Чтение 5–й страницы книги ~Заботы пятьдесят третьего года~

- Тогда за меня выходи, - предложил он. - Хотя не шибко
состоятельный, зато до невозможности интеллигентный.

- Так ты же женатый! - обиженно сказала Соня.

- Не имеет значения и не играет роли!

- Мне бывших в употреблении не надо. - Соня еще раз сверкнула
пылающим взором и ушла с кастрюлей в коридор - разогревать макароны.

- Да, денек сегодня был... - подвел итог Александр и выбрался из-за
стола. - Спасибо, хозяева, за заботу и угощение. Пошли, Алик.

Мир мой, моя Москва. Моя от недоступного Кремля до занюханного
Малокоптевского.

Они вышил на горб заасфальтированной проезжей части Малокоптевского.

- Ты на Вильку не обижайся, - сказал Алик. - Его тоже понять можно.
Сам знаешь, как ему с такой анкетой.

- Как там твои?

- А что мои? Нюшка слово "филолог" почти точно выговаривает, Варька в
своем институте пропадает, а меня ноги кормят.

- Корреспондентом еще не сделали?

- Не... Литсотрудник я еще, Саня.

Они обошли огороженный забором из железных прутьев двор и миновали
калитку.

- Неудобно стало в обход крутить, - проворчал Алик, и Смирнов
оживился, встрепенулся, вспомнил:

- Ты понимаешь, Алька, удивительная штука - забор! Помнишь, как мы до
войны с домом шесть враждовали? Их двор, наш двор, драки, заговоры,
взаимные подлянки. Когда я вернулся, забора не было, стопили забор. Гляжу,
вы с ребятами из шестого - не разлей вода. А два года назад поставили эту
железную клетку. И опять все началось сначала. Наши пацаны, их пацаны, наш
двор, их двор, опять стенка на стенку. Заборчик-то - тьфу, полтора метра
высотой, а - разделил, разделил!

Они стояли перед смирновской дверью. Побренчав ключами, Александр
открыл ее и, не входя в комнату, на ощупь включил свет.

- Зайдешь?

- Поздно. Мне-то что, я в газету с одиннадцати, а тебе с ранья
пораньше жуликов ловить. Спи.

Шестеро сидели на стульях возле стены. Ни дать, ни взять - смиренная
очередь на прием к высокому начальству. Или допризывники перед
медосмотром. Но для просителей молодые люди были слишком молоды, а для
допризывников - уже переростки. Не очередь к высокому начальству -
опознание.

Вошла молодая еще женщина, дородная, складная, с ямочками на щеках.
Но горе сделало свое дело: затемнило подглазья, сжало рот. За женщиной
было двое. Понятые из посторонних посетителей МУРа.

- Приступим к опознанию. Марья Гавриловна, кто из сидящих здесь
совершил позавчера вечером грабительское нападение на вашего мужа и вас? -
Роман Казарян был необычно для себя серьезен и даже слегка торжественен. -
Прошу вас, будьте внимательны.

Женщина не волновалась. Она спокойно и тяжело вглядывалась в лица. По
очереди. В каждое. Праведный гнев заставлял ее быть справедливой.

- Этот и этот, - твердо сказала она, указав на Витеньку Ящика и Сеню
Пограничника.

Молодые оперативники, участвовавшие в опознании, освобожденно
оживились, заговорили, а Витенька и Сеня по-прежнему сидели неподвижно.

- Спасибо, Марья Гавриловна. - Роман взял ее под руку, вывел в
коридор. - Как себя чувствует Петр Афанасьевич? Мы все очень беспокоимся.

- Все четыре года, всю войну на передовой, и ничего, только два
легких ранения, а тут... - Женщина, не изменившись в лице, тихо заплакала.
Потом виновато улыбнулась, привычно вытерла слезы и, вспомнив, о чем ее
спрашивали, ответила:

- Врачи говорят, что все страшное позади, операция прошла успешно.

- Вот и слава богу. Пойдемте, я вас провожу до машины.

Роман, не одеваясь, дошел с Марьей Гавриловной до "Победы" и, помахав
рукой вслед уходящей машине, рысью - подзамерз слегка - возвратился на
свой этаж и влетел в кабинет Смирнова. Смирнов допрашивал Сеню
Пограничника.

- Ты зачем здесь? - выразил неудовольствие Александр. - Ты мне
складских готовь.

- Все готово, Александр Иванович, - скромно ответил Казарян. Скромно,
но с чувством собственного достоинства, как человек, выполнивший трудовую
миссию.

- Тогда иди и жди. Я сейчас освобожусь, - милостиво разрешил Смирнов.
Пограничник понял, что пауза окончена и заунывным голосом продолжил:

- Ножом я пугал только. Я не хотел... Стоял бы спокойно, все в
порядке было бы. А он меня с ходу за пищик...

