Чтение 41–й страницы книги ~Завтра война~

Они, в отличие от астрономических объектов, располагаются по отношению к нам в ином измерении. И нам они не ровня.

Потому что они - совершенство.

Потому что они - это мы, но только такие "мы", какими нам хотелось бы себя видеть в самых смелых своих мечтах. Свободными от условностей кинетики и статики, божественно чувствительными и божественно бесчувственными одновременно.

Даже я - человек, видимо, в силу особенностей своей биографии, ко всему, что связано с театральными подмостками, показательно равнодушный, - это понимал. И, конечно, в иное время волновался бы не по-детски.

Подумать только! В этом репетиционном зале, вот у той ножки рояля, например, может запросто обнаружиться Агриппина Дворецкая, самая обольстительная Одетта-Одиллия, самая темпераментная Кармен Российской Директории, самая... самая... самая...

Может быть, вон та брюнетка с длинной косой, что сидит ко мне спиной и разминает плечи атлетически сложенному мужчине, и есть Алла Шевелева, та самая, что танцует Жизель и Аврору, Китри и Зарему, как будто законы физики ей не указ, та, чье лицо загадочно улыбается нам с каждой второй глянцевой обложки?

А вон та рыжеволосая дива, что сидит сейчас ко мне спиной и хрустит яблоком, это не Анна Гусарина, случаем? Нет?

А тот красавец - а вдруг это и есть Михаил Сирадзе, бессменный принц русского балета, Аполлон Мусагет, Ромео?

От таких мыслей в иное время у меня мороз по коже пошел бы обязательно. Но в тот день во мне что-то очень капитальное перегорело.

Я лениво проплелся в указанный мичманом угол и уселся на свободный край положенного параллельно зеркальной стене ортопедического матраца (они были там вместо стульев) с отсутствующим выражением лица.

И хотя, как выяснилось очень скоро, ни Сирадзе, ни Гусариной, ни Шевелевой, ни уж тем более Дворецкой в том зале не было (прим "держали" отдельно, в роскошной гостиной для приемов, что располагалась палубой выше), мне стало даже чуть-чуть обидно за свою бесчувственность.

Где трепет и восторг? Где чувство сопричастности чуду? Где дрожь в пальцах - от одного осознания того, что ты дышишь одним воздухом с небожителями?

А может быть, именно потому, что всего этого не было, со своими "ближайшими соседями", а точнее, соседками, танцовщицами кордебалета Татой, Тамилой и Люкой я быстро нашел общий язык.

Девчонки не скучали. Они пили чай с коньяком из термоса, играли в подкидного дурака, заливисто хохотали и ожесточенно злословили. Впрочем, закулисным злословием меня, сына великого Ричарда Пушкина, было не удивить - наслушался я его с пеленок.

Мое появление лишь раззадорило балерин. У них наконец-то появился зритель и слушатель. И они принялись сплетничать с утроенным усердием, видимо, в расчете на овацию и крики "бис".

- Да что все заладили - "Дворецкая! Дворецкая!", - говорила Тата (ее имя я узнал, конечно, чуть позже). - Прыжка считай что нет, мах - завернутый, руки коротковаты...

- Зато она легкая, просто парит над сценой. И харизма у нее есть, понимаешь? - возразила Люка. Потом я, конечно, догадался, что возражает она в основном для того, чтобы у собеседницы был повод и дальше говорить гадости. Но тогда подумал: "золотое сердце"!

- Да что харизма! Пиар один... Вот если бы про тебя все газеты и журналы тридцать лет писали, что ты - Фея Совершенство, ты бы и сама рано или поздно поверила в то, что у тебя крылышки на спине отросли...

- Что ни говори, а Маша - она замечательная, хотя я лично "Щелкунчик" с училища не перевариваю...

