Чтение 5–й страницы книги ~Арестант~

- Значит, Палыч хочет ужас навести,- ответил Резаков.- Продемонстрировать абсолютную беспощадность. Он дал команду всю группировку уничтожить... а ты живой. Думай, Витя.

- Где Колобок? - спросил Кудасов жестко.

- В "Кричи-не-кричи" поехал,- ответил Витя тихо.- На "стрелку".

Опера и следователь переглянулись. Кудасов крякнул и сказал:

- Ну что, мужики? Надо по-шустрому ехать на Петроградскую.

Быстров закашлялся, раздавил окурок в консервной банке, заменяющей пепельницу, и заметил:

- Да уж теперь, Никита Никитич, спешить-то незачем. Там уже одни жмурики.

Все замолчали. Было совершенно очевидно, что важняк прав... Резаков поднялся и вышел из подсобки. Через пятнадцать минут он позвонил Кудасову и сказал:

- Подтвердилось... Как эксперты освободятся - присылайте, жду.

- Понял,- ответил Кудасов и - после паузы добавил: - Сколько, Вадим?

- Четверо, Никита Никитич,- сказал Резаков.

* * *

После того как откланялся и уехал Антибиотик, Николай Иванович Наумов поднялся в свой рабочий кабинет. Ему требовалось обдумать информацию, полученную от Палыча. Если вдовушка Гончарова крутит деньгами из тайной партийной кассы... О, какие тут открываются перспективы! Негоже, очаровательная Екатерина Дмитриевна, сидеть в сытой Швеции на мешке ворованных денег. Надо бы вернуть их своей разоренной Родине. Отчизне, так сказать. Не всей, конечно, отчизне: велика мать-Расея, всем не хватит... Вернуть денежки нужно совершенно конкретному человеку, который сумеет ими как следует распорядиться... И этот человек - я, Николай Иванович Наумов. О, какие открываются горизонты!

Даже если речь идет не о шестидесяти миллионах долларов, а хотя бы о половине этой суммы... Наумов быстро прикинул, как именно он распорядился бы этими деньгами на предстоящих выборах. Внезапный вброс в оборот крупной суммы в решающий момент подобен нокауту. Конкуренты ведь тоже не спят - они подсчитывают твои ресурсы, отслеживают и технические возможности, и кадровые. И, разумеется, финансовые потоки. А большие деньги всегда оставляют след... Это только дяденьки из налоговой службы не умеют считать доходы. Скрывают, понимаешь, олигархи свои бабки. И никак нам их за руку не схватить. Серьезные же люди знают, как это делается. И делают.

Да, вброс тридцати-сорока-пятидесяти зеленых лимонов в нужный момент позволит резко изменить предвыборный расклад. Если, разумеется, эти деньги реально существуют... В таком случае будем считать, что Палыч сполна расплатился и за освобождение из "Крестов", и за сохранение трона.

Наумов улыбнулся. Криминальный мир... авторитеты... воры в законе. Сколько вокруг этого накручено всяких сплетен, слухов, страстей. Когда в девяносто первом - девяносто втором казалось, что пушится и разваливается вообще все, многие из них захотели самостоятельности. Чувство вседозволенности вскружило головы... нет, ребята, так не бывает. Вы что же думаете: Система развалилась? Нет, ребята, Система развалиться не может. Это вам не Советский Союз... Тем, кто не понял, объяснили. Кому-то хватило просто "душевного разговору". Кого-то пришлось переселить в тюремки. Если человек начинал понимать свою ошибку, его освобождали. Ну а уж самых упертых и тупых - извините! - учили снайперы. Особенно наглядно это все происходило в Москве и Подмосковье. Там воров в законе покрошили дай Бог! Команда майора Солонника свои бабки не зря получала...

А в Питере все проходило спокойней. Хитрый Палыч не стал бежать впереди паровоза. Он спокойно осмотрелся, оценил ситуацию и, наученный примером всяких Бобонов, Глобусов, Сильвестров [Клички убитых московских криминальных авторитетов], понял: тягаться с Системой не стоит. Антибиотик убедился: криминальный мир и Система могут сосуществовать параллельно. Временами помогая друг другу, дополняя. Они, в принципе, живут по одинаковым законам. Система не вмешивается в жизнь криминальных сообществ, пока те соблюдают некие оговоренные правила и отстегивают положенный процент. Ну и не беспредельничают, разумеется...

