верста высланная. Под стать росту были у матери руки и ноги: обувь ее до
сих пор была Мишке велика, а варежки и подавно. Вообще, мать была всем
крупна: в бедрах широка, темно-русые волосы - толстеннейшей косой, зубы -
как у лошади, и один в один - с голубым блеском. И если б не рост
несуразный, не слишком большие, по здешним понятиям, водянисто-голубые
глаза - пучеглазая, не слишком тонкие пальцы и запястья - гляди,
переломятся, да, главное, не Мишка - вдовье приданое, то была б мать в
деревне невеста не из последних, для вдовых, конечно. И еще - если б не
городская, грамотная до невероятия. Этого добра никому не надо.
Мишке бабы не однажды говорили. Мишка вспомнил, что и отец, в хорошем
настроении, называл мать "ваше высоченное превосходительство" и,
почему-то, "графиня Коломенская". А вернувшись из последней своей
командировки, на все ее расспросы, кем он там был и что делал, спел: "Он
был там какой-то советник, она - генеральская дочь". Встал на одно колено,
скорчил жалобную рожу и Мишке подмигнул. Мать засмеялась и сказала: "Сам
уже генерал или как там, а все тесть покоя не дает". Отец поднес к виску
палец еще плохо двигающейся правой руки, сделал "пах! па-пах!" - и
повалился на ковер. Мишка заверещал и полез сверху...
голосом поинтересовалась, как Мишкино горло. Дня три назад горло
действительно болело, но уже давно прошло. Хозяйка дала стакан горячего
молока с маслом, и одну ночь Мишка спал, завязанный материным теплым
платком - и все. Но идти сегодня в школу противоречило всем Мишкиным
планам, поэтому пришлось сказать, что горло еще болит, хотя уже меньше.
Мать спросила, почему же тогда лыжи стоят в сенях еще мокрые да и валенки
у печи сохнут, но пока Мишка придумывал вранье, уже отвлеклась,
невразумительный Мишкин ответ выслушала невнимательно. Всегда она так -
спросит что-нибудь, а ответ уже не слушает, по сторонам смотрит. Отец это
называл "салонные манеры", злился. Мишке же это чаще всего бывало на руку
- как и сейчас.
валенки и кофту, велела Мишке подвинуться, легла лицом в подушку и сразу
заснула. Руками она сверху накрыла голову, будто плакала, но Мишка слышал,
что она спит. Руки были красные, на концах пальцев белые пузыри - от
кипятка. Навозилась за дежурство, намыла мисок.
стараясь не стащить его с матери, сунул руку под подушку, нащупал конверт,
вытащил его и стал изучать.
короткая улица эта была в самом центре, и Мишка там бывал - вместе с отцом
у одного его знакомого. Мишка порадовался, будто известная эта улица сразу
все разъяснила... Но одновременно Мишка и удивился - фамилия адресата
показалась ему тоже известной! Он стал вспоминать, откуда мог знать эту
нерусскую фамилию, но не вспомнил, хотя пытался довольно долго.
Единственный вывод, к которому пришел - слышал эту фамилию или от отца,
или от отцовских друзей. В любом случае оставалось несомненным, что это
фамилия того самого комдива, что был на даче в гостях.
небольшой лист бумаги, исписанный с одной стороны. Мишка прочел еж,
перечитал, спрятал в конверт, конверт под подушку, подремал немного...
Вдруг проснулся толчком, снова вытащил письмо, перечитал еще раз:
"Женечка! Я решил написать, так как уверен, что почту по утрам достаешь
ты, когда Валентин уже уезжает на службу. Надеюсь, что письмо не попадет
ему в руки, хотя... Какая теперь разница? Вот что я хочу тебе сказать..."
поджал под одеялом нот и придвинулся к матери. Мать спала крепко, даже не
пошевелилась. Второй раз за сутки захотелось Мишке заплакать, а ведь до
этого уже почти год не плакал. Но Майк Кристи продолжил изучение письма.
что ты выбрала Валентина, оправдано не только любовью - не подумай
дурного, я в вашу любовь вполне верю - но и всей лопатой жизни. Слишком
долго я был в Детройте... Пишу не для того, чтобы сказать, что я на вас не
обижен, я это уже говорил, да и доказал, по-моему. Теперь же хочу подвести
некоторые итоги. Почему-то мне кажется, что мне следует это сделать, не
откладывая. И сердце в последнее время дает себя знать не по возрасту, ты
же знаешь, как меня откачивали в августе, и вообще... Короче, пишу, чтобы
предупредить: у меня есть сведения, что у Валентина в ближайшее время
будут большие неприятности. Он окружил себя чуждыми людьми, неразборчив в
дружбе, одни его белые знакомые чем стоят. Да и в целом - среди военных
оказалось много замаскировавшихся врагов. Боюсь, что вас ждут несчастья.
