Чтение 5–й страницы книги ~Убийство в доме викария~

использовал молодой Лоуренс Реддинг за неимением мастерской, и поглядеть
своими глазами на портрет Гризельды.

Я не мог себе представить, что в мастерской кто-то есть. Оттуда не
доносилось ни звука, а мои шаги по траве были бесшумны.

Я открыл дверь и застыл на пороге, совершенно огорошенный. В мастерской
оказались двое: мужчина, обняв женщину, страстно ее целовал.

Эти двое были художник Лоуренс Реддинг и миссис Протеро.

Я поспешно отступил и скрылся в своем кабинете. Там я уселся в кресло,
вытащил свою трубку и принялся обдумывать события. Это открытие поразило
меня как гром с ясного неба. Особенно после разговора с Петицией в
середине дня: я был в полной уверенности, что между ней и молодым
человеком зародились какие-то отношения. Более того, я был убежден, что
она сама так думает. И я готов был дать голову на отсечение, что она не
догадывается о чувствах художника к ее мачехе.

Пренеприятнейший переплет! Я поневоле отдал должное мисс Марпл. Она-то
не дала себя провести и достаточно точно представляла истинное положение
вещей. Я абсолютно неверно истолковал красноречивый взгляд, который она
бросила на Гризельду.

Мне самому и в голову бы не пришло подозревать миссис Протеро. Было в
ней что-то от жены Цезаря, которая выше подозрений, - такая спокойная,
замкнутая женщина, в ней никогда не заподозришь склонности к сильным
чувствам.

Когда мои размышления дошли до этого места, они были прерваны стуком в
дверь кабинета. Я встал и подошел к двери. За ней стояла миссис Протеро. Я
отворил дверь, и она вошла, не дожидаясь приглашения. Миссис Протеро
прошла через комнату, тяжело дыша, и без сил опустилась на диван.

Мне показалось, что я раньше никогда ее не видел. Спокойная, замкнутая
женщина исчезла. На ее месте было загнанное, задыхающееся существо. В
первый раз я понял, что Анна Протеро красавица.

Она была шатенка, с бледным лицом и очень глубоко посаженными серыми
глазами. Сейчас она раскраснелась, грудь ее вздымалась. Казалось, статуя
внезапно стала живой женщиной. Я даже заморгал от этого превращения, как
от яркого света.

- Я решила, что лучше всего зайти к вам, - сказала она. - Вы - вы
сейчас видели?

Я утвердительно кивнул. Она сказала тихо и спокойно:

- Мы любим друг друга...

Даже сейчас, в минуту растерянности и отчаяния, она не смогла сдержать
легкую улыбку, тронувшую ее губы. Улыбку женщины, которая видит нечто
чудесное, преисполненное красоты.

Я молча ждал, и она поспешила спросить:

- Должно быть, вам это кажется страшным грехом?

- Как вы думаете, миссис Протеро, разве я могу сказать иначе?

- Нет-нет, я другого и не ждала.

Я продолжал, стараясь говорить как можно мягче:

- Вы замужняя женщина...

Она прервала меня.

- О! Я знаю, знаю. Неужели вы думаете, что я не говорила себе это сотни
раз! Я же совсем не безнравственная женщина - нет. И у нас все не так - не
так, как вы могли бы подумать.

Я серьезно сказал:

- Рад это слышать.

Она спросила с некоторой опаской:

- Вы собираетесь сказать моему мужу?

Я довольно сухо ответил:

- Почему-то принято считать, что служитель церкви не способен вести
себя, как джентльмен. Это не соответствует истине.

Она поблагодарила меня взглядом.

- Я так несчастна. О, я бесконечно несчастна! Я так больше жить не
могу. Просто не могу! И я не знаю, что мне делать. - Голос ее зазвенел,
словно она боролась с истерикой. - Вы себе не представляете, как я живу. С
Люциусом я была несчастна, с самого начала. Ни одна женщина не может быть
счастливой с таким человеком. Я хочу, чтобы он умер... Это ужасно, но я
желаю ему смерти... Я в полном отчаянии... Говорю вам, я готова на все...

Она вздрогнула и посмотрела в сторону двери.

- Что это? Мне показалось, или там кто-то есть? Наверно, это Лоуренс.

Я прошел к двери, которую, как оказалось, позабыл затворить. Вышел,
выглянул в сад, но там никого не было. Но я был почти уверен, что тоже
слышал чьи-то шаги. Хотя, может быть, она мне это внушила.

Когда я вошел в кабинет, она сидела наклонившись вперед и уронив голову
на руки. Это было воплощение отчаяния и безнадежности. Она еще раз
повторила:

- Я не знаю, что мне делать. Что делать?

Я подошел и сел рядом. Я говорил то, что мне подсказывал долг, и
пытался произносить эти слова убедительно, но все время чувствовал, что
моя совесть нечиста: я же сам этим утром высказал вслух мысль, что мир
станет лучше без полковника Протеро.

