Чтение 5–й страницы книги ~Доктор Окс~

можно за меньший срок приобрести познания, необходимые для мужа? Это
недопустимо; и в силу темперамента или рассудка кикандонцы, как нам кажется,
нравы, когда растягивают таким образом свое обучение. Как увидишь, что в
других городах, свободных и счастливых, браки заключаются в несколько
месяцев, пожмешь плечами и отправишь сыновей в колледж, а дочерей в пансион
в Кикандоне.

За полстолетия только один брак был заключен в два года, да и тот чуть не
оказался несчастным.

Итак, Франц Никлосс любил Сюзель ван-Трикасс, но любил спокойно, как
любят, имея впереди десять лет для приобретения любимого предмета. Раз в
неделю, в условленный час, Франц приходил за Сюзель и уводил ее на оберега
Ваара. Молодой человек брал с собой удочки, а Сюзель никогда не забывала
коврового вышиванья, на котором под ее хорошенькими пальчиками сочетались
самые невероятные цветы.

Францу было двадцать два года, на щеках у него пробивался легкий
персиковый пушок, и голос его уже перестал соскакивать с одной октавы на
другую.

Что касается Сюзель, то она была белокурой и розовой. Ей было семнадцать
лет, и она не питала отвращения к рыбной ловле. Это времяпрепровождение
очень подходило к темпераменту Франца. Терпеливый, насколько это возможно,
он умел ждать, и когда после шестичасового ожидания скромная уклейка,
сжалившись над ним, позволяла наконец поймать себя, он был счастлив, но умел
сдерживать свою радость.

В этот день будущие супруги сидели на зеленом берегу. У их ног журчал
прозрачный Ваар. Сюзель беспечно протягивала иглу сквозь канву. Франц
машинально отводил удочку слева направо, потом снова пускал ее по течению,
справа налево. Уклейки выделывали в воде капризные круги вокруг поплавка, но
ни одна рыба еще не была поймана.

- Кажется, клюет, Сюзель, - говорил время от времени Франц, не поднимая
глаз на молодую девушку.

- Вы думаете, Франц? - отвечала Сюзель, на миг оставляя свое рукоделье и
следя за удочкой жениха.

- Нет, нет, - продолжал Франц. - Мне показалось, я ошибся.

- Клюнет, Франц, - утешала его Сюзель. - Но не забудьте подсечь во-время.
Вы всегда опаздываете, и уклейка срывается.

- Хотите взять удочку, Сюзель?

- С удовольствием, Франц.

- Тогда дайте мне вашу канву. Посмотрим, не лучше ли я управлюсь с иглой,
чем с удочкой.

И девушка дрожащей рукой брала удочку, а молодой человек продевал иглу в
клетки канвы. Так сидели они долгие часы, обмениваясь кроткими словами, и
сердца у них трепетали, когда поплавок вздрагивал на .воде. Восхитительные
часы, когда, сидя рядом, они слушали журчанье реки!

Солнце уже низко склонилось к горизонту, но, несмотря на соединенные
таланты Сюзель и Франца, ни одна рыба не клюнула. Уклейки только смеялись
над молодыми людьми, которые были слишком справедливы, чтобы сердиться, на
них за это:

- В другой раз мы будем счастливее, Франц, - сказала Сюзель, когда
молодой рыболов снова вколол, свой нетронутый крючок в еловую дощечку.

- Нужно надеяться, Сюзель, - ответил Франц.

Они пошли к дому, не обмениваясь ни словом, безмолвные, как их тени,
казавшиеся необыкновенно длинными под косыми лучами заходящего солнца.
Особенно тощей была тень Франца, узкая и длинная, как удочка, которую он
нес.

Молодые люди подошли к дому бургомистра. Блестящие булыжники были
окаймлены пучками зеленой травы, которую никто не выпалывал, так как она
устилала улицу ковром и смягчала звук шагов.

В тот момент, когда дверь открывалась, Франц счел нужным сказать своей
невесте:

- Вы знаете, Сюзель, великий день приближается.

- Правда, приближается, Франц, - ответила девушка, опуская длинные
ресницы.

- Да, - сказал Франц, - через пять или шесть лет...

- До свиданья, Франц, - сказала Сюзель.

- До свиданья, Сюзель, - ответил Франц. И, когда дверь закрылась, молодой
человек отправился ровным и спокойным шагом к дому советника Никлосса.

ГЛABA VII,

где andante превращается в allegro, а allegro в vivace*

Волнение, вызванное случаем с адвокатом Шzтом и врачом Кустосом,
улеглось. Дело не имело последствий, Можно было надеяться, что Кикандон,
возмущенный на миг необъяснимым событием, вернется к своей привычной апатии.

Прокладка труб для проводки оксигидрического газа в главнейшие здания
города подвигалась быстро. Трубопроводы и ответвления понемногу
проскальзывали под мостовые Кикандона. Но рожков еще не было, так как их
изготовление было сложным делом и пришлось заказывать их за границей. Доктор
Окс со своим препаратором Игеном не теряли ни минуты, торопя рабочих,
заканчивая тонкие механизмы газометра, наблюдая день и ночь за гигантскими
батареями, разлагающими воду под действием мощного электрического тока. Да,
доктор уже вырабатывал свой газ, хотя проводка не была еще закончена. Вскоре
доктор Окс должен был продемонстрировать в городском театре великолепие
своего нового освещения.