Наумов снял с базы трубку "Панасоника", набрал номер заместителя начальника ГУВД Тихорецкого. Полковник в это время находился возле разгромленного ресторана Колобка.

- Слушаю,- сказал в трубку Тихорецкий.

- Пал Сергеич, Наумов беспокоит.

- Да, слушаю вас.

Полковник никак не назвал своего собеседника, и Наумов понял: первый зам. начальника ГУВД находится среди людей и не хочет афишировать их отношения.

- Слушай задачу, Сергеич,- сказал скромный банковский служащий.-Во-первых, мне требуется вся информация, какую ты сможешь добыть, по некоему Обнорскому Андрею Константиновичу. Он же - Серегин. Во-вторых, всю информацию по Гончаровой Екатерине Дмитриевне. Сейчас, предположительно, проживает в Швеции. Вероятно, под другой фамилией. Понял, Сергеич?

- Понял,- ответил полковник.- А сроки?

- Вчера,- сказал Наумов.

- Понял. Что касается первого персонажа, то, как говорится, подмогнем... А вот по второму...

- Ты постарайся, Пал Сергеич.

Наумов положил трубку. Потом подумал и набрал еще один номер. Когда собеседник отозвался, Николай Иванович бодро отрапортовал:

- Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант. Капитан запаса Наумов беспокоит.

- А-а, Николай Иваныч... Рад тебя слышать,- сказал генерал и добавил, обращаясь к кому-то еще: - Это Коля Наумов из Питера звонит. А у меня тут, Николай Иваныч, Вольфыч сидит... Привет тебе передает.

- Ну и ему от меня передай хрен в жопу.

- Это я с удовольствием,- сказал генерал и, обращаясь к Вольфычу, произнес: - Тебе, Владимир Вольфыч, взаимный привет. Горячий такой приветище.

- Я ведь к тебе по делу, Петр Захарыч,- сказал Наумов.

- Ну, излагай, капитан запаса.

- Нельзя ли по твоим каналам навести справочки о некоей Гончаровой Екатерине Дмитриевне. Предположительно, проживает в Швеции, в Стокгольме. Вероятно, под чужой фамилией.

- А это не вдова ли...

- Да, она,- перебил генерал Наумов.- Но ты ее при этом сыне юриста не упоминай. Не хочу свой интерес афишировать.

- Понял, Коля. Постараюсь, но сам понимаешь...

- В долгу не останусь, господин генерал.

- Я не о том, Иваныч. Наши позиции в той стране не особенно крепки. Возможно, не получится. Тут время требуется.

- И тем не менее, Петр Захарыч...

- Да, конечно, Николай Иваныч, постараемся.

- Ну, тогда больше не отрываю от государственных дел. А сыну юриста передай еще один хрен в жопу. Горячий.

- Это я с огромным удовольствием.

Женщина, о которой говорили генерал СВР и питерский банкир, сидела в это время на полу своего дома в Стокгольме и грустно смотрела на треснувший телефон.

Журналист Обнорский-Серегин спал в кухне своей однокомнатной квартиры на Охте. Эксперты-криминалисты, следователи прокуратуры и оперативники РУОПа работали в "Кричи-не-кричи". Количество трупов в городе выросло в черный вторник шестого сентября до двадцати трех. И было подозрение, что итог не окончательный. На эту мысль наводил окровавленный нож в руке мертвого Кости Спецназа.

Ни у кого из сотрудников правоохранительных органов не было сомнений, что за всеми убийствами стоит Виктор Палыч Говоров - Антибиотик. Зато были серьезные сомнения, что это удастся доказать.

Шел дождь, смывал кровь с тел, с травы и орудий убийства - ножей и бейсбольных бит. В свете автомобильных фар работали усталые криминалисты. В кустах мелькали фонари: оперативники осматривали местность в надежде найти еще какие-либо следы. Все было обычно, знакомо, понятно. И все же подполковника Кудасова не отпускало чувство нереальности. Бредятины какой-то. Он слышал монотонный голос эксперта, описывающего труп, автоматически запоминая и фиксируя детали. Сам отдавал положенные в таких случаях указания... Вместе с тем он находился в каком-то ином измерении.

