- Я не добился от нее почти ничего, но вы этого не знали. Я оставил вас
здесь тогда в панике. Уже тогда я думал, что вы расправитесь с ней. Так
что не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кто убил.
от себя эти воспоминания. Он явно пользовался Забывателем и
машиной-памятью для отвода глаз. Но так же явно сейчас он в первый раз жил
настоящей памятью.
наружу. - Звучало это так, словно ему предъявили обвинение.
подкупить, ответив на пару вопросов.
взвешивать грех и раскаяние, - но я вел свою собственную игру.
у вас. Вы были семейным доктором. Вы принимали Барри, и она доверяла вам.
Фонеблюм начал раздражать ее, и она хотела отделаться от него. Верно?
вводили его в практику, и они встретились и полюбили друг друга, несмотря
на ваши предостережения. Верно?
знала про Фонеблюма все, и вы решили, что я все из нее выбил. Вы не
поверили ей, когда она клялась, что держала свои маленькие черные губки на
замке, и вы были в ярости на нас обоих, но выместили эту ярость только на
ней.
предпочли бы, чтобы она не впускала меня, но она не выдала ничего важного.
любой мой вопрос. Но я скис. Последний кусок мозаики лег на место. Я не
хотел больше ничего от Тестафера, а сидеть здесь, глядя на его красное
лицо, мне тем более не хотелось. Мне нужно было ехать и доделывать работу,
и еще мне нужно было зелье, очень нужно. Я уже встал и собрался уходить, и
тут меня осенило. Тестафер - врач, и Тестафер - богатый человек, и
Тестафер наверняка любит нюхать что-то получше, чем порошок из Отдела.
Шесть лет назад, во всяком случае, любил.
- Чего-нибудь не такого прямолинейного, как эта стандартная смесь?
Чего-нибудь, чтобы в нем было поменьше Забывателя?
5
пока они перестанут дрожать. Мне позарез нужен был Пристраститель, и
побыстрее.
сердце некоторое подобие надежды. Казалось невероятным, чтобы у
порошечника не нашлось нескольких старых ингредиентов, из которых он мог
бы сообразить хота что-то напоминающее мою смесь. А если даже и нет, разве
не смогу я попросить у него чистого Пристрастителя, никаких добавок, нет,
сэр, спасибо, как-нибудь в другой раз. Стоило мне войти, как надежда моя
лопнула, как проколотый шарик. Единственный клиент совал свой рецепт в
автомат у дальней стены. Ни тебе прилавка, ни кассы, ни полки с маленькими
белыми пузырьками, ни славного старого порошечника. Ничего. Машины стояли
у стен, словно писсуары в привокзальном сортире, и мне не надо было лезть
в конверт к парню, чтобы знать, что в них.
нюхнуть его я не мог. Вернее, мог, конечно, даже в любой момент. У меня
мелькнула бредовая идея нюхнуть самую капельку, но я прекрасно знал, что
это несерьезно. Раз начав, я уже не остановлюсь.
деревья и крыши опустилась ночь, и я надеялся, что она облегчит мои
мучения, но фигу. Внутренности сводило жаждой. Я притормозил у обочины и
выкинул конверт в кусты - подальше от искушения. Если мне потом приспичит,
я найду еще, но пока мне предстояла работа. И речь шла не только о моей
памяти. Было совершенно очевидно, что мне придется еще помочь уйме народа
припомнить отдельные подробности.
оставив на вершине холма только голый навес над лестницей. Я остановил
машину, абсолютно уверенный в том, что мне нужно именно сюда, какой бы вид
это ни имело со стороны. Жилище было не из тех, что часто меняют
владельцев.
Фонеблюма к кенгуру, имевший место в мое отсутствие. Фонеблюм воздвигал на
вершине холма фальшивый дом, сплошь покрытый архитектурными финтифлюшками,
поскольку пытался задекорировать свою преступную натуру. Что же до
кенгуру... Когда я сообразил, что сравниваю кенгуру с жестяным навесом над
лестницей, я мысленно расхохотался.
Поэтому я заглушил мотор, выключил свет и стал ждать, любуясь восходом
луны. Мои руки все еще дрожали, пальцы болели, но я уже начинал привыкать
к этому.
Мейнарде, о Челесте, о номере в дешевом мотеле, и я думал об Уолтере
Серфейсе, и я думал о кенгуру. Я думал о Кэтрин Телепромптер: где она
сейчас, как выглядит? Я думал о множестве вещей. Еще я думал о порошке,
много думал. Я посмеялся, вспоминая, как в свое время выкидывал остатки,
уверенный в том, что в любой момент найду соломинку и дозу зелья, и теперь
просил прощения у каждой выброшенной горстки. Мой организм учился жить без
топлива, годами приводившего его в движение, и учился болезненно. Я
буквально чувствовал, как моя кровеносная система шарит по жировым клеткам
в поисках малейших молекул Пристрастителя, и я буквально слышал, как
жировые клетки, вывернув карманы, отвечают: "Извини, дружище, ни хрена не
осталось..."
лестницу. Мои руки соскользнули с руля на колени, и я уснул. Сны были
мрачны и запутаны, словно речь башкунчика. Я не проснулся до восхода
солнца. Но не солнце разбудило меня. Это был голос кенгуру, и раздавался
он в опасной близости от моего окна.
обращается не ко мне.
Фонеблюму и паре мордоворотов-телохранителей. Кенгуру распахнул дверцу
машины, стоявшей напротив моей, и башкунчик покорно полез в салон.
Мордовороты уселись сзади; один из них достал пистолет и проверил обойму.
Я положил руку на пистолет Барри в кармане и затаился.
и я не услышал, что он ответил.
обругал себя последними словами за то, что ухитрился заснуть перед дверью
Джоя, потом вознес короткую импровизированную молитву святому -
покровителю везучих дураков. Я совершил глупость, вообще приехав сюда. В
свое время Фонеблюм кичился спортивным поведением. От кенгуру ожидать
этого не приходилось. Мне повезло, что я еще жив.
и произвел короткую ревизию. Обе ноги затекли от долгого сидения, во рту
ощущался явственный привкус говна, и, когда я оторвал руку от пистолета,
она снова начала трястись. Во всех остальных отношениях я был цел и
невредим. Я проехал пару кварталов, нашел автомат и позвонил Серфейсу.
6
Но когда я затормозил у входа в Отдел, он ждал меня и встретил меня у
дверей.
зоны для приема посетителей, чего не скажешь о длинном просцениуме, на
который с заднего хода выводят или выносят людей. Что же касается входа,
подразумевается, что тебя либо вводят, упирающегося, под руки, либо
привозят без сознания на полу инквизиторского фургона. Ты входишь в дверь,
и все поворачиваются к тебе, глядя, как на марсианина. Так вышло и на этот
раз.
парень, судя по его виду, вряд ли занимался чем-нибудь серьезнее разноски