-- заметил Холмс, -- но едва ли оно представлялось ему таким
вначале, когда он обратился к нам. Однако давайте посмотрим,
что говорит сам Джим Браунер. Вот его заявление, сделанное
инспектору Монтгомери в Шедуэллском полицейском участке, -- по
счастью, запись стенографическая.
сказать. Все хочу выложить, начистоту. Вы можете повесить меня
или отпустить -- мне плевать. Говорю вам, я с тех пор ни на
минуту не мог заснуть; наверно, если я и засну теперь, так
только вечным сном. Иногда его лицо стоит передо мной, а чаще
-- ее. Все время так. Он смотрит хмуро, злобно, а у нее лицо
такое удивленное. Ах, бедная овечка, как же ей было не
удивляться, когда она прочла смерть на лице, которое всегда
выражало одну только любовь к ней.
которому она сломала жизнь, падет на ее голову и свернет кровь
в ее жилах! Не думайте, что я оправдываюсь. Я знаю, я снова
начал пить, вел себя, как скотина. Но она простила бы меня, она
льнула бы ко мне, как веревка к блоку, если бы эта женщина не
переступила нашего порога. Ведь Сара Кушинг любила меня -- в
этом все дело, -- она любила меня, пока ее любовь не
превратилась в смертельную ненависть, когда она узнала, что
след моей жены в грязи значит для меня больше, чем все ее тело
и душа.
вторая -- дьявол, а третья -- ангел. Когда я женился, Саре было
тридцать три, а Мэри -- двадцать девять. Мы зажили своим домом
и счастливы были не знаю как, и во всем Ливерпуле, не было
женщины лучше моей Мэри. А потом мы пригласили Сару на
недельку, и неделька превратилась в месяц, а дальше -- больше,
так что она стала членом нашей семьи.
жили припеваючи. Боже мой, кто бы мог подумать, что все так
кончится? Кому это могло прийти в голову?
иногда, если пароход задерживался для погрузки, я бывал
свободен по целой неделе, поэтому довольно часто видел свою
свояченицу Сару. Была она ладная, высокая, черноволосая,
быстрая и горячая, с гордо закинутой головой, а в глазах у нее
вспыхивали искры как из-под кремня. Но я даже и не думал о нем,
когда крошка Мэри была рядом, вот Бог мне свидетель.
или вытаскивать меня на прогулку, да я не придавал этому
значения. Но однажды вечером у меня открылись глаза. Я пришел с
парохода; жены не было, но Сара была дома. "Где Мэри?" --
спросил я. "О, пошла платить по каким-то счетам". От нетерпения
я принялся мерять шагами комнату. "Джим, неужели ты и пяти
минут не можешь быть счастлив без Мэри? -- спросила она. --
Плохи мои дела, если моя компания не устраивает тебя даже на
такое короткое время". "Да будет тебе, сестрица", -- сказал я и
ласково протянул ей руку, а она схватила ее обеими руками,
такими горячими, точно она была в жару. Я посмотрел ей в глаза
и все там прочел. Она могла ничего не говорить, да и я тоже. Я
нахмурился и отдернул руку. Она молча постояла рядом со мной,
потом подняла руку и похлопала меня по плечу. "Верный старый
Джим!" -- сказала она и с легким смешком, словно издеваясь надо
мной, выбежала из комнаты.
а она такая женщина, которая умеет ненавидеть. Я был дурак, что
позволил ей остаться у нас, -- пьяный дурак, но я ни слова не
сказал Мэри, потому что это ее огорчило бы. Все шло почти как
прежде, но через некоторое время я начал замечать, что Мэри как
будто изменилась. Она всегда была такой доверчивой и
простодушной, а теперь стала странная и подозрительная и все
допытывалась, где я бываю, и что делаю, и от кого получаю
письма, и что у меня в карманах, прочие такие глупости. С
каждым днем она становилась все чуднее и раздражительнее, и мы
то и дело ссорились из-за пустяков. Я не знал, что и думать.
Сара теперь избегала меня, но с Мэри они были просто
неразлучны. Сейчас-то я понимаю, как она интриговала и
настраивала мою жену против меня, но в то время я был слеп, как
крот. Потом я снова запил, но этого бы не было, если бы Мэри
оставалась прежней. Теперь у нее появилась причина чувствовать
ко мне отвращение, и пропасть между нами стала увеличиваться. А
потом появился этот Алек Фэрберн, и все покатилось к чертям.