- Маша! Ха! - оживлялась Тамила. - Да как ей вообще не стыдно? Маша-то по сюжету ребенок совсем. А Дворецкая-то уже, ха-ха, шестой десяток разменяла... Вот злая колдунья Карабос - это ей самое то, и характер лепить не надо, характер уже подходит идеально...

- Тс-с-с! - благоразумная Люка приложила палец к губам.

- Можно подумать, тут кто-то не в курсе! - строптиво дернула плечиком Тамила, обводя царственным взглядом сидящих в зале.

- А мне вот, девчонки, по душе Стояничева, - мечтательно "вбросила" новую кандидатуру Люка. - Вот в ком стать и грация! И мастерство! И темперамент!

- Один темперамент и есть, - проворчала Тата. - Шене и пируэты кривые, разве что набок не заваливается. Тело жидкое.

- И ноги кривые, - вставила Тамила. - Помню, "Раймонду" когда репетировали, Владимир Владимирович ее на нас напустил, чтобы она, значит, нас посмотрела. И что? Все три часа я от нее только и слышала: "Не высовывай язык! Не высовывай язык!"

- А что, ты правда высовывала?

- Кого?

- Ну... язык!

- Может, и высовывала. Но нельзя же все время к одному недостатку цепляться! - безапелляционно заявила Тамила. - Короче, репетирует она скучно. И танцует всегда в полноги. Халтурщица!

- Вообще, я с тобой не согласна, - нахмурилась Люка. - Для меня Стояничева - это вершина, идеал. И партнеров она себе всегда выбирает первый класс - Ким, Равич, Зелинский... Завидую, честное слово. Вот хотите знать, какая моя заветная мечта?

В ответ Тамила и Тата скептически скривились, но Люку это не остановило.

- Моя заветная мечта - "Спартака" с Зелинским и Кимом станцевать... Только представьте себе, девчонки, я - изысканная куртизанка Эгина. Я - сама нега, само обольщение... Я - и музыка. Божественный, божественный Хачатурян! - Люка сентиментально закатила глаза.

- Эгина тебе в самый раз. Такая же проститутище, как ты! - вполголоса добавила Тамила и они с Татой снова взорвались хохотом. Впрочем, Люка совершенно не казалась обиженной.

- И вообще, что ты в этом Зелинском находишь? - рассудительно затянула Тата. - Разве что держит хорошо. А вообще, на партнершу ему наплевать. Ему только бы сольный танец, да поскорее... И на репетиции он все время опаздывает!

- Можно подумать, ты не опаздываешь! - Люка злобно прищурилась. - Ты моего Зелинского не трожь!

- Ой-ой-ой! - жеманно заохала Тамила. - Какая любовь! Так чего же медлить? Ступай к нему прямо сейчас, времени у нас много свободного, скажи ему: так и так, высокого мнения о вашем творчестве, и хотя нос у вас сломан коровой Шевелевой, и хотя росточку в вас маловато, а плечи квадратные, вы мне и таким нравитесь. Главное не рост, а талант! Давайте "Даму с собачкой" вместе забабахаем. Вложим туда всю мощь наших нерастраченных чувств! Какие будут образы! Все ахнут! Госпремия в кармане! Ну же?! Чего расселась! Ступай!

- Вот еще! Я лучше к этому раненому летчику пойду, - фыркнула Люка, оборачиваясь в мою сторону. - И то толку больше будет...

Я не сразу понял, что под "раненым летчиком" имеюсь в виду я, Александр Пушкин.

В продолжение их бурного разговора я был погружен в философические раздумья.

Но не о войне, нет. Война мне осточертела.

А том, какие они смешные, эти девчонки. Каждой не больше шестнадцати. А спеси и напора - без меры и краю. О том, как забавно выглядят все их попытки представить себя передо мной бывалыми и циничными закулисными львицами, знающими цену всем примам и даже допотопный термин "пиар". Я догадывался, что весь их цинизм нужен только для того, чтобы скрывать отчаянный детский вопль: "Заметьте меня! Я талантливая, я молодая, я все могу, а чего не могу, - тому еще научусь!" Я чувствовал, что за напускной злобой прячется звериный страх остаться безвестной, страх всю жизнь проторчать в кордебалете, так никогда и не выбившись в солистки...

