Думал, что наработался, оказывается, нет. Да и время сейчас такое -
работать.
кому, проиграв пятьдесят шестой.
надо было готовиться к пятьдесят шестому. А мы служили, полагая, что все
идет как надо. Но ведь еще не поздно, братцы!
продекламировал Казарян.
рыло? Алик положил ладонь на его сжавшийся кулак, а Казаряну сказал:
не бывало поинтересовался Казарян.
тщательно запер бордовую дверь (Алик по суетным своим делам убежал
раньше), спустился на лифте и вышел на волю. Та сторона переулка была
солнечной, и он поспешно поковылял туда, в тепло. Поковылял потому, что
был без палки. Греясь на солнышке, ждал шального такси и разглядывал
помещение бывшего "Приюта странников". Там все было так, как вчера.
Таксомотор забрел в этот переулок минут через десять. Расслабленно
вздохнув, Смирнов приказал:
инвалид влез. По набережной до Каменного моста, вдоль Александровского
сада, вокруг гостиницы "Москва". Только начали подниматься к Советской
площади, как Смирнов решил:
этаже нашел то, ради чего сюда приехал. В особой подставочке ежом торчали
самшитовые трости. Долго трепал нервы продавщице, тщательно подбирая
трость поудобнее. Выбрал наконец, заплатил непомерную цену и сквозь толпу
провинциалов, через двери пробился на улицу Горького. После любимой
невесомой камышовой самшитовая была тяжестью, кочергой, оружием. С палкой
можно и муниципальным транспортом. Смирнов спустился в метро и доехал до
Комсомольской площади.
178, значит, дом здоровенный, такие Калининград ближе к Костину строит.
Тайнинская, Мытищи, Подлипки. Мелькнул внушительный горб водовода,
пробежал мимо сильно поредевший Комитетский лес, и вот оно, Болшево.
ехать. Доехал и разыскал дом 16 "а". Здесь. Пятый подъезд, пятый этаж.
Позвонил. Не опасаясь, открыла пожилая, огорченная на всю жизнь женщина.
дверь.
вопросом к подъездным старушкам, которые охотно объяснили, куда ему идти.
наступали новостройки.
пятеро допенсионного возраста бездельников. Теперь ручки-ручоночки. Восемь
представителей класса-гегемона. По ручкам. Представителей тоже в сторону.
Четверым около семидесяти и выше. Двое. Один с большущим родимым пятном во
всю щеку. О такой примете Трындин рассказал бы в первую очередь. Вот он,
Шакин. В шестьдесят один год уходят на пенсию в двух случаях: или уходящий
не хочет работать на учреждение, или учреждение не хочет, чтобы он
работал. Здесь определенно второй вариант. Плюгав, мелок в движениях, на
лице, как каинова печать, все признаки сильно и регулярно употребляющего.
Выберет такого представительствовать в официальных органах компания
шустрых и неглупых деляг? Ой, нет! Что ж, просчитано и такое.
визгливая компания пацанов передислоцировалась на задворки домов,
ожидавших капитального ремонта; оттуда тоже гоняли, но в основном по
утрам. А сейчас, когда все ближе и ближе вожделенные два часа,
бдительность стража ослабевала. Здесь было прекрасно. Двое попытались
поднять, как штангу, неизвестно как сюда попавшую ось с двумя чугунными
колесами от вагонетки. Не подняли, зато покатили, радуясь тому, что это
катится. Двое других пинали жестянку из-под греческих маслин, изображая
футболистов. Пятый же прогуливался в поисках чего-нибудь ценного и нашел.
У двери черного входа в мертвый дом абсолютно доступно лежал пластиковый
пакет с изображением обтянутой джинсами женской задницы, совершенно новый.
футболистов. Футболист - неформальный лидер - подошел, глянул и сказал
уважительно:
указал на дверь, которая была чуть приоткрыта.
Стоявшая в отдалении очередь, ожидавшая открытия винного отдела, не в
счет. У нее свое занятие: обсуждали возможный ассортимент напитков,
который им через пять минут предложит магазин.
возле дома команду. Они проникли внутрь быстро и по одному.
проводил их взглядом и сказал стоявшему впереди:
Смирнов.
кармана сочиненную в электричке бумажку и, не давая ее Шакину в руки,
распорядился:
Смирнова Александра Ивановича двести пятьдесят рублей, которые обязуюсь
возвратить не позднее 6 июня 1988 года. Шакин. 20 апреля 1988 года", -
растерянно прочитал слух Шакин.
обрадовался, догадавшись: - Подпись-то не моя!
заорал: - Я что, не вижу, что это не ты, но паспорт-то твой!
которым меня заделали, как фрайера, я тебя удавлю, гнида!
Но - на всякий случай:
акцентированно ткнул Шакина в печень, глядя, как у того от боли
округляются ничего не соображающие глаза, сказал тихо и участливо:
безобразия. Ты кончай жрать аптеку и парфюмерию, не то скоро окочуришься.
Интеллигентный человек, а таких вещей понять не можешь. Так кому,
говоришь, паспорт продал?
свел.