- Он мужик, он солдат, он не мог перед тобой, сявкой, по стойке
"смирно" стоять! Ты понимаешь, что теперь тебе на всю катушку отмотают?

- Я ж не хотел... Я попугать хотел...

- Об этом следователю расскажешь. Может, разжалобить его сумеешь, а
только вряд ли, - пообещал Смирнов и вызвал конвойного. Пограничника
увели. Смирнов зевнул, неожиданно лязгнул зубами, удивился и смущенно
объяснил сам себе, да и Роману тоже:

- Не высыпаюсь я, Рома. Такое дело. И еще какое дело: понимаешь, я на
гниду даже разозлиться по-настоящему не могу. Вот в чем обида. А надо быть
злым. К злости сила приходит.

Смирнов подошел к окну, глянул на волю. В саду "Эрмитаж" гуляли мамы
с колясками, вовсю бегали жизнедеятельные, подвижные, как ртуть,
неунывающие дети.

- Что у тебя там? Докладывай. - Он отвернулся от окна и сел на
подоконник.

- По делу проходило одиннадцать человек. Пятеро деловых, остальные -
так, с бору по сосенке. Семеро получили лагеря от трех до восьми,
остальные в колонии для малолетних.

- Кто попал под амнистию?

- Все, Саня. Все.

- Черт бы нас побрал! Полную колоду тасовать. Обожди, я сам вспомню,
кто там был. С покойничка начну. Леонид Жданов по кличке Жбан. Самсонов,
кличка Колхозник, Алексей Пятко, кличка Куркуль, твой тезка Роман
Петровский, кличка Цыган, и, наконец, Георгий Черняев, кличка Столб.
Точно?

- Вот что значит незамутненная лишними знаниями память. Точно, Саня.

Смирнов на подначку обиделся:

- Помолчал бы, эрудит! Расскажи лучше по порядку: как там было.

- У них свой человека на фабрике был. Васин Сергей Иосифович,
разнорабочий. Он неделю всех сторожевых собак приваживал - кормил, ласкал.
В тот день он незаметно на территории остался и друзей своих потравил к
чертовой матери.

- Чем травил?

- Цианистым калием. У них все, как у больших было. Подогнали грузовой
ЗИС, затемнили вохровца, домкратом продавили стены склада...

А склад - времянка, на соплях. Огольцы в это время стражников у
проходной дракой развлекали. А остальные - по досочке, накатом, контейнеры
в кузов своего ЗИСа, спокойно и не торопясь. И также спокойно отбыли.

- А что, культурно!

- Если б не дурак Колька Колхозник, не знаю, как бы казаковская
бригада это дело размотала. Его на Перовском рынке с чернобуркой засекли.
Опохмелиться ему, видите ли, надо было немедленно.

Весь товар нашли?

- Если бы! Пять контейнеров - три с каракульчой, два с чернобурками
исчезли бесследно.

- Ну, с кого же начнем разматывать?

- Я думаю, с Васина этого и огольцов. Они все по адресам, дома, а
деловые - те на хазах отлеживаются.

- Малоперспективно, Рома. Завалили Жбана стопроцентно не они, и знать
ни черта не знают.

- Не скажи. Деловым связь нужна, информация, а может быть, и наводка.
Через кого, как не через однодельцев? Есть шанс, Саня. Да и с кого-то надо
наконец начинать.

- Наверное, ты прав. Но все-таки... Я тебя про обрубленные концы
спрашивал. Не обнаружил?

- Явного ничего нет. Но кое-каких свидетелей на месте следователя я
бы помотал. Ведь ушли куда-то пять контейнеров.

- Ладно. Я дело потом сам посмотрю. Авось среди свидетелей своих
клиентов отыщу. А сейчас зови, Рома, Лидию Сергеевну и Андрея Дмитриевича.

- Док уже бумажку передал.

- И что в ней?

- Шлепнули Жбана в отрезке времени от двадцати тридцати до двадцати
одного тридцати. Пуля, пройдя лобную кость, застряла в затылочной.
Передана в НТО.

- Поэтому Болошева и возится до сих пор.

- Продолжаю. Учитывая температуру от минус шести до минус десяти,
полное окоченение, при котором возможен переворот тела, наступило не ранее
двадцати четырех часов.

- Хотел бы я знать, кто его переворачивал, - сказал Александр.

- Нам бы чего попроще, Саня. Узнать бы, кто убил.

В дверь постучали.

- Антре! - по-хозяйски разрешил Казарян. Смирнов хотел было сделать
ему за это выволочку, но не успел - вошла Болошева.