Чтение 41–й страницы книги ~Капитан Френч или Поиски рая~

них почти ничего, она тем не менее сравнивала себя с ними и полагала, что
сравнение идет не в ее пользу. Ведь она являлась такой неискушенной, такой
неопытной! Правда, гордость мешала ей пуститься вниз по дорожке самоуничижения,
но, чтоб наверстать упущенное, она была готова ринуться в любую другую сторону.

Я снова вздохнул.

- Отчего бы тебе не заглянуть в вечные файлы "Цирцеи"? Там хранятся
контракты со всеми моими женами, кроме самой первой, матери Пенни... она, если
помнишь, жила на Земле и умерла на Земле... и я расстался с нею так давно, что
не могу уже вспомнить ни глаз, ни губ, ни лица. Но облик всех остальных
сохранила "Цирцея". Ты можешь увидеть каждую и убедиться, что нет среди них
милее тебя.

- Льстец! Неисправимый льстец! - Она куснула мое плечо, потом,
приподнявшись на локте, спросила: - Зачем ты хранишь все эти записи? Эти
контракты, снимки, голограммы? Они тебе дороги?

- Можно и так сказать, но думаю, что истинные причины другие. Они -
эквивалент моей совести, милая; они напоминают о женщинах, деливших со мной
постель, и о том, как я обошелся с ними. Я старался быть честным с каждой...
очень старался... насколько позволяли обстоятельства... - Мне вспомнилась Йоко,
и я помрачнел; потом, отбросив тяжкие мысли, добавил: - Так ли, иначе, тебе
стоит пошарить в архивах "Цирцеи", там собрано много любопытного. Все мои
торговые договора, спецификации грузов, соглашения с пассажирами, финансовые
отчеты и описания экстраординарных ситуаций.

- Каких? - вскинулась Шандра.

- Экстраординарных. Случаев, когда я был вынужден применить силу и
капитанскую власть.

Кажется, моя попытка заговорить ей зубы имела успех: рот Шандры
приоткрылся, глаза округлились, и она с интересом уставилась на меня.

- Ты применял силу? Когда же, Грэм? Ведь ты - человек мирный! Ты столько
раз мне это повторял!

- Мирный, само собой, но кому понравится, когда в тебя тычут бластером? -
откликнулся я. - Помнишь ту историю с Детьми Света и их Пророком? Когда я
пустил в ход оружие?

Крючок был заброшен, и Шандра тут же его проглотила. Я не испытывал
сомнений, что вопрос о прежних моих женах еще всплывет в будущем, но сейчас ей
хотелось послушать о Детях Света Господнего, которых я подобрал на Новой
Македонии и вышвырнул с корабля на Белл Риве. Мне пришлось снова пересказать
все душераздирающие подробности: о Пророке, чей ум помутился во время перехода,
о бластере "Филип Фармер - три звезды", об отрезанной руке и двухлетней отсидке
Пророка в карцере. Шандра вовсе не симпатизировала Пророку, но, когда я
упомянул о том, что его сторонники были деклассированы и лишены права на
потомство, она воскликнула:

- Это несправедливо, Грэм! Несправедливо! Пусть они были фанатиками, пусть
их ненавидели и презирали, но разве это повод, чтобы лишить их детей? Ты
говорил, что Македония - высокоразвитый мир, а значит - гуманный, но я не вижу
в таком решении ни гуманизма, ни справедливости! Только жестокость!

- Технологический прогресс и гуманизм вовсе не сопутствуют друг другу, и
македонцы не являлись исключением, - пояснил я. - Их общество было
демократическим, но их правители были так привержены демократической идее, что
древний лозунг "цель оправдывает средства" не казался им кощунственным. Иными
словами - vis pacem, para bellum! Хочешь мира, готовься к войне!

- Что это значит? - спросила Шандра, наморщив лоб.

- Лишь то, что они являлись приверженцами теории Ли Герберт. Я не
рассказывал о ней? - Шандра кивнула, я понял, что она прочно сидит на крючке. -
Так вот, согласно мнению Ли Герберт, в каждом из населенных миров
последовательно сменяются три этапа - демократический, тоталитарный и
теократический. Слабость демократии в том, что она не признает кровавых расправ
с оппозицией, и та, объединившись пусть в небольшую, но монолитную группу, рано
или поздно захватывает власть. Затем следует передел собственности,
коллективизация и трудовые лагеря для несогласных; кого-то сажают, кого-то
пытают, кого-то вешают или стреляют без всяких затей. Большая часть населения
оказывается в рабстве, и это не может продолжаться слишком долго; бунт
неминуем, а за ним следуют возмездие и раскаяние в прежних грехах. В этот
момент наблюдается вспышка религиозности: бывшие владыки взывают к Творцу как к
источнику милосердия, бывшие рабы - как к Верховному Судье, карающему
несправедливость. В конце концов Бог примиряет всех - при условии, что миром
будут править его адепты. И правят они железной рукой, пока не рассеется
мистический туман, вновь приоткрыв манящие формы Богини Демократии... И все
начинается с самого начала!