Поэтому я не сразу ответил на вопрос Люки.

- Кстати, а что вы тут делаете? Что-то я вас не помню...

- Я?.. Вы ко мне обращаетесь?

- Ну к вам, конечно. Разве тут есть еще какие-нибудь раненые летчики?

- Только я не раненый. С чего вы взяли?

- У вас какой-то... какой-то потрепанный вид... - объяснила Люка.

- Извините. Я только что из открытого космоса, - попробовал улыбнуться я.

- А вы славный, - заметила Тата.

- Хотите чаю с коньяком? - Тамила протянула, мне термос.

В общем, мы подружились. И поскольку временем нас никто не ограничивал, пошли рассказы. В крепких, но пристойных выражениях, я поведал балеринам о бесшабашных атаках "Дюрандалей" и о своем чудесном спасении из зубатой пасти Великого Ничто, не забыв, естественно, выставить себя героем дня. Вкратце описал ход войны: девчонки, как выяснилось, были вообще не в курсе того, что происходило за бортом "Яузы". Высказал уверенность в том, что победа близка, хотя пожертвовать ради победы придется многим... В иные моменты я чувствовал себя прямо-таки Белоконем. Но мне не было стыдно, я знал: настоящая правда этим хрупким хохотушкам просто не нужна.

Уверен, будь мои новые подруги не танцовщицами, а, предположим, певицами театра оперетты, к концу рассказа все три уже были бы влюблены в меня по уши.

Обстановка тому благоприятствовала.

Но в глазах балерин светилась вежливая неприступность, хотя и сдобренная искренней симпатией. Я знал, влюбиться в меня, пусть даже и на час, для них - вещь совершенно немыслимая, ибо балерины могут влюбиться только в таких, как они, - танцовщиков. И это - непреложный закон джунглей, недаром же артисты балета - еще более замкнутое сообщество, чем, к примеру, каста заотаров...

Впрочем, что мне было до их способности влюбиться, когда я не знал, что делать со своей?

В качестве ответного жеста, девчонки, темпераментно перебивая друг друга, рассказали мне о коварном плане чиновников Конкордии склонить Императорский балет к гнусной измене родине.

Оказалось, все то время, что "Яуза" в плену, их мягко, но непреклонно, то есть по методу кнута и пряника, склоняют к согласию поставить одноактный балет "Семь подвигов Исфандияра". Чтобы затем показать всю эту галиматью в Хосрове вместе со "Спящей красавицей" и сделать из этого события сладкую пропагандистскую конфетку. Дескать, вот: артисты Императорского балета теперь танцуют у нас свои и наши балеты. Шевелите, дескать, мозгами, граждане Объединенных Наций, мотайте на ус, кто тут в мире хозяин.

- Ты, Саша, даже не представляешь себе, какая блевота этот "Исфандияр"! - со свойственной себе прямолинейностью заявила Тамила. - Вот хотя бы взять сюжет. Сначала этот их Исфандияр убивает двух рогатых волков, потом двух львов, потом дракона, колдунью, злую птицу, затем вступает в единоборство с ураганом и, переправившись через реку, убивает злодея... м-м...

- Злодея Гургсара, - подсказала Люка.

- Вот-вот. Гургсара. Владимир Владимирович - это наш хореограф - он им сразу сказал: ну что тут ставить? Интриги - нету, драматургия - отсутствует...

- Я бы сказал, что драматургия несколько м-м;.. однообразна! - с умным видом уточнил я.

- Но даже хрен с ней, с драматургией! - подхватила Тата. - Главное, что будем делать мы, красавицы и умницы? Изображать рогатых львов? А потом волков?

- А чего, из Гусариной нехилая волчица получилась бы, - в кулачок хохотнула Тамила.

