Чтение 5–й страницы книги ~Испанский вариант~

не стал ему ничего говорить, а сразу пошел в кабинет, где его ждал Ян
Пальма.

- Знаете, об университете мы поговорим позже, а сейчас меня будет
интересовать Вена.

- Что конкретно вас будет интересовать в Вене?

- Вы.

- Я был в Вене шесть раз.

- Меня интересует тот раз, когда вы там были во время
коммунистического путча.

- Если вас интересует эта тема, поднимите правительственный официоз -
в нем печатались мои статьи.

- Они были напечатаны лишь после вашего возвращения в Ригу. Я их
читал. Меня интересует, что вы делали в Вене - не как журналист, а как
личность.

- Это разделимые понятия?

- Для определенной категории лиц - бесспорно.

- И говорите-то вы в полицейской манере: "категория определенных
лиц"... Не диалог, а цитата из доноса...

Хаген засмеялся:

- Это свидетельствует о том, что я как личность неразделим с
профессией, которой посвящаю всю свою жизнь.

- Браво! Я аплодирую вам! Браво!

- Итак... Вы в Вене...

"А он ничего держится после той оплеухи с Мэри, - отметил Пальма. -
Или он все-таки имеет что-нибудь против меня?"

- Бог мой, ну опросите обитателей кафе "Лувр". Там сидели все
журналисты, немецкие в том числе.

- Они уже опрошены, милый Пальма.

- Значит, они вам подтвердили, как я проводил в "Лувре" свободное
время?

- Почти все свободное время. А где вы бывали по ночам?

- Как где? У женщин. В вашем досье это, наверное, отмечено...

- И ночью второго февраля вы тоже были у женщин?

- Конечно.

Вена, 1934
__________________________________________________________________________

В ту ночь он был не у женщин. В ту ночь нацисты загнали восставших в
заводской район; выхода за город оттуда не было. Решили уходить подвалами
и проходными дворами к Дунаю. Там никто не ждал восставших, оттуда можно
было рассредоточиться по конспиративным квартирам или скрыться в
пригородах.

Пальма утром видел, как в центре нацисты расстреляли двух повстанцев
- пьяно, со смехом и жутковатым интересом к таинственному моменту смерти.
Он бросился в те районы, где еще шли бои. Пройдя фашистские патрули -
представителей иностранной прессы здесь не ограничивали в передвижении: в
Вену съехались журналисты из Парижа, Лондона, Белграда, Варшавы, - Пальма
оказался в самом пекле. Шуцбундовцы - и коммунисты, и социал-демократы,
засев на крышах домов, сдерживали нацистов, пока люди спускались в
подвалы.

- Можно мне с вами? - спросил запыхавшийся Пальма у высокого старика
с забинтованной головой, который вместе с молчаливым парнем помогал людям
спускаться по крутой лестнице, которая вела в подвал.

- Кто вы?

- Я из Риги, журналист... Я пишу о вас честно, я хочу, чтобы...

- Нет, - отрезал старик. - Нельзя. - И махнул рукой тем, кто в
арьергарде сдерживал нацистов: им было пора уходить, потому что
"коричневые" подкатывали крупнокалиберные пулеметы.

- Покажите-ка ваш паспорт, - попросил Пальма тот парень, что помогал
старику. Его немецкая речь показалась Яну чересчур правильной, и он решил,
что это не австрияк, а берлинец.

Пальма протянул паспорт, тот мельком просмотрел его и сказал:

- Лезьте. Мне будет стыдно, если вы потом предадите этих людей.

- Зачем, товарищ Вольф? - спросил голубоглазый старик с забинтованной
головой. - Нам не нужны чужие. Зачем?

- Затем, что при иностранце им, может быть, станет неудобно нас
расстреливать, если они все-таки успеют перекрыть выходы к Дунаю.

Они тогда шли проходными дворами и подвалами долго, почти шесть
часов. Женщина, которая брела впереди Пальма с девочкой лет трех, вдруг
остановилась и стала страшно смеяться, услышав растерянный голос
голубоглазого старика:

- Товарищ Вольф, иди ко мне, тут стена, дальше хода нет!