Но я больше всего настаивал на том, чтобы она не принимала поспешных
решений. Оставить дом, оставить мужа - это слишком серьезный шаг.

Боюсь, что я не сумел ее убедить. Я прожил достаточно долго, чтобы
понимать, что уговаривать влюбленных практически бессмысленно, но думаю,
что мои слова хоть немного ее утешили и приободрили.

Собравшись уходить, она поблагодарила меня и пообещала подумать над
моими словами.

И все же после ее ухода я чувствовал большое беспокойство. Я понял, что
до сих пор совершенно не знал характера Анны Протеро. Теперь я видел
воочию женщину, доведенную до крайности; такие, как правило, не знают
удержу, когда ими владеет сильное чувство. А она была отчаянно, безумно
влюблена в Лоуренса Реддинга, который на несколько лет моложе ее. Мне это
не нравилось.

4

Я совершенно позабыл, что мы пригласили к обеду Лоуренса Реддинга.
Когда вечером Гризельда прибежала и отчитала меня за то, что до обеда
всего две минуты, а я не готов, я, по правде сказать, сильно растерялся.

- Я думаю, все пройдет хорошо, - сказала Гризельда мне вслед, когда я
поднимался наверх. - Я подумала над тем, что ты сказал за завтраком, и
постаралась сочинить что-нибудь вкусненькое.

Кстати, позволю себе заметить, что наша вечерняя трапеза подтвердила
самым наглядным образом мнение Гризельды, что, когда она старается
заниматься хозяйством, все идет гораздо хуже. Меню было составлено
роскошное, и Мэри, казалось, получала какое-то нездоровое удовольствие, со
злостной изобретательностью чередуя полусырые блюда с безбожно
пережаренными. Правда, Гризельда заказала устрицы, которые, как могло
показаться, находятся вне досягаемости любой неумехи - ведь их подают
сырыми, - но их нам тоже не довелось отведать, потому что в доме не
оказалось никакого прибора, чтобы их открыть, - и мы заметили это упущение
только в ту минуту, когда настала пора попробовать устриц.

Я был почти уверен, что Лоуренс Реддинг не явится к обеду. Нет ничего
легче, чем прислать отказ с подобающими извинениями.

Однако он явился без опоздания, и мы вчетвером сели за стол.

Спору нет - Лоуренс Реддинг чрезвычайно привлекателен. Ему, насколько я
могу судить, около тридцати. Волосы у него темные, а глаза ярко-синие,
сверкающие так, что иногда просто оторопь берет. Он из тех молодых людей,
у которых всякое дело спорится. В спортивных играх он всегда среди первых,
отменный стрелок, прекрасный актер-любитель и первоклассный рассказчик. Он
сразу становится душой любого общества. Мне кажется, в его жилах есть
ирландская кровь. И он совершенно не похож на типичного художника. Но, как
я понимаю, художник он тоже изысканный, модернист. Сам я в живописи смыслю
мало.

Вполне естественно, что в этот вечер он казался несколько distrait
[рассеян (фр.)]. Но в общем вел себя вполне непринужденно. Не думаю, чтобы
Гризельда или Деннис заметили что-нибудь. Я и сам бы, пожалуй, ничего не
заметил, если бы не знал о случившемся.

Гризельда и Деннис веселились вовсю - шутки по поводу доктора Стоуна и
мисс Крэм так и сыпались - что поделаешь, это же Местная Сплетня! И вдруг
я подумал, что Деннис по возрасту гораздо ближе к Гризельде, чем я, и у
меня больно сжалось сердце. Меня он зовет дядя Лен, а ее просто Гризельда.
Я почему-то почувствовал себя очень одиноким.

Наверно, меня расстроила миссис Протеро, подумал я. Предаваться столь
безотрадным размышлениям вовсе не в моем характере.

Гризельда и Деннис порой заходили довольно далеко в своих остротах, но
у меня не хватило духу сделать им замечание. И без того, к сожалению, даже
молчаливое присутствие священника обычно оказывает на окружающих
угнетающее впечатление.

Лоуренс болтал и веселился с ними как ни в чем не бывало. И все же я
заметил, что он то и дело поглядывает в мою сторону, поэтому совсем не
удивился, когда после обеда он незаметно устроил так, что мы оказались
одни в моем кабинете.

Как только мы остались с глазу на глаз, он совершенно переменился.

- Вы застали нас врасплох, сэр, и все поняли. Что вы намерены
предпринять?

С Реддингом я мог говорить более откровенно, чем с миссис Протеро. Я
высказал ему все напрямик. Он выслушал меня внимательно.

- Само собой, - сказал он, - вы не могли сказать ничего другого. Вы же
священник, не в обиду будь сказано. По правде говоря, я с вами даже готов
согласиться. Но у нас с Анной совсем не обычные отношения.