выделялся на зеленом фоне. Я заметил его, заметил
необыкновенную быстроту, с какой он поднимался, но я и сам
очень спешил к моей больной, а потому вскоре забыл о нем.
Мейрингене. Старик Штайлер стоял на дороге.
не хуже?
Сердце у меня так и оборвалось.
кармана письмо. -- В гостинице нет больной англичанки?
конверте стоит штамп моей гостиницы?.. А, понимаю! Должно быть,
письмо написал высокий англичанин, который приехал вскоре после
вашего ухода. Он сказал, что...
Охваченный ужасом, я уже бежал по деревенской улице к той самой
горной дорожке, с которой только что спустился.
я бежал изо всех сил, прошло еще два, прежде чем я снова достиг
Рейхенбахского водопада. Альпеншток Холмса все еще стоял у
скалы, возле которой я его оставил, но самого Холмса не было, и
я тщетно звал его. Единственным ответом было эхо, гулко
повторявшее мой голос среди окружавших меня отвесных скал.
ушел на Розенлау. Он оставался здесь, на этой дорожке шириной в
три фута, окаймленной отвесной стеной с одной стороны и
заканчивающейся отвесным обрывом с другой. И здесь его настиг
враг. Юного швейцарца тоже не было. По-видимому, он был
подкуплен Мориарти и оставил противников с глазу на глаз. А что
случилось потом? Кто мог сказать мне, что случилось потом?
прийти в себя. Потом я вспомнил о методе самого Холмса и сделал
попытку применить его, чтобы объяснить себе разыгравшуюся
трагедию. Увы, это было нетрудно! Во время нашего разговора мы
с Холмсом не дошли до конца тропинки, и альпеншток указывал на
то место, где мы остановились. Черноватая почва не просыхает
здесь изза постоянных брызг потока, так что птица -- и та
оставила бы на ней свой след. Два ряда шагов четко
отпечатывались почти у самого конца тропинки. Они удалялись от
меня. Обратных следов не было. За несколько шагов от края земля
была вся истоптана и разрыта, а терновник и папоротник вырваны
и забрызганы грязью. Я лег лицом вниз и стал всматриваться в
несущийся поток. Стемнело, и теперь я мог видеть только
блестевшие от сырости черные каменные стены да где-то далеко в
глубине сверканье бесчисленных водяных брызг. Я крикнул, но
лишь гул водопада, чем-то похожий на человеческие голоса,
донесся до моего слуха.
друга и товарища все-таки дошел до меня. Как я уже сказал, его
альпеншток остался прислоненным к невысокой скале, нависшей над
тропинкой. И вдруг на верхушке этого выступа что-то блеснуло. Я
поднял руку, то был серебряный портсигар, который Холмс всегда
носил с собой. Когда я взял его, несколько листочков бумаги,
лежавших под ним, рассыпались и упали на землю. Это были три
листика, вырванные из блокнота и адресованные мне. Характерно,
что адрес был написан так же четко, почерк был так же уверен и
разборчив, как если бы Холмс писал у себя в кабинете.
Вам эти строки благодаря любезности мистера Мориарти, который
ждет меня для окончательного разрешения вопросов, касающихся
нас обоих. Он бегло обрисовал мне способы, с помощью которых
ему удалось ускользнуть от английской полиции, и узнать о нашем
маршруте. Они только подтверждают мое высокое мнение о его
выдающихся способностях. Мне приятно думать, что я могу
избавить общество от дальнейших неудобств, связанных с его
существованием, но боюсь, что это будет достигнуто ценой,
которая огорчит моих друзей, и особенно Вас, дорогой Уотсон.
Впрочем, я уже говорил Вам, что мой жизненный путь дошел до
своей высшей точки, и я не мог бы желать для себя лучшего
конца. Между прочим, если говорить откровенно, я нимало не
сомневался в том, что письмо из Мейрингена западня, и, отпуская
Вас, был твердо убежден, что последует нечто в этом роде.
Передайте инспектору Петерсону, что бумаги, необходимые для
разоблачения шайки, лежат у меня в столе, в ящике под литерой
"М" -- синий конверт с надписью "Мориарти". Перед отъездом из
Англии я сделал все необходимые распоряжения относительно моего
имущества и оставил их у моего брата Майкрофта.
происшествия, произведенный экспертами, не оставил никаких
сомнений в том, что схватка между противниками кончилась так,
как она неизбежно должна была кончиться при данных
обстоятельствах: видимо, они вместе упали в пропасть, так и не
разжав смертельных объятий. Попытки отыскать трупы были тотчас
же признаны безнадежными, и там, в глубине этого страшного
котла кипящей воды и бурлящей пены, навеки остались лежать тела
опаснейшего преступника и искуснейшего поборника правосудия
своего времени. Мальчика-швейцарца так и не нашли --
разумеется, это был один из многочисленных агентов,
находившихся в распоряжении Мориарти. Что касается шайки, то,
вероятно, все в Лондоне помнят, с какой полнотой улики,
собранные Холмсом, разоблачили всю организацию и обнаружили, в
каких железных тисках держал ее покойный Мориарти. На процессе
страшная личность ее главы и вдохновителя осталась почти не
освещенной, и если мне пришлось раскрыть здесь всю правду о его
преступной деятельности, это вызвано теми недобросовестными
защитниками, которые пытались обелить его память нападками на
человека, которого я всегда буду считать самым благородным и
самым мудрым из всех известных мне людей.