А люди, двигавшиеся сзади, все напирали и напирали. Пальма тогда
поднял девочку на руки и начал ей что-то тихо шептать на ухо, а женщина
все смеялась и смеялась, а потом увидела дочку на руках у Яна и заплакала
- тихо, жалобно.

- Зачем все это? - шептала она сквозь слезы. - Зачем? Карла убили,
папу убили, а нас тут хотят задушить... Зачем это? Пусть бы все было, как
было, чем этот ужас...

...Вольф вылез из подвала первым. Следом за ним, хрипя и задыхаясь,
вылез голубоглазый старик с забинтованной головой.

Вдали высверкивал Дунай, в котором электрически синели звезды.
Выстрелы были слышны по-прежнему, но теперь где-то вдалеке. Старик сказал:

- Надо увозить людей за город.

- Увозить? - спросил Вольф.

- Конечно.

- А разве уйти нельзя?

- Нельзя. Люди устали. А на них охотятся. Их перестреляют на дорогах.

- Пускай позовут латыша, - устало сказал Вольф. - Он был где-то рядом
с нами...

...Они шли вдвоем по маленьким темным улочкам.

- Зачем вы здесь? - спросил Вольф. - Только для того чтобы писать в
газету, или вам хочется аплодировать победе "правопорядка"?

- Мне хочется оплакивать поражение антифашистов

- Куда вы пишете?

- В свою газету, французам и англичанам, в "Пост".

- "Пост" не тот орган, где оплакивают коммунистов.

- Почему же? Мертвых там оплакивают, и с радостью.

- Пальма... Ян Пальма... Я где-то слышал эту фамилию.

- Возможно, вы слышали фамилию Пальма-отца, а я - Пальма-младший.
Последний раз мы виделись с папой двадцать лет назад.

- Это какой папа Пальма? Шпион из Индии?

- Разведчик, я бы сказал... - несколько обидчиво ответил Ян, - всякий
дипломат негодует, когда его легальную профессию смешивают с
нелегальной...

- Что это вы так откровенно со мной говорите? - спросил Вольф. -
Сыновья должны биться насмерть за достоинство отцов.

- Спасибо за совет. Я учту его. Но использовать на практике, увы, не
смогу - человек должен отстаивать свое личное достоинство: только тогда
сын жулика может стать пророком, а сестра блудницы - святой.

Вольф хмыкнул, полез за сигаретами:

- Если у вас есть желание стать пророком - достаньте грузовик.

Пальма вытащил из кармана бумажник, открыл его:

- Двести фунтов.

- И у меня полтора.

- Купим машину. Марксистская формула "деньги - товар" не может не
подействовать здесь, пока коммунисты не победили, - улыбнулся Ян.

- Эта формула не сразу исчезнет, даже когда коммунисты победят, -
ответил Вольф.

Вольф увидел вывеску: "Похоронное бюро". Сквозь жалюзи пробивался
свет. Вольф пересек дорогу и распахнул дверь.

Владелец похоронного бюро - маленький толстенький человек с
изумительно розовым, здоровым цветом лица, но совершенно лысый - сидел
возле телефона:

- Да, да, хорошо, господин. Катафалк у вас будет сегодня к утру. Да,
господин, я правильно записал ваш адрес. Я знаю этот район, господин.

Он положил трубку, бросился навстречу вошедшим:

- Пожалуйста, господа! У вас горе? Я соболезную, я готов помочь вам.

Снова зазвонил телефон, и хозяин, сняв трубку, ответил:

- Слушаю вас. Да, милостивая дама, я записываю. Берлинерштрассе,
пять. Сколько мест? Ах, у вас погибло трое! Да, госпожа. Сегодня же у вас
будет катафалк. Примите мои соболезнования.

Он положил трубку, развел руками и сказал:

- Господа, тысяча извинений. У меня сегодня очень много работы. Я
слушаю вас. - Он раскрыл тетрадку, готовясь записать адрес, куда нужно
прислать похоронный катафалк.

В это время снова позвонил телефон.

- Слушаю. Да, господин. К сожалению, я могу принять заказ только на
вечер. Одну минуту, сударь. - Он зажал трубку ладонью и, распахнув ногой