- Мы же не чудовища! Мы - олицетворение красоты природы. Наши образы должны обогащать людей духовно, приобщать их к прекрасному, раскрывать перед ними богатейший потенциал музыкального и хореографического искусства, - имитируя штампованный, официозный конферанс, сказала Люка. Неудивительно, что мы все снова заржали.

Соседи стали поглядывать на нас с завистью - хоть и говорили мы шепотом, а обрывки нашего веселья все-таки до них долетали. Многие навострили уши. Многие сами принялись обсуждать ту же тему.

В общем, мы доигрались - нам сделал предупреждение охранник и на целый час мы были лишены счастья трепать языком.

Признаться, я воспринял это ограничение стоически - от чириканья девчонок у меня начинала болеть голова.

Мы угомонились и принялись с исступлением играть в подкидного дурака. И хотя нехорошие люди, бывает, честят балерин "набитыми дурами", но в проигрыше отчего-то чаще всего был я. Видимо, правда в том, что рядом с этими созданиями - вечными птицами и феями сцены - даже Альберт Эйнштейн не сохранил бы своей интеллектуальной мощи...

Пока Тамила тасовала колоду (а она не доверяла эту ответственную операцию никому; "ненавижу когда мухлюют", - говорила Тамила), я рассматривал зал - кто и чем развлекается в эту нелегкую годину. Может, если выживу, напишу воспоминания и заработаю кучу денег?

Эффектный, сложенный как греческий бог танцовщик массировал спину своему товарищу, сложенному как бог скандинавский.

Аккомпаниатор, позевывая в кулак, листал нотную партитуру (еще раньше Люка объяснила мне, что это - партитура "Исфандияра" и что под такую какофонию Императорскому балету не приходилось танцевать даже в брутальном двадцать первом веке, во времена засилья экспериментальных технобалетов).

Немолодая балерина с грустными глазами, что сидела напротив, уже во второй раз накладывала грим (вот сейчас закончит правую скулу и снова все смоет).

Ее подруга с лицом Женщины Трудной Судьбы бесстрастно починяла балетные туфли.

Двое упитанных актеров миманса жевали печенье - им-то что, можно и набрать пару-тройку кило...

И только автоматчики у входа, похожие как два единоутробных брата, стояли недвижимые, словно бы алебастровые, и колючими, ястребиными глазами рассматривали нас.

Иногда на губах одного из них поигрывала мечтательная полуулыбка. О чем он мечтал? Может быть, о том, как в Хосрове вся эта капризная братия, чей рацион состоит из сплошной икры и лесных орехов, им спляшет и споет во славу Родины? А может, об отдыхе в пансионате "Чахра"?

И все это удваивали, учетверяли, удесятеряли многочисленные зеркала.

А вот о том, что случилось с Колей Самохвальским после того, как его подбили, и о том, что вообще творится на рейде Фелиции, я старался не думать. Честно скажу: думать об этом мне было страшно.

Меня как раз одолела усталость и я даже задремал, когда яхта содрогнулась от носа до кормы, породив целую лавину звуков.

Звон, дребезжанье аварийной сигнализации, протяжный, заунывный скрип.

За стеной шумно обрушился штабель сценических декораций.

Мигнули, погасли и снова загорелись, но уже в треть прежней силы, лампы под потолком.

Балерины, разумеется, встретили перемены дружным визгом: "И-и-и-и-и!"

Кажется, палубой ниже ахнул взрыв. И почти полностью заглушенная переборками, полилась без передыху автоматная трескотня.

Охрана у входа действовала по уставу.

- Все - на пол, лицом вниз! Руки за голову!

В подкрепление своих слов, мичман-боксер выпустил в потолок щедрую очередь, окатив наше нежное сообщество душем мелких зеркальных осколков.

Вот этого делать не надо было. Здесь он немного не рассчитал. Не просто перепуганные, но прямо-таки осатаневшие от ужаса балерины вместо того, чтобы лечь на пол, со всей прыти бросились в стороны.

