начинает беспорядочно собираться куда-то. Потом он ничего не помнит,
говорит, что спал как убитый.
взять - где взять достаточно дур, согласных торчать тут за семьдесят
рублей? Все-таки дуры находятся, как правило, в том же училище. После
двенадцати ночи две девчонки ложатся спать, одна сидит на посту. Через два
часа ее меняют. В шесть все опять на ногах, начинаются утренние процедуры.
В восемь приходят старухи - и начинается! Я не помню ни единого случая,
чтобы они приняли смену без скандала. Это исключительно вредные старухи -
важные, как профессорши, и крикливые, как торговки. Но - опытные, умелые,
неутомимые. В восемь я ухожу.
полегчало, и из палаты интенсивной терапии - не путать с реанимацией, это
этажом ниже! - его перевели в обычную, где помощникам, то есть друзьям и
родственникам, остающимся на ночь при больном, быть не полагалось. То есть
я продежурил ночей десять. Может быть, двенадцать. Но мне почему-то
кажется, что за это время мы успели познакомиться с Таней так, как если бы
прожили бок о бок год-другой. Это притом, что дежурила она не каждую ночь,
а через одну-две-три. Кстати, она говорила потом то же самое.
которых "посетил Кондратий" - то есть инсульт. Компания эта была
исключительно теплая и жизнерадостная - как будто им повыбивало
критические центры; не исключено, кстати, что так оно и было. И все бы
прекрасно, но один из них, Павел Лукич, отставной майор-пожарник, страдал
метеоризмом и регулярно пукал так звучно и едко, что хоть святых выноси.
Сам он страшно смущался такого неожиданного свойства своего организма, но
ничего не мог поделать, а компания дружно создавала проекты контрмер, из
которых самым популярным был проект противогаза, надеваемого не на лицо.
Дело упиралось только в отсутствие тонкой листовой резины...
неделю, не сказав и не предупредив, Таня приходила ко мне, и мы коротали
эти проклятые тоскливые вечера за разговорами, пили пиво и доедали
злосчастных хариусов. Тогда она и сказала, что обратила внимание на Боба
сразу, с первой минуты, как увидела его, и сразу, поняла, что это судьба.
Ты мне веришь? Верю. С первой минуты... сразу... никогда бы не подумала,
что так бывает... Может быть, так оно и есть. А может быть, она придумала
это. А может быть, воспринимает как постфактум. Не знаю. Всякое бывает.
одиннадцатого, в два часа ночи. В отделении, помимо палат и прочих
больничных помещений, была еще и аудитория кафедры мединститута - то есть
та же палата, только приспособленная для занятий со студентами: столы,
стулья, плакаты, таблицы... По правилам противопожарной безопасности, ключ
от этого помещения должен был находиться на посту; в то же время вход
персоналу в эту комнату был категорически запрещен. Поэтому курить,
скажем, там было нельзя, а уборку производить надо было очень тщательно.
Помещение в обиходе называлось "вертепчиком"; иногда же использовали очень
милое и точное, но совершенно непристойное название.
себя элементы детектива: так, например, торт и шампанское Боб поднимал на
свой третий этаж на веревочке через окно, а меня самого Таня провела через
морг - не через сам холодильник, разумеется, но мимо него: хорошо помню
массивную зеленую дверь, запертую на огромный висячий замок. Мы прошли по
подвальному коридору и поднялись на этаж на кухонном лифте. Потом я час
сидел в "вертепчике", запертый снаружи, наедине с множеством плакатов,
изображающих человека в разной степени ошкуренности. Я до сих пор считаю
себя кое-что смыслящим в анатомии.
поздравили Боба и съели по кусочку торта - кстати, торт был выше всяких
похвал), я вдруг уловил, как они с Таней друг на друга смотрят - то ли
шампанское мне придало проницательности, то ли им - откровенности, - так
или иначе, я понял, что нужно сматываться, и смотался. Таня говорила мне
потом, что в ту ночь у них еще ничего не было, только целовались, но уже в
следующее дежурство было все.
был на больничном, а с одиннадцатого ушел в отпуск. Отпуск ему полагался
сразу за два года.
часу ночи, шумные, пьяные друг от друга, а потом, посидев, притихли,
замолчали и сидели долго, молча слушая Окуджаву - "Римская империя времени
упадка сохраняла видимость стройного порядка. Цезарь был на месте,
соратники рядом, жизнь была прекрасна - судя по докладам..." - и Боб кусал
пальцы, уставясь взглядом куда-то в темный угол, а Таня крутила перед
глазами последний из оставшихся у меня самодельных бокалов темного стекла
с посеребренной окантовкой, серебро стерлось местами, выпирала латунь,
когда-то я наделал их много, но все раздарил, - "...Давайте жить, во всем
друг другу потакая..." - по-моему, им обоим просто не верилось, что все
так хорошо, и они страшно боялись, что это вот-вот кончится, кто-то там,
наверху, спохватится, и тогда все - поэтому они и были так напряжены и
взвинчены, каждый из них буквально искал тот костер, на который мог бы
взойти за другого, - "Простите пехоте, что так неразумна бывает она.
