Чтение 5–й страницы книги ~Невозвращенец~

Мы того вашего отчета, правда, не читали...

- Но откуда же Сергей Иванович тогда знает? - удивился я.

- Так вы же сами только что сказали, - удивился и Игорь Васильевич. -
Только что: "В общем, да, только не в ушедших, а в давно ушедших..."
Правильно, Сергей?

Сергей Иванович кивнул. И тут же мне стало нехорошо.

"Они же ни черта не знают сами, - с ужасом понял я, - они же ни черта
не знали, пока я сам им все не рассказал, и они могут сколько угодно
говорить, что я уже и о последнем путешествии отчет написал, но я ведь
точно знаю, что я его еще не писал! И тот, старый отчет они не читали, а
уж могли бы прочесть, его только ленивый не читал и в институте, и вообще,
он мне, собственно, и сделал известность, если она у меня есть хоть
какая-то... Он же даже был отдельным бюллетенем, о нем же даже на
конференции докладывали в Риме!.. Они ничего не знали, - повторял я про
себя в панике, они же ничего не знали, я сам им все наговорил, я сам стал
им помогать..."

- Вот только зря вы не указали, - сказал Игорь Васильевич, - не
встречали ли вы там кого-нибудь из ваших коллег, только... из тех. С той,
значит стороны...

- Да, - подтвердил и Сергей Иванович и стал еще важнее, чем выглядел
обычно, очень важный пацан. - Мы ведь чем интересуемся? Мы же ведь
женщинами, например, из Днепропетровска или даже ребятами из
военно-патриотических объединений не интересуемся, у нас ведь совершенно
другое направление.

- Конечно, - продолжал Игорь Васильевич, - только с той стороны!
Разве мы стали бы предлагать вам о женщинах или, например, о прохожем
каком-нибудь поклоннике, например, популярной певицы... Это ж все наши
люди! Нам это не нужно, и мы вас как порядочного человека об этом и не
попросим. Но у нас есть данные...

- Совершенно точные, - вставил Сергей Иванович.

- Что имеется их экстраполятор, - продолжал Игорь Васильевич, -
который...

- Или которая, - уточнил Сергей Иванович.

- Это Юрию Ильичу все равно, - сморщился в улыбке Игорь Васильевич, -
вон он... как ловко... Не жарко было, не раздеваясь-то?

- Как жарко, - буркнул я, уже ничего не соображая, - иней на
скамейке...

- Иней! - Игорь Васильевич захохотал. - Ну, что такому мужику иней,
а? Ну, вы даете, Юрий Ильич!

- А экстраполятор с той стороны обязательно там должен быть, - Сергей
Иванович стал проявлять странную для него самостоятельность и упорство,
вовсе не поддержав фривольный разговор. - И вам надлежит войти с ним в
контакт, не вызывая подозрений, ни в коем случае не пресекая его действий,
а наоборот, пообещать ему помочь, даже если его действия будут направлены
на дальнейшую дестабилизацию...

- Ну, Сергей, это уж слишком для Юрия Ильича, примирительно сказал
Игорь Васильевич, увидев, наверное, что лицо мое изменилось. - Это уж
слишком... Это уж наша работа, Сергей, ты ее на Юрия Ильича не
перекладывай... Вы только не вспугните, Юрий Ильич, только не вспугните...

И я уже оказался стоящим у двери в номер. И, заглядывая мне в глаза и
снова тряся обеими руками мою руку, Игорь Васильевич повторял:

- И никто, никогда, ни за что на свете об этом не узнает, поверьте
нам, это ж не в наших интересах, вы самый дальний экстраполятор и талант
большой, вам надо писать и писать, а если, допустим, мы вас обнаружим, так
нам же от руководства и нагорит, потому что мы теперь в одной обойме, Юрий
Ильич, и вам надо только не вспугнуть, не вспугнуть, не вспугнуть...

Они оцепили дом в одну минуту. Все были в форме, в своей обычной
форме, видимо, дело сегодня предстояло настолько рутинное, что нужды в
штатской маскировке не было. Только командовали трое в хороших серых
пальто и меховых шапках - они вылезли из последней бээмпэ и сразу стали в
стороне.

Мы лежали на тонком снегу за кустами, и, еще зажимая ей рот, я
прошептал в ухо этой гадине:

- Крикнешь - либо сам тебя убью, либо они возьмут. Они свидетелей не
любят. А мне уж тогда все равно. Поняла?

Она кивнула, насколько могла, стиснутая моей рукой. И я отпустил ее -
рука уже окоченела, долго лежать так было невозможно. Едва слышно
всхлипнув, она повернула ко мне лицо и даже не прошептала - только
показала губами: "Прости, Христа ради, прости! Не выдавай! Забудь!"

- Молчи, - шептал я снова ей в ухо. - Лежи молча, не шевелись. Уедут
- пойдешь дальше одна. Все.

