борются в ней. Я подумал, что этих нескольких секунд мне вполне хватило
бы, чтобы выбить оружие из ее рук. Но я остался торчать на месте, и потом,
когда она улетучилась, еще и еще раз возвращался к этой минуте, но так и
не нашел в себе ни капли раскаяния, что не воспользовался подвернувшимся
случаем. А ведь он мог в корне изменить мое незавидное положение...
опавший было вниз, снова был направлен мне в грудь.
картинку, забыть которую мне вряд ли когда удастся: и распаленное похотью,
озверевшее лицо Келли, нависшее над Кэт, распростертой на кушетке, и ее
фантастически красивое, да что там - прекрасное, совершеннейшее тело! -
снова ослепили мой рассудок.
повернулась, сдернула с двери плащ, и, не дав мне опомниться, выскочила из
кухни. Дверь наглухо захлопнулась за ней, и я снова остался один.
Келли и незнакомый, за все время не произнесший ни слова, рыжий парень лет
25-27, худой, как сушеная вобла. Роль его вскоре прояснилась: он достал из
"дипломата" электробритву "филлипс", ножницы, расческу, одеколон в зеленом
массивном флаконе, еще какие-то бутылочки и щипчики.
дружески-доброжелательным тоном Питер. - Нам придется совершить небольшое
путешествие в Шотландию, и мне было бы неловко представлять вас публике в
таком непрезентабельном виде. - Он сделал знак рыжему, а тот в свою
очередь жестом пригласил меня в кресло у круглого стола в центре большей
из двух комнат, где, кстати, стоял диван, где я спал.
опустился на мягкое кожаное сидение. Рыжий, как заправский парикмахер,
накинул белую салфетку, зажал концы сзади на шее специальной прищепкой и
вздернул мой подбородок вверх. Несколько мгновений он изучал мое лицо,
потом отнял руку и взялся за "филлипс". Щелкнула едва слышно кнопка, и
негромкий звук электробритвы нарушил мертвую тишину комнаты.
выключенного телевизора.
доморощенному парикмахеру пришлось изрядно попотеть, выстригая густую
щетину. Закончив, он протер лицо лосьоном, жестко промассировал, потом
ножницами подстриг виски и затылок, нажал головку спрея в зеленом флаконе
- одеколон был терпкий, такой запах мне всегда нравился. По-видимому,
удовольствие расплылось по моему лицу, потому что Питер обронил из своего
кресла:
Только янки говорят так, оценивая человека, только янки!"