Сегодня я постараюсь разыскать его, встретиться, кое-что объяснить.
Возможно, что он заночует у меня на даче, так что не волнуйся. К утру все
будет ясно. Прощай. Я люблю тебя, как и всегда любил. И по-прежнему
уверен, что со мной ты была бы счастливей".
стал заканчивать - переводить в точные слова те мысли, которые пришли
после трех чтений письма. Он даже не столько думал, сколько вспоминал одно
место из "Графа Монте-Кристо" - собственно, теперь он уже был уверен, что
вся тайна этого дела в двух книгах - в "Графе Монте-Кристо" и в той, что
он нашел в снегу. Ее содержание теперь он уже тоже представлял себе более
или менее ясно, но все же это была только догадка, а Мишке необходима была
уверенность и, следовательно, помощь матери... Мишка думал, лежал с
закрытыми глазами и постепенно заснул.
подушки, смотрит на него.
подушки и молча протянул ей книгу. Мать перевернулась, села, привычно
подпихнув под спину лежавшую на табуретке рядом с кроватью кофту,
взглянула на обложку, быстро перелистала книгу и только после этого
спросила:
стала сомневаться, что он действительно нашел английский детектив на улице
подмосковной деревни. Несмотря на свою невнимательность, она прекрасно
разбиралась, когда Мишка врет, а когда нет. Так же коротко она спросила:
сообразил, что надо сказать:
бойся. Я все понимаю, я же все понимаю, мам... А откуда ты уже знаешь про
дачу?
почти успокоилась или взяла себя в руки, а Мишка понял, что мильтон слово
сдержал - не произнесенное вслух свое обещание - и не сказал об их встрече
даже матери. - Я встретила его на дороге, он сказал, что... дача
освободилась, так он сказал... Ну, и что ты от меня хочешь?
одеялом, Мишка визгнул, дернулся, одеяло поехало на пол. Мать встала,
оделась, принялась готовить щи на обед. Она чистила картошку, ходила в
сени за капустой из бочки и салом, Мишка принес воду - а книжка лежала на
столе, и ее яркая обложка странно выглядела в утреннем свете, идущем через
сильно замерзшее окно ровным потоком. Наконец мать сунула чугунок в
растопленную Мишкой печь, снова скинула валенки и полезла под одеяло,
захватив книгу. Мишка немедленно влез следом. Под одеялом было люто
холодно сначала, но вдвоем они быстро нагрели это малое ледяное
пространство.
произносила слова сначала тихонько по-английски, а потом по-русски - в
голос.
закидываясь, проскрипела пять раз, мать начала читать последнюю страницу:
находился в гостиной, молчали. Лишь спицы, которые уронила старая мисс
Боунти, коротко звякнули, нарушив на мгновение тишину. Сержант продолжал:
- Дело в том, что сэр Джоффри был совсем не тем человеком, которого вы все
знали, господа. Безумная любовь к леди Эстер и под стать ей безумная
ревность к мужу этой прелестной дамы - вот две страсти, снедавшие его
необузданную и мрачную душу, - стиль, которым изъяснялся сержант, говорил
о его увлечении викторианскими романами. - И он решил отомстить обоим, и
вам, леди Эстер, которая в свое время... префэйрд... предпочла уважаемого
мистера Браунуолла, и вам, мистер Браунуолл, который, по своему
благородству, склонен считать благородными всех. Он написал слишком
откровенное письмо леди, будучи уверенным, что мистер Браунуолл его
перехватит. И он оказался прав. Леди Эстер стала свидетельницей небывалой
вспышки ревности со стороны своего мужа, не так ли, мистер Браунуолл? Вы
были несдержанны... В таком состоянии, обидев и обеспокоив леди Эстер, вы
и уехали к пригласившему вас сэру Джоффри. А тут еще начался снегопад,
прервавший телефонную связь и, таким образом, отрезавший дом сэра Джоффри
от всего мира. И ваши худшие предчувствия оправдались, не правда ли, леди
Эстер?
мужу:
человек. Он ломал пальцы, не обращая внимания на врезавшиеся в запястья
наручники.