Двадцать три трупа! Боже мой... Что же это происходит? Как это стало возможно? Как же мы это допустили? Двадцать три убийства за один день! А человек, организовавший все это, на свободе. И я, подполковник милиции, не знаю, как остановить этого человека. Если мы вот ЭТО называем правовым государством... Если бандиты и убийцы правят бал, нагло и цинично бросая вызов правоохранительной системе... Если это и есть движение к демократии и свободе... Двадцать три трупа!

* * *

Обнорский с трудом разлепил веки. Первое, что он увидел, оказалось бутылкой водки. Первым ощущением была головная боль. Андрей негромко застонал и со страхом уставился на водочную этикетку. Все это было знакомо... путь неудачников. Ты неудачник? Да, я неудачник.

Обнорский протянул руку к бутылке. Взял и поднес ко рту. Его передернуло от запаха водки и отвращения к самому себе.. Будешь пить?.. Конечно, буду.

Значит, ты действительно неудачник и слабак.

...Ага! Это ты тонко подметил. Неудачник и слабак.

Он проглотил водку, справился с тошнотой и стал ждать, когда станет легче. В окно кухни било солнце. Не было никаких признаков вчерашнего ненастья. Это что-то меняет? Ни хрена это не меняет. Андрей закурил. Солнце пробивалось сквозь зелень деревьев за окном. Как у Кати... там, в Стокгольме. Он полетел к ней прямо после выписки из больницы. Он прихромал на перебитой ноге навстречу своей новой потере. Он радостно улыбался беззубым ртом. Веселенький дурачок Андрюшенька из мультяхи про мертвый город Санкт-Петербург... Его встретила самая желанная и красивая женщина на свете. Самая красивая и желанная на свете женщина заплакала, когда увидела его лицо со шрамом и выбитыми зубами, когда увидела его ковыляющую походку. Она плакала навзрыд посреди зала прибытия, посреди сытого скандинавского рая, и граждане рая удивленно обходили их.

- Ну что ты. Катя? - говорил он.- Ну... все уже нормально.

И еще что-то такое глупое он говорил. И гладил ее по голове. И улыбался беззубым ртом. А жители рая глазели на эту странную пару: плачущую элегантную даму и какого-то бандитского вида верзилу.

А потом она сказала слова, страшного смысла которых он тогда не понял:

- Ты никогда больше туда не вернешься. Я тебя не пущу.

Он улыбался глуповатой улыбкой и кивал головой.

...Догоревшая сигарета обожгла пальцы. Обнорский закурил новую и сделал большой глоток водки.

Швеция... Швеция - это такая страна. Там у всех все хорошо. Все - оТкей! И тень Антибиотика не достает до ее берегов. И у русского журналиста Серегина там тоже все было оТкей: и любимая женщина, и интересная высокооплачиваемая работа. И даже, как в сказке, новые зубы выросли у него. В счастливом неведении шел он к своей беде... расслабился в скандинавском раю, журналюга. Размяк.

Когда Катя второй раз завела разговор о том, что возвращаться в Россию не стоит, он опять не придал этому значения. Он еще не понимал, что беда уже близко... Он отшутился. А она посмотрела странно. Как на больного. Он снова не обратил внимания, не почувствовал, что в их отношениях появилась первая трещинка. Такая это страна -Швеция. Здесь магически притупляется чувство опасности...

- Ты это серьезно? - спросил Обнорский, когда Катя в третий раз завела разговор о переезде в Стокгольм.

- Серьезней некуда, милый мой. ТАМ жить нельзя.

Андрей озадаченно молчал, всматривался в зеленую глубину Катиных глаз... там жить нельзя... серьезней некуда, мой милый.

- И что же ты предлагаешь?

- Все просто, Андрюша... Я уже навела справки. Тебе будет нетрудно получить вид на жительство здесь или в Австрии. Можно и в Израиле. Мой адвокат подготовит все необходимые документы. А если мы оформляем брак, то процедура еще более упростится.

- Ты что же,- вымученно улыбнулся Андрей,- берешь меня замуж?

- Нет, это ты меня берешь замуж,- засмеялась Катя.- Ну, решайся, сочинитель... Я ведь невеста с приданым.

- Да, действительно, очень выгодный брак,- отозвался он.

Андрей и Катя лежали в постели. Утомленные любовью, расслабленные. В такие минуты обычно возникает чувство общности. Единства. В этот раз ничего подобного не было.

Нужно было что-то ответить, но Обнорский молчал. Он просто не знал, что сказать. Не к месту вспомнился вдруг Леня Голубков. "Куплю жене сапоги!.." Господи, глупость какая.

