Чтение 5–й страницы книги ~Близнецы-соперники~

За ними велось наблюдение. За каждым из них. Молодой священник побежал по
свежему снегу к паровозу. К брату.

Над водами Лаго-Маджоре занялась заря. Они стояли на пароме: двадцать
шестая бумажка из кошелька служила им пропуском. Интересно, что ожидает их в
Милане, подумал Петрид, хотя понимал, что это уже не важно.

Теперь уже все не важно. Путешествие подходит к концу.

Святыня обрела покой в новом тайнике. Теперь многие годы она будет
покоиться под землей. Может быть, даже тысячелетия. Кто знает...

Они мчались на юго-восток по центральной ветке через Варесе в Кастильоне.
Они не стали дожидаться сумерек... теперь это не важно. Вблизи Варесе Петрид
увидел дорожный указатель, освещенный ярким итальянским солнцем:
"КАМПО-ДИ-ФЬОРИ, 20 KM".

Бог избрал человека из Кампо-ди-Фьори. Священная тайна теперь принадлежит
Фонтини-Кристи.

Они мчались вперед, воздух был свежий, бодрящий и прохладный. Показался
силуэт Милана. Дым от фабричных труб вторгался в Божьи небеса и стелился по
горизонту, точно кусок брезента. Товарный состав замедлил ход и свернул на
ветку, ведущую в депо. Они остановились на семафоре и стали ждать, пока
равнодушный spedizioniere в форменной куртке не махнул
им, указывая на уходящую вбок колею, где зеленый диск перекрыл красный.
Можно было въехать на миланскую сортировочную станцию.

- Приехали! - воскликнул Аннаксас. - Теперь день отдыха и домой! Скажу
тебе, вы, ребята, просто потрясающе все это провернули!

Священник взглянул на брата. Шум сортировочной станции звучал дивной
музыкой в ушах Аннаксаса. Он затянул греческую песню, раскачиваясь всем
своим могучим торсом в такт быстрой мелодии.

Она была странной, эта песня, которую пел Аннаксас. Это была не
железнодорожная песня, это была песня моря. Из тех, что любят распевать
терманкосские рыбаки. Что ж, подумал Петрид, для такого момента песня самая
подходящая.

Море - Божий источник жизни. Из моря Он сотворил землю.

"Верую во Единого Бога... Творца небу и земли..."

Ксенопский священник вытащил из-за пазухи большой итальянский пистолет.
Он сделал два шага вперед, подошел к своему возлюбленному брату и поднял
пистолет. Ствол остановился в нескольких дюймах от головы Аннаксаса.

"Видимым же всем и невидимым... И во Единого Господа Иисуса Христа... от
Отца... рожденного..."

Он нажал на спусковой крючок.

Кабину сотряс выстрел. Кровь, клочья мяса и ошметки чего-то страшного
разлетелись в воздухе и залепили стекло и металл.

"Единородного Света от Света... Бога истинна от Бога истинна..."

Ксенопский священник закрыл глаза и закричал в экстазе, приставив дуло
пистолета к собственному виску:

- ..рожденна, несотворенна. Я взгляну в очи Господа и не уклонюсь.

И выстрелил.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

29 декабря 1939
Милан, Италия

Савароне прошел мимо секретарши, вошел в кабинет сына и приблизился к
окну, выходящему на большой двор заводского комплекса "Фонтини-Кристи".
Витторио, разумеется, нигде нет. Его сын, его старший сын, редко появлялся в
этом кабинете, да и в Милане тоже. Его первенец, наследник всего состояния
Фонтини-Кристи, неисправим! Излишне самоуверен и занят лишь собственной
персоной.

Правда, умен. Куда более талантлив, чем отец, давший ему блестящее
образование. Это еще сильнее распаляло гнев Савароне: у столь одаренного
человека и обязанностей должно быть больше, чем у прочих. Савароне никогда
не довольствовался тем, что само шло в руки. Он не кутил, не бегал по
девкам, не играл в рулетку или в баккара, не проводил ночи напролет с
обнаженными чадами Средиземноморья. И не закрывал глаза на события,
терзающие его родину, ввергающие ее в хаос.

Савароне услышал за спиной чуть слышное покашливание и обернулся. В
кабинет вошла секретарша Витторио.

- Я оставила сообщение для вашего сына на бирже. Мне кажется, он
отправился на встречу со своим брокером.

- Вам, конечно, может казаться что угодно, но я очень сомневаюсь, что эта
встреча у него была запланирована! - Савароне увидел, что девушка
покраснела. - Простите. Вы не можете отвечать за моего сына. Хотя вы уже,
очевидно, это сделали и без моей просьбы, но все же я прошу вас снова
позвонить по всем известным вам телефонам. А я пока подожду здесь. Кабинет
мне вполне знаком.

Он снял пальто из верблюжьей шерсти и шляпу из тирольского зеленого
фетра. Бросил на стоящее у стола кресло.

- Слушаюсь, синьор, - сказала девушка и вышла.

Да, кабинет и в самом деле был ему знаком, хотя секретарше пришлось
напоминать об этом. Еще два года назад он был его хозяином. Теперь же от
него почти ничего не осталось, только темные деревянные панели на стенах.
Даже мебель другая. Витторио унаследовал от него лишь стены. Ничего больше.