Одновременный скок этого ополоумевшего стада, знающего толк в прыжках, совпал с очередной неожиданностью. Силовой эмулятор тяжести отключился - или, скорее, был отключен.

На борту яхты наступила полная невесомость.

Балерины взлетели в воздух! А за ними - печенье и карты, пузыри чая, коньяка и кофе, партитура и аккомпаниатор, танцоры божественного происхождения и целая стая балетных туфель! И я вместе с ними! И оба клона-часовых!

Причем напарник "боксера", не сообразив, что же вообще тут, дэвы вас всех раздери, происходит, выдал фразу поистине историческую:

- Отставить эти ваши балетные штучки! Выполнять приказ: на пол!

Сам он при этом оказался уже в аккурат под потолком. А "боксер" пересекал по наклонной вмиг замусорившееся воздушное пространство зала, направляясь почти точно ко мне. Разумеется, это была чистая случайность: ему, стражу, следовало бы находиться на боевом посту у входа, а не летать тут, в исторически обреченной человеческой каше.

К тому моменту я уже сообразил, что происходит. Похоже, сопротивление клонов в космосе было наконец-то полностью сломлено. Штурмовые флуггеры "Геккон" подошли к яхте и присосались к ее борту. После этого обшивка была вскрыта кумулятивными резаками и рота осназ растеклась по коридорам. А для того, чтобы дезориентировать противника, осназовцы первым делом захватили и отключили силовой эмулятор. Они-то обучены действиям в невесомости, у них есть ракетные ранцы и другие примочки - чего о противнике не скажешь. И это верно.

А поскольку я соображал в этом направлении раз в десять быстрее балерин и в два раза быстрее наших охранников, следующая мысль возникла у меня пренеприятная: да ведь клоны могут прикрыться балетной труппой, как живым щитом! И, держа под прицелом наших Одетт, потребовать от осназа убраться. А то и вовсе: сложить оружие.

Ох, до чего же мерзкие могли получиться торги! А уж кровавые - будьте уверены.

Из двух зол надо выбирать меньшее.

Когда "боксер", нелепо размахивая автоматом, как веслом, оказался возле меня, я схватился за его оружие двумя руками и, уперевшись ногой ему в грудь, с силой оттолкнул от себя.

Все это выглядело со стороны довольно нелепо, но своего я добился: автомат стал моим.

Чем я незамедлительно воспользовался, выстрелив в мичмана.

Нас унесло в разные стороны: я под воздействием отдачи полетел в одну сторону; он, под воздействием пули - в другую. Вокруг подстреленного, хрипящего клона закружились красные пузыри крови.

Какое счастье, что на этом все закончилось! Потому что стоило второму охраннику вступить со мной в настоящую перестрелку - и несколькими танцорами Императорского балета точно стало бы меньше.

Но в этот момент в зале появились двое вооруженных до зубов осназовцев с реактивными ранцами.

"Пах-пах", - и второй клон закружился под потолком с дулом автомата во рту.

Вероятно, на счетчике его боеприпасов светилась цифра вроде двойки. Плену он предпочел смерть.

- Младший лейтенант Александр Пушкин, эскадрилья И-02! Был сбит в космосе, взят в плен при помощи ремонтного бота "Яузы", содержался с балеринами. Услышав звуки боя, завладел оружием, уничтожил... убил вот... кажется... - Я почему-то смешался и показал на клонского мичмана в окровавленной форме, над которым склонился осназовец с красным крестом на нарукавной повязке.

- Майор Свасьян, - моложавый парнишка в бронескафандре протянул мне руку. - Молодец, младший лейтенант. Хватка есть. Молодец! Поздравляю с освобождением из плена!

С виду он был лишь на пару лет старше меня. Тем удивительнее его карьерный рост! Ведь южане обычно мужают и как-то матереют раньше славян. А даже у русско-русских майоров на висках частенько серебрится седина.