Катя привстала, потянулась за сигаретами. Андрей смотрел на ее загорелую золотистую кожу, на идеальной формы грудь... Какая женщина! Девяносто процентов мужиков приняли бы ее предложение не задумываясь... Куплю жене сапоги!

- Я ведь серьезно, Андрей.

Она щелкнула зажигалкой, выдохнула струйку дыма. Приглушенный свет двух бра золотился на загорелой коже.

- Но как же, Катя? Там мои родители, там друзья, брат... Там моя работа, в конце-то концов.

- Брось, сочинитель,- обернулась Катя.- Какая работа? Страдания в местной газетке за пятьдесят баксов в месяц?

- Действительно,- сказал гражданин с паспортом несуществующей державы.-Действительно.

- Что - действительно? Что ты собираешься делать?

- Купить жене сапоги.

Катя посмотрела на него с изумлением. В тот день к этому разговору они больше не возвращались. И потом оба делали вид, будто ничего не произошло. Но уже было ясно: произошло. И уже проступила, змеится трещинка, и неискренность поселилась во взглядах и словах... Толстый Мавроди вручил Голубкову толстую пачку денег, и Леня побежал покупать жене сапоги. Вот, ребята, радости-то будет... Андрей стал больше времени проводить с Ларсом. Он возвращался в роскошный Катин дом все позднее. Работа двигалась хорошо, уже был составлен подробный план книги. Ларе сумел организовать очень приличный для Андрея аванс. Деньги по российским понятиям были немалые. Обнорский обрадовался, как ребенок, и решил отпраздновать это дело с Катей. Но потом подумал, что в сравнении с ее миллионами, с недвижимостью в Вене и Стокгольме его аванс - мелочь, и сник.

...Леня купил сапоги жене. В темной подворотне его ударили кастетом, сломали челюсть, отобрали коробку с сапогами и остатки денег. Радости не получилось.

* * *

Для раскрытия и следствия по фактам кровавых событий шестого сентября была создана оперативно-следственная бригада из сотрудников горпрокуратуры, оперативников РУОП и убойного отдела главка. Сами же события получили огромный резонанс в прессе и на ТВ. Железный Шурик Неглазов сделал репортаж на эту тему. Как всегда скандально, псевдокомпетентно и забористо.

Никита Кудасов этого репортажа не видел. РУОП в те дни пахал как никогда. В городе проходили массовые задержания бандитов. ОМОН шерстил кабаки, казино и прочие злачные заведения. Кто-то, конечно, попадался, но серьезные люди в эти дни вели себя осмотрительно. Попадалась всякая шелупень: отморозок с гранатой, салажонок с самодельным пистолетиком, угонщик, беглый "химик". Как всегда, при подобных "ювелирных" операциях под раздачу попадали случайные посетители ресторанов. Если бы работу ОМОНа оценивать по зуботычинам, ушибам, сломанным ребрам... о, действительно эффективная работа!

В общем, шла обычная работа. Правда, осложненная нездоровой обстановкой ажиотажа. Кто-то, конечно, под шумок зарабатывал очки, набирал политический вес, со всей силой праведного гнева обрушиваясь и на РУОП, и на прокуратуру, и на власти. Власти, со своей стороны, давили на руководство ГУВД. Руководство, по нисходящей, снимало стружку с офицеров рангом и званием пониже... Вся настоящая пахота шла "на земле", как говорят опера. Вот они-то и пахали. Получая при этом выговоры, намеки "о неполном служебном", зарабатывая язвы и инфаркты, набивая мозоли от многочасовых обходов в поисках возможных свидетелей. В первые дни после катастрофы шестого сентября Кудасов, Резаков и остальные сотрудники пятнадцатого отдела РУОП спали в лучшем случае часов пять в сутки. Никита Никитич пытался добиться санкций на задержание Антибиотика. В прокуратуре он отклика не нашел. Более того, ему ясно намекнули: работать надо лучше, товарищ подполковник. Вы вон в июне упекли господина Говорова в СИЗО... а теперь что? Надо выносить постановление о приостановлении. Тогда у вас, кстати, и свидетели были. А теперь что? Одни предположения...Работать надо лучше!

Формально все это звучало убедительно. Правильно звучало... Но Кудасова не отпускало ощущение бреда. Двадцать три застреленных, зарезанных, забитых бейсбольными битами молчали. И смотрели страшными глазами.