Савароне опустился в большое кожаное кресло со спинкой на шарнирах. Ему
не нравились такие кресла: он уже слишком стар для того, чтобы сражаться с
этим чудовищем, чья спинка автоматически изменяет угол наклона с помощью
невидимых пружин и шарикоподшипников. Он сунул руку в карман и извлек оттуда
телеграмму, заставившую его приехать в Милан из Кампо-ди-Фьори, - телеграмму
из Рима, в которой говорилось, что за семейством Фонтини-Кристи установлена
слежка.

Зачем? Кем? По чьему приказу?

Подобные вопросы невозможно задать по телефону, ибо телефон - орудие
государства. Государство. Вечно это государство. Видимое и невидимое.
Наблюдают, следят, слушают, подглядывают. Телефонами пользоваться нельзя. А
никаких объяснений информатор из Рима, который применил простейший код, не
дал.

МЫ НЕ ПОЛУЧИЛИ НИКАКОГО ОТВЕТА ИЗ МИЛАНА ПОЭТОМУ РЕШИЛИ ТЕЛЕГРАФИРОВАТЬ
ВАМ ЛИЧНО. ПЯТЬ КОНТЕЙНЕРОВ ПОРШНЕЙ АВИАЦИОННЫМ ДВИГАТЕЛЯМ ДЕФЕКТОМ. РИМ
НАСТАИВАЕТ НЕМЕДЛЕННОЙ ЗАМЕНЕ. ПОВТОРЯЮ: НЕМЕДЛЕННОЙ. ПОЖАЛУЙСТА ПОДТВЕРДИТЕ
ТЕЛЕФОНОМ ПОЛУЧЕНИЕ ДО КОНЦА ДНЯ.

Число "пять" означало семейство Фонтини-Кристи, ибо их было пятеро - отец
и четверо сыновей. Любое упоминание слова "поршень" означало внезапно
возникшую опасность. Повтор слова "немедленно" не требовал расшифровки:
необходимо было тотчас же подтвердить получение телеграммы, позвонив по
телефону в Рим. Тогда сразу связались бы с нужными людьми, обдумали план
действий. Но теперь было слишком поздно.

Телеграмма была послана Савароне днем. Витторио должен был получить свою
около одиннадцати. И тем не менее сын не позвонил в Рим и не связался с ним
в Кампо-ди-Фьори. Скоро конец дня. Поздно!

Непростительно! Люди каждый день рискуют собственной жизнью и жизнью
своих близких, ведя борьбу с Муссолини.

Не всегда так было, думал Савароне, глядя на дверь кабинета в надежде,
что в любую секунду войдет секретарша и сообщит ему, где Витторио. Когда-то
все было совсем по-другому. Сначала Фонтини-Кристи поддерживали дуче.
Слабовольный, нерешительный Иммануил бросил Италию на произвол судьбы.
Бенито Муссолини выгодно от него отличался. Он сам прибыл в Кампо-ди-Фьори,
чтобы встретиться с патриархом рода Фонтини-Кристи, ища его поддержки, - так
Макиавелли некогда искал поддержки у князей - тогда Муссолини был полон
энергии и планов, обещал Италии великое будущее.

Это было шестнадцать лет назад. С тех пор Муссолини пожал плоды своего
красноречия. Он украл у нации право думать, у человека - право выбора, он
обманул аристократию - использовал ее в своих интересах и отрекся от их
общих целей. Он вверг страну в совершенно бессмысленную африканскую войну. И
все ради личной славы. Он осквернил самый дух Италии, и Савароне поклялся
остановить его. Фонтини-Кристи собрал северных "князей" и возглавил тайный
мятеж.

Муссолини не мог решиться на открытый разрыв с Фонтини-Кристи. Разве
только обвинение в государственной измене будет доказано с такой
неопровержимостью, что даже самые горячие сторонники семьи вынуждены будут
признать, что Фонтини-Кристи по меньшей мере поступил неосторожно. Италия
неумолимо сползала к вступлению в войну. Муссолини приходилось
осторожничать. Эта война не пользовалась в стране поддержкой, немцы - тем
более.

Кампо-ди-Фьори стало местом тайных встреч недовольных. Необъятные
просторы пашен и лесов, холмов и полей были словно специально предназначены
для тайных собраний, которые обыкновенно проходили в ночное время. Но не
всегда. Бывали встречи, которые требовали дневного света, когда молодые
перенимали у других, более опытных, хитрости искусства ведения новой и
странной войны. Нож, веревка, цепь, крюк. Они даже имя себе придумали:
partigiani.

Партизаны. Слово, которое переходило из языка в язык.

Итальянские игры, думал Савароне. "Итальянские игры" - так называл эти
занятия его сын с презрительной усмешкой самовлюбленного аристократа,
который всерьез относился лишь к собственным удовольствиям... Хотя надо быть
справедливым: Витторио серьезно относился и к делам предприятий
Фонтини-Кристи - настолько, насколько потребности коммерции сообразовывались
с его собственными планами. А он их сообразовывал. Он использовал все свое
финансовое могущество, весь опыт - опыт, нажитый рядом с отцом, - с
хладнокровной, безжалостной решительностью.

Зазвонил телефон. У Савароне возникло искушение поднять трубку, но он не