Чтение 5–й страницы книги ~Бергомистр города Верне~

гу, вышел из ратуши и отправился на сигарную фабрику, высившуюся в новом
квартале.

- Нужно подобрать замену маленькому Клаасу, - объявил он бухгалтеру,
усевшись у себя в кабинете.

Здесь, в отличие от ратуши и его собственного дома, все было светлое,
современное, пахло лаком и линолеумом.

- Я уже кое-кого нашел, баас.

Но Терлинк, из принципа или духа противоречия, отрезал:

- Мне это не подходит. Дайте объявление в газете, и я сам посмотрю
кандидатов.

Он не выносил г-на Гийома, своего бухгалтера, выполнявшего, по су-
ществу, обязанности директора. Не выносил, вероятно, больше всего за то,
что не мог его ни в чем упрекнуть. Это был аккуратный толстячок, изыс-
канно вежливый, педантично опрятный, со свежей кожей и гранатовой булав-
кой в сиреневом галстуке.

- Я договорюсь насчет объявления, баас. Рекламки тонких сигар прибы-
ли. Голубой цвет вышел побледнее, тем на макете, но печатник утверждает,
что добиться такого же колера было невозможно.

Возвращаясь в полдень домой, Терлинк прошел неподалеку от старой
больницы, которая не замедлит перетекать в новое, воздвигаемое им зда-
ние, как только оно будет закончено.

А Больница представляла собой старинное мрачное сооружение с квадрат-
ным двором, где, как чайки, метались угловатые чепцы вечно куда-то спе-
шащих монахинь.

Бургомистр не собирался заходить в больницу и все же нехотя зашел,
напустив на себя вид главы города, инспектирующего одну из муниципальных
служб. Он остановился посреди двора и осмотрел стены, заглянул на первый
этаж, в просторную кухню, где стоял тошнотворный запах.

Так, внешне безразличный ко всему, он поднялся на второй этаж и очу-
тился в длинном навощенном коридоре, куда выходили двери палат.

- Добрый день, господин бургомистр. Пришли навестить нашу раненую?

Это была сестра Адония, самая старая в монастыре и уже как бы не
имевшая возраста, но все еще розовая и гладкая, словно конфета. Было лю-
бопытно видеть, с каким выражением таинственности на оставшемся детском
личике она тащила собеседника за рукав в пустую палату.

- Вы уже в курсе, господин бургомистр? Утром приходил господин ван
Хамме и, узнав новость, отказался войти в комнату дочери.

Сестра Адония шептала, как умеют шептать только монахини, и зерна че-
ток пощелкивали в глубоких складках ее юбки.

- Эта девица, как установил доктор Деринг при первом же осмотре, на-
ходится в интересном положении. Похоже, она тяжела уже по четвертому ме-
сяцу и затягивалась до потери дыхания... Хотите ее видеть?

Поколебавшись, он ответил "нет".

- Пуля лишь задела легкое. Ее извлекли нынче утром, операция прошла
весьма успешно. Сейчас она спит.

Он мог бы на нее взглянуть - она же спала. Терлинка подмывало так и
поступить. Но нет!

- Благодарю, сестра. Я пришлю узнать, что нового.

В городе наверняка все уже было известно, но о таких вещах стараются
говорить поменьше. К тому же Леонард ван Хамме такой тщеславный!

Он жил один в своем большом доме: его сын, офицерлетчик, жил в Брюс-
селе, и отец рассказывал каждому встречному-поперечному, что его отпрыск
уже несколько раз возил на своем самолете короля.

Кто, увидев, как мимо него проходит Терлинк в своей шубе, выдровой
шапке и с неизменной сигарой, усомнился бы, вправду ли это тот же чело-
век, что накануне?

Он замечал все. На Брюгской улице двухколесная повозка с кирпичом
стояла на неположенной стороне, и бургомистр сделал полицейскому замеча-
ние.

- Возчик сказал, что он справится за несколько минут.

- Дело не в минутах, а в порядке.

Все это - визит Жефа Клааса, который смахивал на сумасшедшего, и
выстрелы через окно - произошло так быстро, что Терлинк еще не успел об-
думать возможные последствия.

Уйдет ли Леонард ван Хамме с поста председателя Католического собра-
ния? Появится ли он снова в городском совете во главе консерваторов?

Возможно, его сыну после такого скандала придется уволиться из армии.

Терлинк заметил, что на главной площади в такой час все еще валяются
капустные листья, и это отложилось в каком-то уголке его сознания. Он об
этом не забудет.

До второго завтрака оставалось еще пять минут, и бургомистр маши-
нально направился к себе в кабинет, остановился перед дверью, внезапно
осознал, что остановился непроизвольно, и это вызвало в нем недо-
вольство.