Она кивнула и сразу же успокоилась - с невероятным интересом она
смотрела теперь на то, что происходит возле дома. Я смотрел тоже, хотя то,
что там делалось, уже давно не было ни для кого тайной.

Одно отделение вошло в дом. Все окна в доме уже горели - неяркий
ночной свет пониженного, как всегда, напряжения казался на темной улице
сиянием. Прошло примерно двадцать минут...

И вот дверь подъезда раскрылась, и показались они.

Мужчины были все как один в хороших серых пальто и меховых шапках, в
руках они несли плоские чемоданчики. Женщины были в шубах и полушубках из
овчины. Дети и подростки шли в куртках, без шапок, в небрежно накинутых
капюшонах.

Их было около сотни.

Они вышли из подъезда довольно тихо, и так же тихо выстроились на
мостовой в колонну по четыре - два солдата, слегка подталкивая их,
справились с построением буквально за минуту. Из подъезда вышел последний
из группы обнаружения. Мгновенно вытащив из полевой сумки огромный висячий
замок, он запер двери и побежал к танку, над которым возвышалась
радиоантенна, влез в него. Прошло еще две минуты - и во всех окнах погас
свет, теперь навсегда.

Прыткий солдатик выскочил из танка уже с небольшой табличкой в руках,
снова подбежал к подъезду и повесил ее на ручку двери поверх замка.
Немедленно после этого один из тех, кто командовал операцией и своей
одеждой не отличался от выведенных из дома, прошел в голову колонны и
негромко - но в ночном беззвучии было слышно каждое слово - сказал:

- По специальному поручению Московского отделения Российского Союза
Демократических Партий я, начальник третьего отдела первого направления
Комиссии Национальной Безопасности тайный советник Смирнов, объявляю вас,
жильцов дома социальной несправедливости номер - он взглянул в какую-то
бумажку, - номер восемьдесят три по общему плану радикального
политического Выравнивая, врагами радикального Выравнивания и, в качестве
таковых, несуществующими. Закон о вашем сокращении утвержден на собрании
неформальных борцов за Выравнивание Пресненской части.

Машины зарычали и двинулись по краям мостовой, один танк шел впереди,
другой замыкающим. Колонна шла посередине...

Через десять минут на улице было пусто и тихо.

- Куда их? - спросила женщина. Она стояла в двух шагах от меня,
пытаясь дрожащими руками счистить снег и грязь с кожаного пальто.

- Неужели не знаешь? - мне уже не хотелось даже делать вид
корректного обращения с этой жлобской бабой, которая, видно, не слышала ни
о чем, кроме обувного изобилия в столице. - Во МХАТ на Тверской, потом -
туда...

Стволом "калашникова" я показал на небо.

- А шо ж в том мхати? - с ужасом спросила она.

Никакого желания объяснять ей подробности у меня не было.

- Комиссия, - вяло пробормотал я, уже прикидывая, как быть дальше.
Удивительно, что она может так спокойно, так уверенно в своей безопасности
говорить с человеком, которого полчаса назад пыталась ограбить, может, и
убить, крыла матом... Хотя удивляться не приходилось - по нынешним
понятиям ничего особенного между нами не произошло, а прежние понятия из
сознания этих людей исчезли настолько быстро, что можно предположить - эти
понятия и прежде были им не слишком близки. Одно ясно - она не отвяжется
от меня до самой площади, рассчитывая так или иначе выманить талоны.
Воевать не было сил.

- Пошли, - сказал я, и мы двинулись дальше по Спиридоновке. Проходя
мимо подъезда, я покосился на табличку. При свете луны крупные черные
буквы на белом читались ясно. "Свободно от бюрократов. Заселение
запрещено" - было написано на табличке. В темных окнах молочными
отблесками отражались луна и снег. Ветер дул все сильнее, белые змеи
ползли по мостовой все торопливее...

Мы свернули на Бронную. Я хотел снова выйти на Тверскую, потому что
идти по закоулкам было еще опасней.

Но дойти до Тверской нам не удалось.

Справа, из подворотни, от бывшей библиотеки метнулись тени - и через
секунду все было кончено.

У меня с шеи сорвали автомат, с треском разодрали ворот свитера.

- Во двор веди.

Подталкивая стволом, меня впихнули в подворотню. Я обернулся и успел
поймать несчастную охотницу за сапогами, которую обыскавший ее отправил к
месту сильнейшим пинком в зад.

Во дворе таких же, как мы, очумелых, было, наверное, около
пятидесяти. Двор был довольно просторный, мы стояли не тесно, как бы
стараясь не объединяться друг с другом. За эти годы я успел побывать по
крайней мере в пяти облавах и заметил, что люди никогда не объединяются в
окруженной страже толпе - наоборот, каждый пытается сохранить свою
отдельность, особенность, рассчитывая, видимо, и на исключительное решение
судьбы. Спутница моя немедленно выпросталась из моих объятий и отошла
метра на полтора.