- Требуется ли моя помощь, товарищ майор?

- Уже и моя-то помощь не требуется. - Осназовец широко улыбнулся.

Кажется, это был первый боец отрядов особого назначения, который с первых же слов стал мне симпатичен. Прежде мне попадались только свирепые бульдоги. Правда, то все были ефрейторы да сержанты, с майорами мне знакомство водить не случалось.

- Как прошло? - спросил я для приличия.

- Как в уставах писано. У нас двое тяжелораненых - вот и все потери. К счастью, сразу после захвата яхты клоны убрали с нее лучших своих бойцов обратно на "Балх". Охрана тут была в основном из флотского инженерно-ремонтного полка, который базируется на Вару-8. Они тут и балерин сторожили, и маршевый двигатель чинили. Ну а ремонтники, сам понимаешь, не вояки.

- Что же вас так долго не было? Я думал, вы уже давно высадились, только вас блокировали где-то.

- Нет, мы только что с "Трех Святителей". Там целая история вышла...

Силовой эмулятор уже включили. Благодаря старому доброму "g" мы твердо стояли на полу. Вот, кстати, еще один атрибут непомерной роскоши той волшебной яхты: полная тяжесть вместо привычной для военных кораблей половинки!

Мимо нас осназовцы, как заботливые гувернантки, вели по коридору, приобняв за плечики, заплаканных танцовщиц. Плакали все - и не только девушки! Плакали от испуга, плакали от счастья.

Кто-то в глубине души наверняка печалился, что романтическое приключение так стремительно завершилось. И не видать им теперь ни Хосрова, ни нового, хотя и дурацкого, балета. А на Земле интерес к ним сейчас будет только у журналистов. Ведь все мужчины, все поклонники, все зрители ушли на войну! (Я не берусь утверждать, что они думали именно так, но ясно же, что мозги людей искусства - благодатная почва для незабудок, ромашек и орхидей всех цветов и размеров.)

Два полубожественных существа мужского пола тоже пустили по слезе. При этом античный полубог заботливо поддерживал под локоток полубога скандинавского.

Стройная немолодая солистка билась в неуместной истерике: ах, моя пудреница! вы не видели моей пудреницы?! я никуда без нее пойду! вы слышите? никуда!

Тамила и Люка подскочили ко мне и, на зависть майору, зацеловали буквально до полусмерти, размазывая по моим щетинистым щекам слезы, сопли и помаду. Тут же объявилась и Тата с камерой. Мы снялись на память.

Затем я благородно намекнул девочкам, что главный виновник торжества - майор Свасьян. Они снялись и со Свасьяном тоже.

Несмотря на уговоры осназовцев, погрузка на флуггеры шла нерасторопно. Довольно быстро выяснилось, что, даже уложив Императорский балет в четыре штабеля, никак не выйдет вывезти всех одним рейсом. Вначале эвакуировали руководство, хореографа с ассистентами, солистов и солисток первой-второй-третьей значимости. На повторный рейс оставался собственно осназ и примерно половина кордебалета. Хоть меня и пытались впихнуть довеском в последний флуггер как - блестящая формулировка! - "приравненного к раненым" пилота, я решительно отказался.

Пока флуггеры совершали первый рейс, Свасьян, которого просить два раза не надо было, просветил меня относительно событий последних часов.

- Там карусель вышла такая, что страшно вспомнить. Ваши все никак не могли добить "Балх" (под "вашими" он имел в виду, конечно, истребители). Тем временем несколько торпедоносцев клонов все-таки прорвались к "Трем Святителям". Их все сбили, но они успели выпустить торпеды и как назло угробили две катапульты, с которых собирались взлетать наши штурмовые флуггеры. Посадочной палубе, сам понимаешь, тоже досталось. Тем временем "Атур-Фарнбаг" удирал от наших торпедоносцев. Ему крепко досталось, но добить его не смогли. За ним погнался "Кавказ". Штурмовики и торпедоносцы начали возвращаться на "Три Святителя". Принимали их медленно. Все, кто живой, боролись с пожарами на борту авианосца. Даже нас задействовали - у нас бронескафандры хорошие, в любой огонь войти не страшно. Тем временем нужно было еще спасать экипаж "Удалого". Этим занимались фрегаты.