Почему он не вошел совершенно естественно, как в прочие дни? И почему
у него на секунду - нет, много меньше, чем на секунду, появилось ощуще-
ние, что сзади и слева от него в коридоре, на том месте, где накануне
его ждал в темноте Жеф Клаас, кто-то стоит?

Он распахнул и захлопнул дверь, наклонился и поднес спичку к газовой
печке, вспыхнувшей с привычным слабеньким взрывом. Потом воспользовался
тем, что ему не нужно было набивать портсигар, и, встав перед печкой,
повернулся к ней поясницей.

Он не сожалел, что отказал Клаасу. У него не было никаких причин да-
вать тысячу или хотя бы сто франков своему служащему только оттого, что
этот служащий сделал ребенка некоей девице.

Он не любил ни Жефа Клааса, ни кого бы то ни было.

Он был ничем никому не обязан, кроме самого себя, лютому что никто
никогда ему не помог, не подарил ему ничего, даже маленькой радости.

И уж если говорить о его христианском долге, последний, бесспорно,
состоял не в том, чтобы помогать любовникам совершать смертный грех, к
тому же являющийся преступлением.

Появилась Мария и, ни слова не говоря, отворила дверь, что означало:
еда подана. На столе уже стоял суп - в доме ели его дважды в день. Затем
последовали "отлеты с брюссельской капустой.

Тереса брала еду, как делала вообще все - украдкой, робкими движения-
ми, видя которые казалось, будто она ждет, что ее сейчас ударят.

А ведь Терлинк никогда ее не бил; в отличие от большинства мужей, он
даже ни разу не повысил на нее голос.

Насколько ему помнилось, в девушках она была такой же веселой, как ее
подруги, довольно хорошенькой, кругленькой, с ямочками, мысль о которых
даже не могла прийти в голову при взгляде на нее теперь.

Она была дочерью архитектора Юстеса Бэнста, отпрыска одного из ста-
рейших семейств страны, которые во времена Ван де Влита были достаточно
богаты, чтобы оплачивать постройку плотин и создавать польдеры.

Юстес Бэнст сохранил надменность дедов, только вот лишился их денег,
а к тому же был еще оригиналом, отказывавшимся строить на заказ дома, не
соответствовавшие его вкусу.

Во времена сватовства Терлинка он уже злоупотреблял спиртным, а за-
тем, оставшись один в доме на улице Святой Валбюрги, запил так, что нес-
колько раз на неделе его приходилось уводить восвояси.

В те годы Йорис Терлинк был беден и ютился с женой в двух комнатках.

Сохраняла ли Тереса и тогда былую веселость? Как ни странно, он этого
не помнил. Правда, он уходил утром, а возвращался только вечером. Да еще
приносил работу и просиживал над ней часть ночи.

Он был бухгалтером. Но работал не на одного хозяина, а два часа
здесь, три - там, содержа в ажуре отчетность мелких торговцев, не спо-
собных делать это самостоятельно.

Может быть, оттого он так хорошо и знал Верне.

В числе прочих, он два часа в день вел счетные книги г-жи Берты де
Троте, сорокапятилетней вдовы. Ей принадлежал лучший табачный магазин в
городе. Терлинк посоветовал ей создать небольшую фабричку.

Он действительно с трудом припоминал, какой была Тереса в ту пору.
Она ждала ребенка. Беременность протекала трудно. Мать ее уже умерла,
поэтому помогала ей по хозяйству старая соседка, которую Терлинк не вы-
носил.

Раньше, пожелай он в самом деле оживить свои воспоминания, ему доста-
точно было бы обратиться к фотографиям в альбоме. Правда, фотографиро-
вался он не часто: это стоило недешево.

Теперь размышления о прошлом представлялись ему делом, с одной сторо-
ны, очень долгим, с другой - очень коротким. У Тересы случился выкидыш,
и она несколько лет хворала.

Примерно год спустя, дождавшись, когда беспричинно ненавидимая Тер-
линком соседка ушла, Тереса спросила:

- Она сказала правду?

- Что она сказала?

- Что у тебя... у вас с госпожой де Гроте...

Договорить она не решилась.

Ямочки у нее исчезли. Она больше не была пухленькой, лицо ее вытяну-
лось, под глазами легли круги. Бледная-пребледная, она плакала, плакала
так, что казалось, слезы ее никогда не иссякнут.

- Во-первых, ты знаешь, что врач запретил нам сношения на определен-
ное время. С госпожой де Гроте, уверен, я не подхвачу никакой болезни.
Наконец, ты сама еще убедишься: это может пригодиться...

Сколько тогда ему было? Двадцать пять? Двадцать шесть? Он уже был
спокоен, мыслил без обиняков, говорил так же, руководствовался жестким
здравым смыслом.

Он знал, что прав: ублажать г-жу де Гроте с ее несколько смешными ап-
петитами и ухватками молоденькой девушки - в интересах и его самого, и
его жены.

Он сам написал для нее завещание, по которому она ничего не оставила