обращением всегда большего добьешься, чем криком и угрозами. Вот, например,
Эсен.
покоривших оседлое земледельческое население оазисов в Каракумах Кулы--
потомки древнего населения этих оазисов, смешавшиеся с победителями.
потому, что богаче, но и потому, что Ильяс-хан -- иг. И любое слово
Ильяс-хана -- закон, которого Эсен никогда не переступит. А хорошим
обращением укрепишь это уважение.
большой глиняной миске шурпу 1. По указанию хозяина он специально для
маленького Чары приносит желтовато-коричневый сахар. Хозяин с гостем
выкладывают на лепешки куски мяса и начинают есть шурпу деревянными ложками.
Мухамед-хан не ест.
половину. Не потому, что у Ильяс-хана мало шурпы -- так требует старый
закон.
своей семье. Не дал аллах ему возможность иметь двух или трех жен, а дал
одну. Но он доволен ею. Она родила ему двух сыновей и лишь одну дочку. Два
сына -- это не так много для мусульманина, но и на том спасибо. Каждый
корень пускает побеги. Даже колючка в пустыне и та разбрасывает семена.
тот пришел к нему. Недаром каждое утро услужливый Курт докладывает ему не
только о его делах, но и о делах каждого жителя аула.
говорит о том, что пора ему женить старшего сына -- Берды. Не говоря уже о
том, что ему минуло двадцать лет, их семья нуждается в воде. Достойный
Ильяс-хан ведь знает: норма воды стала в два раза меньше, чем в старые годы.
Ее едва хватает на огород и десяток лоз винограда. О пшенице и говорить не
приходится: нужно покупать. А семья у Эсена немалая. Более зажиточные люди в
ауле женили своих сыновей сразу после их рождения и тут же стали получать на
них "никах-су" -- норму воды на женатого человека. Но у него после рождения
сыновей не было денег на покупку для них жен. Если вода вздорожала вдвое, то
и жена, приносившая с собой в семью лишнюю долю воды, тоже вздорожала
вдвое...
собранные им и старой Аннагуль сто двадцать рублей, есть десяток баранов.
Если достать еще рублей сто пятьдесят, можно купить неплохую девушку.
Шахскую дочь на эти деньги, конечно, не купишь, но им ее и не надо.
жену для сьюа простодушный Эсен, но он молчит и сосредоточенно о чем-то
думает. Эсен -- воспитанный человек. Он ждал ответа с видимым равнодушием.
денег. Но тебя я знаю и уважаю. Ты человек достойный доверия. Можешь взять
эти деньги, и да поможет тебе аллах в твоих начинаниях.
пятьдесят рублей. Пока он ходит за ними, все молчат. Хозяин берет их у Курта
и передает Эсену. Тот с почтением принимает двумя руками зеленоватые
бумажки. Завязывает их в платок и кладет за пазуху праздничного халата.
будут платой за ту долю воды, что получишь ты на жену своего сына. Считай,
что ты продал мне эту воду.
говорит смущенно Эсен, но тут же спохватывается и опускает голову. Ему
становится мучительно стыдно. Он просто забыл, что в последние пять лет
Ильяс-хан скупил половину воды у жителей аула. Не подумав, он невольно
обидел хозяина в его собственном доме.
ласково.
доли воды, на которую они так рассчитывали? Но Ильяс-хан успокаивает его.
будешь сеять, что я скажу, и половина полученного тобой будет моя. Лет за
пять подработаешь деньги и купишь лишнюю долю воды. И аллах не все создавал
сразу... -- Ильяс-хан долгим оценивающим взглядом смотрит на мальчика,
прижавшегося в углу. -- Сколько ему лет?
будет прибавляться по три твоих овцы. А там и его, молодца, женим...
него ложиться. У собак квадратные морды, обрубленные уши и хвост и такая
густая шерсть, что самому зубастому волку не добраться до шкуры. Волки и не
пытаются этого делать. Волчья голова вся без остатка спрячется в страшной
пасти чабанской овчарки. Редкий барс отважится выйти против нее один на
один.
того узнают о его приближении за много верст. Пустыня вокруг пахнет лишь
высохшей до звона колючкой и овечьим пометом. Любой посторонний запах
заставляет собак глухо ворчать.
овцы, среди раскаленной пыли и безжизненных, мертвых колючек? Но к осени они
нагуливают такие курдюки, что им трудно двигаться.
старая кошма. В тени ее на другой кошме сидит старый Аллаяр и пьет чай. На
нем толстый стеганый халат и густой тельпек, которые спасают тело от жгучего
воздуха пустыни. Когда-то и он бегал в одних штанах, не боясь солнца, как
делает это Чары. И у него было ловкое загорелое тело. Таким же мальчиком
купил и отправил его в пустыню дед Ильяс-хана, и с тех пор он не покидает
ее... Годам к сорока отец Ильяс-хана купил ему жену: одноглазую, рябую и
злую, как дух тьмы. Но, видно, продешевил хозяин. Через два года она умерла.
Аллаяр прожил еще сорок лет, но больше никогда уже не просил хана о новой
жене.
соседнюю отару... Быстрее ветра летит тонконогий ахальский конь. А Чары
видит себя то Кеймир-Кером[2], то грозным, непобедимым сердаром разбойников
из старых сказок.
касается земли, высокие темные столбы встают над пустыней. Издали кажется,
что невиданные пожары охватили весь горизонт. Но это не дым. Это высоко в
небе стоит в неподвижном воздухе черная каракумская пыль, поднятая многими
тысячами острых овечьих копыт. Неистово блея, валит к воде овечья стена. В
двух шагах ничего не видать. Горло, нос, уши забиваются сухими
непробиваемыми пробками.
тропе. С восхода до заката ходит по ней впряженный в веревку тощий, облезлый
верблюд. Никто не смотрит за ним, никто не направляет. Вот он идет от
круглой дыры в песке: двадцать шагов, тридцать, сто, сто пятьдесят, пока не
показывается из колодца пузатый кожаный мешок. Булькая, течет прозрачная
вода в деревянный желоб. Верблюд знает, сколько нужно на это времени. Вот он
уже идет обратно. Тонкая веревочная змея локоть за локтем исчезает в
колодезной яме. И так все время: туда и обратно, туда и обратно...
здесь кажется темнее, а звезды ярче и ближе. И до глубокой ночи с другими
чабанами слушает мальчик сказки старого Аллаяра о злых падишахах, бедных
влюбленных, горячих сердцах и мудрых хитростях вечно юного бедняка поэта...
насквозь пронизывают старый чопан, обнимают посиневшие голые ноги в
размокших от грязи чарыках. И негде укрыться от беспощадного порывистого
ветра, проникающего, кажется, в самое сердце...
взрослым. Исчез из глаз веселый, живой огонек: Черные Пески с детских лет
приучают быть молчаливым и замкнутым.
кибитки. Три года подряд был неурожай. Хозяин в последнее время заставляет
своих арендаторов сеять один лишь хлопок, а его почти начисто выедала тля.
Потом пошел мор на овец. Прошлой зимой, закончив последнюю стежку на
громадном ковре, тихо скончалась старая Аннагуль. Денег теперь ждать
неоткуда. Но хуже всего с водой. Все меньше становится су -- норма воды на
кибитку. С тех пор как пришли русские, кончились войны. Сеять стали больше,
а воды не прибавилось. Из соседних аулов власти переселили уже часть людей в
другие края...