ходить уже к нам, -- он умел расположить к себе человека и без
труда всюду заводил друзей. Лихой был малый, развязный, такой
щеголеватый, кудрявый; объехал полсвета и умел рассказать о
том, что повидал. Я не спорю, в компании он был парень что надо
и для матроса на редкость учтив: видно, было время, когда он
больше торчал на мостике, чем на баке. Он то и дело забегал к
нам, и за весь этот месяц мне ни разу не пришло в голову, что
его мягкость и обходительность могут довести до беды. Наконец
кое-что показалось мне подозрительным, и с той поры я уже не
знал покоя.
переступая через порог, заметил радость на лице жены. Но когда
она увидела, кто идет, оживление исчезло с ее лица, и она
отвернулась с разочарованным видом. Этого было для меня
достаточно. Мои шаги она могла спутать только с шагами Алека
Фэрберна. Попадись он мне тогда, я бы его убил на месте, потому
что я всегда теряю голову, когда выхожу из себя. Мэри увидела
дьявольский огонь в моих глазах, бросилась ко мне, схватила
меня за рукав и кричит: "Не надо, Джим, не надо!" "Где Сара?"
-- спросил я. "На кухне", -- ответила она. "Сара, -- сказал я,
входя в кухню, -- чтоб ноги этого человека здесь больше не
было". "Почему?" -- спросила она. "Потому что я так сказал".
"Вот как! -- сказала она. -- Если мои друзья недостаточно
хороши для этого дома, тогда и я для него недостаточно хороша".
"Ты можешь делать что хочешь, -- сказал я, -- но если Фэрберн
покажется здесь снова, я пришлю тебе его ухо в подарок".
Наверное, мое лицо испугало ее, потому что она не ответила ни
слова и в тот же вечер от нас уехала.
думала поссорить меня с женой, подбивая ее на измену. Во всяком
случае, она сняла дом через две улицы от нас и стала сдавать
комнаты морякам. Фэрберн обычно жил там, и Мэри ходила туда
пить чай со своей сестрой и с ним. Часто она там бывала или
нет, я не знаю, но однажды я выследил ее, и, когда я ломился в
дверь, Фэрберн удрал, как подлый трус, перепрыгнув через заднюю
стену сада. Я пригрозил жене, что убью ее, если еще раз увижу
их вместе, и повел ее домой, а она всхлипывала, дрожала и
бледная была, как бумага. Между нами теперь не оставалось уже и
следа любви. Я видел, что она ненавидит меня и боится, и, когда
от этой мысли я снова принимался пить, она вдобавок презирала
меня.
заработать на жизнь, и уехала, как я понял, к своей сестре в
Кройдон, а у нас дома все продолжалось по-старому. И вот
наступила последняя неделя когда случилась эта беда и пришла
моя погибель.
рейс, но большая бочка с грузом отвязалась и пробила переборку,
так что нам пришлось вернуться в порт на двенадцать часов. Я
сошел на берег и отправился домой, думая, каким сюрпризом это
будет для моей жены, и надеясь, что, может, она обрадуется,
увидев меня так скоро. С этой мыслью я повернул на нашу улицу,
и тут мимо меня проехал кэб, в котором сидела она рядом с
Фэрберном; оба они болтали, и смеялись и даже не думали обо
мне, а я стоял и глядел на них с тротуара.
свой, и как вспомню -- все это кажется мне туманным сном.
Последнее время я много пил и от всего вместе совсем свихнулся.
В голове моей и сейчас что-то стучит, как клепальный молоток,
но в то утро у меня в ушах шумела и гудела целая Ниагара.
палка, и говорю вам: я сразу потерял голову. Но пока я бежал, я
решил быть похитрее и немного отстал, чтобы видеть их, но
самому не попадаться им на глаза. Вскоре они остановились у
вокзала. Возле кассы была большая толпа, так что я подошел к
ним совсем близко, но они меня не видели. Они взяли билеты до
Нью-Брайтона. Я тоже, только сел на три вагона дальше. Когда мы
приехали, они пошли по набережной, а я -- в какой-нибудь сотне
ярдов следом за ними. Наконец я увидел, что они берут лодку и
Конан-Дойль Артур
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Белогорский Евгений
Зыков Виталий
Березин Федор