разведки, и это спустя полтора года после окончания войны... Этика
взаимоотношений между погранзаставами заставила бы французов передать меня
испанцам - слишком уж невероятна моя история... Да и я - поставь себя на
место моего Центра - долго бы думал, признавать меня своим или нет,
особенно после того, как Роумэну передали отпечатки моих пальцев в связи с
делом об убийстве Дагмар Фрайтаг и бедняги Рубенау...
_______________
Риск сведен до минимума. Даже если вход в посольство охраняют - а его
наверняка охраняют, - у меня теперь в кармане надежный паспорт, который
дал Роумэн: "Я обращаюсь к русским за визой". Там я в безопасности, там я
спасен, и случится это через шестнадцать часов, если аэроплан не попадет в
грозу и молния не ударит по крылу, не откажут два мотора и не случится
самозагорания проводки, сокрытой - для максимального комфорта - под мягкой
кожей обивки фюзеляжа.
папой о культуре; это было на той страшной конспиративной квартире
Мюллера, когда его доктор делал мне уколы, чтобы парализовать волю... Я то
и дело цепляюсь, словно за спасательный круг, за папу. И тогда папа спас
меня, не дал сломаться; он постоянно во мне; воистину, веков связующая
нить. Лицо его у меня перед глазами, я слышу его голос, а ведь последний
раз мы виделись двадцать пять лет назад в нашей маленькой квартирке в
Москве, когда я обидел его, - никогда себе не прощу этого. Видимо,
ощущение вины и дает человеку силу быть человеком; тяга к искуплению -
импульс деятельности, только в работе забываешь боль.
продолжать борьбу нет? Каково будет ему остаться одному? Я ведь пообещал
ему не уходить, обговорил формы связи, породил в нем надежду на то, что
буду рядом. Я готов к тому, чтобы стать лгуном? Изменить данному слову?"
ремни.
считают, что на земле и в океане куда больше возможностей попасть в
катастрофу. Вы, кстати, застраховались перед вылетом?
меня жена ждет ребенка...
гарантия безопасности абсолютна...
сам ты побаиваешься, - сказал он себе, - нет людей без страха; есть
бесстрашные люди, но это те, кто умеет переступать страх, знакомый им, как
и всем другим; очень скверное чувство, особенно если боишься не только за
себя, но и за тех, кого любишь, а еще за то, что у тебя в голове, что
необходимо сохранить для пользы дела, рассказав об этом, известном одному
лишь тебе, всем, кого это касается. А ведь то, что знаешь т ы, касается
всех, потому что никто не знает нацизма, как ты, никто из выживших. Не
было людей, переживших инквизицию, ибо она не рухнула, подобно нацизму, но
медленно и ползуче сошла на нет, обретя иные формы в мире. Остались
иносказания и намеки. Летописи инквизиции, оставленной жертвами и
свидетелями, не существует; значит, всегда будет возможное двоетолкование
фактов. Я в этом смысле у н и к у м: человек враждебной нацизму идеологии
двенадцать лет - всю его государственную историю - проработал в его святая
святых - в политической разведке. Кто скажет миру п р а в д у, как не я?
Но почему, - в который уже раз, прерывая самого себя, Штирлиц задал себе
вопрос, который постоянно мучил его, - почему Мюллер позволил мне узнать
больше того, что я имел право знать? Почему его люди называли в соседней
комнате имена своих агентов - такие имена, от которых волосы становятся
дыбом?! До тех пор, - сказал он себе, - пока ты не найдешь этих людей,
имена которых знаешь, а еще лучше Мюллера, - он жив, он готовился к тому,
чтобы уйти, - ты ничего не поймешь, сколько бы ни бился. Хватит об этом,
смотри в иллюминатор. Снова кто-то швырнул на землю сине-бело-желтую
гроздь звезд - Лиссабон, столица Салазара, друга фюрера; сколько же у него
осталось в мире друзей, а?!"
знакомым. "Я встречал этого человека. Но он знает меня лучше, чем я его.
Это точно. Цинковоглазый? Нет. Другое. Вспомни его, - прикрикнул он на
себя и, усмехнувшись, подумал невольно: - Мы, верно, единственная нация,
которая и думает-то проворно только в экстремальной ситуации. Американец
вечно торопится, он весь в деле; британец величав и постоянно озабочен
тем, чтобы сохранить видимость величия; француз рад жизни и поэтому
отводит от себя неугодные мысли, а более всего ему не хочется терять
что-либо, не любит проигрыша, прав Мопассан; мы же в и т а е м, нам
угодно парение. Мысль как выявление сиюминутного резона не в нашем
характере, пока гром не грянет, не перекрестимся".
надежно обвыкался на своем месте, ерзал локтями, поводил плечами, потом,
почувствовав себя удобно, обернулся, встретился глазами со Штирлицем,
нахмурился, лоб свело резкими морщинами, рот сжался в узкую щель: тоже,
видимо, вспоминал.
штурмбанфюрер Ригельт.
имя...
РОУМЭН (Мадрид, ноябрь сорок шестого)
__________________________________________________________________________
Роумэн.
- Идите в комнату, Роумэн, у нас мало времени.
собственном доме... Идите в комнату, господин Гаузнер. Устраивайтесь на
диване" я приготовлю кофе...
смиритесь, вашу подругу шлепнут. Через полчаса. Можете засечь время. Вас
убирать у меня нет указаний, хотя я бы лично пристрелил вас с превеликим
удовольствием.
усаживаясь на высокий табурет, сделанный им на заказ у столяра Освальдо,
как и маленький г-образный бар ("Американец остается американцем и в
Старом Свете, привычка к бару - вторая натура, как у британцев - клуб, -
объяснял он Кристине. - Если англичанин попадет на необитаемый остров, он
обязательно сначала построит тот клуб, куда он не будет ходить, а уж потом
соорудит клуб для себя").
карман брюк, и по тому, что он спрятал оружие, Роумэн понял, что в
квартире есть еще кто-то.
хочу иметь свидетеля. Пусть это будет ваш человек, но все равно свидетель.
хотите убедиться, что меня страхуют. Иначе бы вы начали ваши ковбойские
штучки с бросанием бутылок и опрокидыванием стульев. Эй, ребята, - Гаузнер
чуть повысил голос, - откликнитесь.
достать сигареты?
кармане брюк.
словно к какому-то предмету, споро и заученно прохлопал его по карманам,
залез под мышки ("Я же потный, как не противно") и молча удалился, не
сказав Гаузнеру ни слова.
Аникина Наталья
Каргалов Вадим
Семенова Мария
Володихин Дмитрий
Бажанов Олег
Андреев Николай