Коммерсанта Говорова показали по городскому телеканалу. Он рассказал о создании им фонда для детей-инвалидов. Сумма пожертвований Палыча на фонд производила впечатление. Забота о детях - тем более... Никита Кудасов знал, в чей карман текут деньги, которые выпрашивают малолетние нищенствующие инвалиды. Знал, что их почти не кормят для придания более жалобного вида. Знал, что их подсаживают на наркоту. Чтобы держать в еще большей зависимости. Знал, что бывает с теми, кто утаивает выручку... Во время телебеседы Виктор Палыч держал в левой руке Библию.

Впервые в жизни Никита Кудасов пожалел, что пресек покушение на Антибиотика в ноябре девяносто третьего. Ребята повязали киллера-профессионала за несколько минут до выстрела. Вадим Резаков предлагал ему не мешать, дать возможность выстрелить. А профессионал с карабином СКС на дистанции пятьдесят метров промаха не делает... Никита категорически отказался. Сейчас он подумал: а может, прав был тогда Вадим? Если бы ты, подполковник, поступил не по закону, а по совести, двадцать три человека, возможно, были бы сейчас живы...

- А что вы, Виктор Палыч, можете сказать по поводу слухов о вашей причастности к некоторым... э-э-э... криминальным разборкам в нашем городе, которые имели место в последнее время? - спросил телеведущий, глядя на Антибиотика преданными глазами.

- Грустно,- строго ответил Палыч.- Печально, когда сотрудники правоохранительных органов становятся пешками. Становятся слепым орудием в руках нечестных людей. Слава Богу, работники прокуратуры и суда разобрались со сфабрикованным против меня делом. С Божьей помощью я снова на свободе. Дело прекращено... И думаю я, всем воздастся...

Палыч строго посмотрел на ведущего. Тот энергично кивнул: конечно, воздается!

- ...всем воздается по заслугам. И коррумпированным сотрудникам милиции, и Продажным журналистам.

Палыч снова строго посмотрел на ведущего. Тот снова энергично кивнул: ух, как воздается продажным! Себя он к продажным журналистам не относил.

Никита Никитич вдруг подумал: Обнорский. Андрюха Обнорский. Как же я о нем-то забыл? Ведь это именно его имел в виду Антибиотик, когда угрожал "коррумпированным ментам и продажным журналистам". Кудасов быстро набрал номер Андрея. После шестого гудка положил трубку. Похоже, Андрюха еще в Швеции. Если бы вернулся, позвонил бы обязательно.

Никита выключил телевизор. Антибиотик исчез. Вот как здорово, подумал подполковник. Нажал кнопку - и нет человека. Исчез, растворился, пропал... Именно так ОНИ и делают. Только вместо кнопки телевизора нажимают на спуск автомата, пистолета или обреза. Или выдергивают чеку морально устаревшей и снятой с вооружения РГ-42... А у тебя такого права нет. Ты - мент, представитель закона. Того самого закона, который громогласно декларирует презумпцию невиновности. И даже когда ты сам, и все твои коллеги, и судьи, и прокуроры, и любой житель областного городка Санкт-Петербург точно знаете: вот это бандит и убийца... Даже в этом случае требуется сначала собрать доказательства и улики. А Палыч будет убивать. И запугивать. В том числе - с телеэкрана. И тысячи (нет -десятки, сотни тысяч телезрителей!) еще раз убедятся во всемогуществе Палыча: из тюрьмы вырвался, с непокорными разобрался и ментов с экрана телевизора предупредил.

...Да, Андрюхе определенно грозит серьезная опасность, снова подумал Кудасов. Пока он в Швеции - ничего. Навряд ли они рискнут проводить операцию на чужой территории. Но вот когда он вернется... Никита с сомнением посмотрел на телефон. Потом снял трубку и снова набрал номер Обнорского.

- Але,- сказал хриплый и пьяный голос.

- Извините,- буркнул Кудасов.- Я, кажется, не туда...

- Никита! Это ты, Никита?

Значит, вернулся. Значит, еще одной головной болью у подполковника Кудасова больше. С очень высокой степенью вероятности вырисовывается двадцать четвертый труп. Причем в отличие от бандитов, погибших в разборках, речь идет о человеке, близком по духу. Можно сказать, о друге.

- Это ты, Никита?