Всегда мы уходим, когда над землею бушует весна. И шагом неверным по
лестничке шаткой - спасения нет...".
когда-либо видел, хотя и красится, и курит чрезвычайно много, и выглядит,
пожалуй, старше своих двадцати восьми. Она дважды сходила замуж, второй
раз особенно неудачно, и теперь избегает постоянных привязанностей. А
тогда она - ее красота - еще как-то недораскрылась, что ли, не бросалась в
глаза, ничем не подчеркивалась, и нужно им было посмотреть раз, и два, и
только потом доходило. Не высокая и не низенькая, не худая, но и без
склонности к полноте, короткие темные волосы, тонкие брови, глаза серые,
большие, спокойно-насмешливые, чуть курносый нос с тремя веснушками, губы
с насмешливой складочкой в уголке рта... и какая-то неописуемая
грациозность всех движений, грация молодого зверя, у рук и ног слишком
много свободы, слишком много возможностей и желания эту свободу и
возможности использовать... как она танцевала тогда под фонарем в парке! И
ноги - братцы, это же с ума можно сойти, какие ноги! Она очень легко
относилась к своей красоте - вероятно, долгое время она вообще не имела о
ней представления, а потом то ли не могла, то ли не хотела поверить; она
носила ее спокойно, как безделушку, до тех пор, пока не узнала ее истинную
цену - сравнительно недавно.
неохотно рассказал, что Макаров намерен все свернуть, и Бобу пришлось
уговаривать его, чтобы он просил прокурора о продлении сроков - хотя бы до
выхода Боба из отпуска.
утомлялся, читая, у него часто болела голова, и часто же он становился
несдержан, раздражителен в разговорах, не мог стоять в очередях, не мог
ждать чего-нибудь ил" кого-нибудь. Иногда на него наваливался страх: он
говорил, что, когда он идет по улице и солнце светит позади, то есть когда
он видит свою тень, ему кажется, что вот сейчас, сию секунду, сзади, за
спиной, вспыхнет - и последнее, что он увидит, это свою немыслимо черную
тень... пугаюсь собственной тени, пытался смеяться, но невооруженным
глазом видно было, что ему не так уж и смешно. Боялся он всерьез. На кой
хрен мы бьемся тут как рыбы об лед, говорил он, если завтра-послезавтра
упадет с неба дура - и все. На случай, если не упадет, говорил я. А
по-моему, просто по привычке, говорил он. Чтобы не думать об этом. Работа
и водка - два наилучших средства от думанья. А женщины? - спрашивал я. Не
помогает, говорил он и смеялся.
профессии. Уже второй год я никуда не ездил - и, надо признаться, не так
уж и тянуло. Не ездил, правда, по вполне прозаической причине: не было
денег. Все сбережения, и имевшиеся, и планировавшиеся лет этак на пять
вперед, я вбухал в квартиру. Вы так никуда и не ездили? - с ужасом будут
спрашивать меня осенью. Я же, не особенно кривя душой, буду объяснять, что
в наших широтах отдых не хуже, чем в Ялте, и только по лености душевной мы
устремляемся туда, где отдыхать принято, а не туда, где приятно.
Аэропорты, давка на пляжах, конвейерная жратва... Да-да, будут говорить
мне, вы совершенно правы, ну совершенно, на будущий год и мы не поедем, -
поедут как миленькие.
стал придумывать будущий свой детектив, и ни черта у меня не получалось в
рамках тех фактов, которые Боб мне изложил. Не стыковались нигде золотые
монеты неизвестных стран, ночное убийство на пустой дороге, неопознанные и
невостребованные трупы... и я стал придумывать. Я придумал преступную
группу, которая занималась тем, что из золотого лома штамповала
антикварные монеты и сбывала за сумасшедшие деньги иностранным туристам,
которые, как известно, люди доверчивые. Я даже название придумал:
"Наследники атлантов". Все было до того натянуто, что даже мне стало
противно, и я бросил на половине. Дописывал я осенью, когда Боб немного
вправил мне мозги. Но, видимо, с пеленок вколоченный в нас принцип
экономии мыслей (и повторного использования оных) заставил писать хоть и
про другое, но точно так же - с натужным сюжетом, безупречным
героем-следователем и всякими словесными красивостями - это уж закон
такой, что раз начал писать лажу, так лажу и напишешь, ничем не вытянешь
Посняков Андрей
Якубенко Николай
Андреев Николай
Конан-Дойль Артур
Доценко Виктор
Глуховский Дмитрий