В Кикандоне был театр, прекрасное здание, архитектура которого соединяла
в себе все стили - и византийский, и романский, и готический, и ренессанс, -
с полукруглыми дверями, стрельчатыми окнами, розетками, фантастическими
шпилями; одним словом - образец всех жанров, наполовину Парфенон*,
наполовину "Большое кафе" в Париже. На сооружение театра ушло семьсот лет, и
он последовательно приспособлялся к архитектурной моде всех эпох. Тем не
менее это было прекрасное здание.

В кикандонском театре играли все понемногу, но чаще всего шли оперы.
Однако ни один композитор не узнал бы своего произведения, до того оно было
изменено замедленным темпом.

Действительно, так как в Кикандоне ничто не делалось быстро, то
драматические произведения должны были применяться к темнераменту
кикандонцеы. Хотя двери театра и открывались обычно в четыре часа, а
закрывались в десять, не было примеров, чтобы за эти шесть часов было
сыграно больше двух актов. "Роберт Дьявол", "Гугеноты" или "Вильгельм Телль"
занимали обычно три вечера, настолько медленно исполнялись эти шедевры.
Vivасе в Кикандонском театре исполнялись, как настоящие adagio*, а allegro
тянулись бесконечно. Самые быстрые рулады, исполненные в кикандонском вкусе,
походили на церковные гимны. Беспечные трели удлинялись невероятно. Бурная
ария Фигаро в первом акте "Севильского цирюльника" продолжалась пятьдесят
восемь минут.

Разумеется, заезжие артисты должны были применяться к этой моде, но так
как платили им хорошо, то они не жаловались и послушно следовали смычку
дирижера.

Но зато сколько аплодисментов выпадало на долю этих артистов,
восхищавших, не утомляя, жителей Кикандона! Публика хлопала продолжительно и
равномерно, а газеты сообщали на другой день, что артист заслужил "бурные
аплодисменты" и если зал не обрушился от криков "браво", то только потому,
что в ХII столетии на постройки не жалели ни цемента, ни камня.

Впрочем, для того чтобы не приводить восторженные фламандские натуры в
излишнее возбуждение, представления давались только раз в неделю. Это
позволяло актерам тщательно углубляться в роли, а зрителям - лучше
чувствовать красоты драматического искусства.

Такой порядок существовал с незапамятных времен. Иностранные артисты
заключали контракты с кикандонским директором, когда хотели отдохнуть, и
казалось, что ничто не изменит этих обычаев, когда через две недели после
дела Шюта-Кустоса население было вновь смущено неожиданным инцидентом.

Была суббота, день оперы. Нового освещения еще нельзя было ждать. Трубы
уже были проведены в зал, но газовых рожков еще не было, и свечи изливали
свой кроткий свет на многочисленных зрителей, наполнявших зал. Двери для
публики были открыты с часу пополудни, а в три зал был уже наполовину полон.
Был момент, когда образовалась очередь, доходившая до конца площади св.
Эрнуфа и до лавки аптекаря Лифринка. По такому скоплению публики легко было
догадаться, что спектакль предстоит прекрасный.

- Вы идете сегодня в театр? - спросил в это же утро советник бургомистра.

- Непременно, - ответил ван-Tрикacc, - и госпожа ван-Tрикacc, и дочь моя
Сюзель, и наша милая Татанеманс, которая страстно любит хорошую музыку.

- Так мамзель Сюзель будет? - спросил советник.

- Без сомнения, Никлосс.

- Тогда мой сын Франц будет первым в очереди, - ответил Никлосс.

- Пылкий юноша, Никлосс, - произнес бургомистр, - горячая голова! Нужно
следить за ним.

- Он любит, ван-Трикасс, любит вашу прелестную Сюзель.

- Ну что ж, Никлосс, он на ней женится. Раз мы решили заключить этот
брак, чего еще он может желать?

- Он ничего и не желает, этот пылкий ребенок! Но все же он не будет
последним у билетной кассы.

- Ах! Счастливая пылкая юность! - произнес бургомистр улыбаясь. - И мы
были такими, мой достойный советник! Мы любили! Мы ухаживали! Итак, до
вечера. Кстати, этот Фиоравенти великий артист. Какой прием оказали ему у
нас! Он долго не забудет кикандонских аплодисментов.

Речь шла о знаменитом теноре Фиоравенти, вызывавшем благодаря приятному
голосу и прекрасной манере петь настоящий энтузиазм у городских любителей.

Вот уже три недели Фиоравенти пользовался огромным успехом в "Гугенотах".
Первый акт, исполненный в кикандонском вкусе, занял весь вечер на первой
неделе месяца. Второй акт, шедший через неделю, был настоящим триумфом для
артиста. Успех возрос еще больше с третьим актом мейерберовского шедевра. Но