- Я, Андрюха, я. Как ты, варяжский гость?

- А я, видишь... пью,- нетвердо произнес журналист.

- Вижу,- глухо отозвался подполковник.- Давно пьешь?

- Не... второй день.

- А когда вернулся?

- Вчера, кажется... или сегодня...

- А кто знает, что ты вернулся? - быстро спросил Кудасов.

Он уже прикидывал, где лучше спрятать на какое-то время журналиста, какие следует предпринять первоочередные шаги. У приличного опера всегда есть в запасе варианты.

- А хер его знает, кто знает.

- Хороший ответ,- сказал Кудасов самому себе.

- Никита,- сказал Обнорский,- я слабак и неудачник.

Похоже, с прекрасной шведкой поссорились, довольно правильно поставил диагноз подполковник.

- Нет,- жестко сказал он.- Ты не слабак и не неудачник. Ты нормальный мужик в очень сложных обстоятельствах. В трудных, но не безнадежных, Андрей.

- Ты про Антибиотика? - неожиданно твердым голосом спросил журналист.

- Слушай меня внимательно, Андрей. Во-первых: не пить. Во-вторых: дверь никому не открывать. В третьих: завтра утром приеду, поговорим. Откроешь только мне. Запомни: только мне лично. Если придет кто-либо от моего имени - не открывать. Будильник заведи на шесть. Понял?

- Ну, понял,- нехотя отозвался Обнорский.

- Повтори, пожалуйста.

- Много не пить...

- Не "много не пить", а вообще не пить, Андрей. Понял?

- Понял... дверь никому, кроме тебя, не открывать. Будильник на шесть.

"Вроде бы ничего, соображает",- подумал Кудасов с облегчением.

- Ладно,- сказал он.- Тогда до завтра. Подполковник страшно устал. Ему казалось: уснет, как только доберется до койки. На самом же деле он около часа пролежал без сна.

* * *

Обнорскому снились странные сны. Тревожные, неопределенные... Он был реалист, в экстрасенсов, гадания-предсказания и прочее не верил. Он воспитывался в советское время в нормальной семье. Естественно, он был реалист... с невероятным налетом идеализма и цинизма. Такой интересный сплав могла дать, пожалуй, только советская школа и советский вуз в сочетании с организацией по кликухе ВЛКСМ.

Безвозвратно ушедшая великая эпоха оставила не одно поколение неисправимых идеалистов-циников. Это были умницы и пьяницы, тоскующие по какой-то другой жизни, которой на самом деле нет... Где же они теперь?

Реалист с паспортом несуществующей державы пал и видел странные сны. Разменивал жизнь электронный будильник, заведенный на шесть, а по бесконечной заснеженной стране мчался поезд. Он тянул за собой длинный-длинный шлейф снежной пыли, в которой мелькали слабые тени искалеченных судеб... Эй, скажет мне кто-нибудь наконец, куда мы едем?

- В Нижний Тагил, кореш, в Нижний Тагил.

У отравленного алкоголем Андрея щемило сердце. Грохотали колеса черного поезда... Что-то странное происходило с ним после ранения. Он никому об этом не говорил. Понимал: рассказать - ни один нормальный человек не поверит. Или еще хуже - решит, что у Обнорского поехала крыша. Он и сам иногда думал, что после ранения у него не все в порядке. Случались - редко, к счастью, но случались - вдруг какие-то провалы в сознании или же наоборот, "просверки" - когда у него появлялось предчувствие каких-то событий. Взгляд в будущее, если хотите.

Еще при лечении в ВМА он был обескуражен одним происшествием. В палату, где лежал выздоравливающий Андрей, пришел менять перегоревшую лампочку электрик. Он поставил стремянку, сделал шаг на первую ступеньку... Обнорский прикрыл глаза. После обеда тянуло вздремнуть. Услышал треск и увидел лежащего на полу электрика с окровавленной рукой. Увидел сломанную верхнюю ступеньку стремянки. "Накаркал, бля",- зло сказал работяга Обнорскому. Андрей вздрогнул и открыл глаза: электрик поставил вторую ногу на ступеньку совершенно целой стремянки. Придремал, подумал Андрей. Привиделось.

- Смотри,- сказал он работяге.- Верхняя перекладина у тебя совсем гнилая, сломается.