- Так "Удалой" погиб?

- Считай, что да. Он был еще полетал, после ремонта. Но в Х-матрицу он войти не может, а когда ж его ремонтировать-то? Экипаж сняли, а корабль взорвали, чтобы клонам не достался. Нас тоже хотели послать к "Яузе" на фрегатах, но пересаживаться было долго. К тому же одно дело - ворваться на борт яхты со специального флуггера, другое - через обычный кессон. Ты пойди еще состыкуйся!

- Скажите, товарищ майор, а про Николая Самохвальского, пилота истребителя, вы ничего не слыхали?

(Собственно, это было единственное, что меня по-настоящему интересовало - кроме, разумеется, судеб других мужиков из И-02. Но из-за своей вежливости я был обречен выслушивать из уст словоохотливого майора полный отчет о сражении.)

- Как фамилия, говоришь?

- Самохвальский.

- М-мм, там отличился какой-то молодой лейтенант, пилот истребителя, да... Но фамилию вот не запомнил. Кажется, не такая фамилия. Что-то кошачье. Котиков? Кошкин?

- Подождите, товарищ майор... - Я не смел поверить своему счастью..- Котенок?

- Да, точно! Я еще подумал: чудная фамилия, Котенок. Как щенок почти. Немужская, невоенная фамилия, да.

- Так это не фамилия, это позывной! Прозвище, которое пилот получает в бою. Обычно совпадает с символом или рисунком на...

- Не учи ученого.

- Извините... Так что этот Котенок, что он?

- Кто он? Герой дня, дорогой мой! Герой дня - никак не меньше! Не знаю подробностей, успел только краем уха о нем услышать. Но чистое чудо! Чистейшее!

- Он жив?!

- Да жив он, жив. Что ты так распереживался? Он тебе брат?

- Почти как брат, товарищ майор. Мы с Колей учились вместе, с первого дня. И джипсов вместе били.

- Понимаю. - Свасьян погрустнел. - А я своего названого брата на Махаоне схоронил, неделю тому... Эх, ладно, мертвые - к мертвым! Слушай, младлей, о своем Коле. Во время боя он исчез. Кто-то видел, как его поврежденный истребитель падал на Фелицию. Записали его в пропавшие без вести. Ясно было, что в лучшем случае ему повезет катапультироваться. А уж истребителю точно конец. И вот, спустя несколько часов радары "Трех Святителей" видят, что к "Яузе" приближается одинокий флуггер. Думают: ну точно, конкордианец. И на "Балхе", наверное, тоже так думали. А когда сообразили, что это все-таки наш, российский истребитель, было уже поздно. Шарахнул он ракетой - и сразу к "Трем Святителям"! И так удачно шарахнул, что "Балх" тут же и притух. Еще секунду назад ловили импульсы его радаров наведения, а тут вся его противокосмическая оборона как умерла. Крепко нам этот твой Коля помог, ай крепко!

- Так он теперь на авианосце?

- Да. Отчитывается перед командованием, как это ему так повезло невероятно. Дырку под медаль готовит!

- И ведь действительно чудо...

Пока мы с майором разговаривали, контрольная группа осназовцев собрала трупы конкордианцев и трофейное оружие. Поскольку во втором рейсе на флуггерах должно было еще оставаться местечко, всё это было решено вывезти.

И вот, в очередной раз мазнув неприязненным взглядом по изувеченным беспощадным оружием осназа телам, я вздрогнул.

Господи! Риши! Как я мог забыть!

- Здесь все? - спросил я у сержанта, который тащил охапку легких клонских автоматов.