- А хер ли с ней будет? - беззаботно ответил мужик и полез наверх, к белому матовому плафону. Одна ступенька, другая, третья... треск ломающегося дерева. Окровавленная рука, злое лицо, косой взгляд на Обнорского:

- Накаркал, бля!

Сказать по правде, Андрей тогда удивился, но не придал этому особого значения... Нет, не так! Совсем не так. Он тогда испугался. Он очень сильно испугался и постарался загнать свой страх вглубь. Возможно, это получилось бы. Но вскоре произошел аналогичный случай... потом еще один. Все они носили характер мелких бытовых эпизодов. Хотя и негативных, но, в отличие от случая с электриком, совершенно бескровных, безобидных.

Реалист с легирующими присадками идеализма и цинизма поспешил спрятаться в стране, где все у всех оТкей. Куда не достает тень мертвого города. Где ждет его интересная работа и самая желанная на земле женщина... Там он понес еще одну потерю. И поспешил спрятаться в мертвом городе, без которого ему не жить. Что он хотел найти в его сведенных подагрой мостах и дворцах, пораженных склерозом?

Прямо в Пулково его встретила гигантская тень Антибиотика. И он поспешил спрятаться в водке. Разве ты не знал, реалист, что это еще никогда и никому не удавалось? Разве ты не знал, что обманчивая прозрачность алкогольной акварели оборачивается похмельной чернотой гуаши? И более - ничем.

- В Нижний Тагил, кореш,- сказал охранник с лицом Лени Голубкова. Захохотал и показал чек из магазина, где он купил жене сапоги... Вот радости-то было!

Стучали колеса, сердце реалиста Обнорского перекачивало насыщенную алкоголем кровь. Лицо со шрамом кривилось в судорогах, скрипели новые шведские зубы. Хотелось проснуться.

Пронзительно зазвенел будильник.

* * *

...Зазвенел будильник, и подполковник Кудасов оторвал тяжелую голову от подушки. Он спал меньше четырех часов. Да и назвать это состояние сном можно было с очень большой натяжкой. Мозг человека, решающего важную творческую задачу, продолжает работать и во время сна. Работа оперативника, бесспорно,-работа творческая.

Подполковник брился, завтракал, одевался... Все это он делал автоматически. В голове, как в компьютере, перерабатывалась полученная накануне информация. Ее было много. Очень много. "В рамках" оперативно-розыскных мероприятий к начальнику пятнадцатого отдела РУОПа стекались сведения из уголовного розыска, из ОМОНа, из войск МВД, задействованных в операции. Он получал рапорты из ОБЭП и ГАИ. От служб УВО и патрульно-постовой службы. Справки из вытрезвителей и паспортных столов. От участковых инспекторов. Из прокуратуры. От служб, работающих с персоналом и постояльцами гостиниц. От агентуры, в конце концов. В отличие от пресловутого компьютера в арсенале опытного оперативника есть такая совсем ненаучная метода, которая именуется интуиция. Никита Кудасов бегло "пролистывал" информацию и отбрасывал около девяноста процентов ее. Оставшиеся десять следовало отработать. Скорее всего, от этих десяти, в свою очередь, останется тоже не более десяти процентов. Или пяти. Или ничего полезного для раскрытия дела вообще не останется. Такая это работа...

В отличие от пресловутого компьютера человек не может оставаться бесстрастным. Никита Кудасов считал даже, что бесстрастный опер - потерянный опер. В условиях, когда чудовищный труд не приносит ментам ни материального удовлетворения, ни общественного признания, могут работать только фанаты. Коли уж ты бесстрастный-беспристрастный, иди служить в ГАИ. Там как раз дефицит таких кадров.

Кудасов надел оперативную сбрую, вложил в кобуру ПМ и накинул куртку. Часы показывали 6.30. Он ехал на встречу с Андреем Обнорским.

Город еще только просыпался, транспорта было немного. До дома Андрея Кудасов добрался быстрее, чем рассчитывал... Он поднялся на второй этаж, на" жал кнопку звонка.

Андрей распахнул дверь сразу. Никите это не понравилось. Было совершенно очевидно, что журналист не посмотрел в глазок. И уж тем более не удосужился спросить: кто? А ситуация к беспечности не располагала.

- Ну, здорово, варяжский гость...

- Здорово, абориген,- отозвался Обнорский, обдавая Кудасова густым алкогольным перегаром. Двухдневная небритость делала его еще больше похожим на "лицо кавказской национальности".- Кофе будешь?