- И в Македонии верили этому?

- Не только верили, но и вели эксперименты, чтобы продлить демократическую
фазу. Македония - довольно старый мир, прошедший через несколько этапов, и у ее
социологов была солидная сравнительная база. Они утверждали, что всякой стадии
сопутствует доминирующий генетический архетип, некая усредненная схема
личности, тяготеющей к идеалам свободы, фанатичной веры либо подчинения. Эти
признаки, как им казалось, передаются в потомстве и определяют смену социальных
формаций. Иными словами, геном запрограммирован природой на один из этих трех
режимов, так что вера в Бога, в непогрешимого Вождя или в демократию передается
нам в миг оплодотворения яйцеклетки. Ты понимаешь?

Шандра призналась, что нет, и я рассмеялся.

- Я понимаю, но не верю. Слишком все просто, девочка! Слишком примитивная
связь генетики и социологии... И слишком ясные выводы! Определи генетический
тип и уничтожь всех, кто тяготеет к мистике и тоталитаризму... или откажи им в
праве на потомство... Один глобальный акт геноцида, зато потом наступит Рай!
Рай вечной демократии! Так считали на Македонии, но я не берусь их судить. Для
себя я давно уже выбрал наилучшее из всех общественных устройств.

- Вот как? - брови Шандры приподнялись. - И какое же?

- Монархию, детка, монархию. У нас на "Цирцее" царит абсолютная монархия:
я - король, а ты - моя королева!

Это ей понравилось, и я решил, что Шандра стала верным адептом моей
социальной системы. Затем мы вернулись к Детям Света Господнего. По моему
распоряжению "Цирцея" показала нам Пророка - его пухлая самодовольная
физиономия зависла на фоне бирюзовых вод и белых утесов атолла. Глаза у него
пылали голодным волчьим огнем.

Шандра неприязненно покосилась на голограмму.

- Ну и гнусный тип! Похож на аркона Сайласа... Я не встречался на Мерфи с
этим Сайласом, но готов был поверить в самое худшее насчет него: ведь он делал
карьеру, полируя мозги Шандре и другим бедным монастырским узницам. К счастью,
одними речами, на свой дилетантский манер, без церебро-скопа-аннигилятора и
генной инженерии.

Мысленно пожелав Сайласу адский котел погорячее, я повернулся к Пророку:

- Видишь, какой он важный? У этого парня лицо человека, который беседует с
Творцом... Запросто беседует! И Бог слушает его со всем вниманием.

- Он той же породы, что наши арконы, - заметила Шандра. - Теперь я думаю,
что македонские социологи были правы: этаким типам нельзя иметь детей. Да и
зачем ему дети? Он любит только себя... и он угрожал тебе бластером...
Удивляюсь, как ты не выкинул его за борт!

- Было такое желание, - признался я. - Но мне показалось, что в
случившемся есть доля моей вины: я был обязан предвидеть события и
предотвратить их. В конце концов, я знал, что испытывают новички в поле
Ремсдена - особенно те, которым Бог шепчет в уши! Надо было дать ему
транквилизатор на время перехода или эротический нейро-клип... Он счел бы свои
видения дьявольским соблазном, но так все же гуманней, чем выбрасывать его в
пустоту.

Я взмахнул рукой, и изображение сменилось. Теперь мы видели Пророка таким,
каким он был в момент высадки на Белл Риве. Поразительный контраст! Вместо
самодовольного властного клерикала - истощенный узник с погасшим взором,
опустившийся, грязный, худой, точно жердь... Он выглядел так, будто его
покарали старостью, но в этом не было моей вины. Я щедро кормил его и не
отказывал в развлечениях; ну а все остальное решалось между ним и Богом.

Шандра тревожно взмахнула ресницами.

- Ну и вид! Грэм, дорогой, надеюсь, ты не морил его голодом?

- Будь уверена, он питался с капитанского стола. Робот таскал ему пищу
четырежды в день, и каждое утро его поджидали чистое белье и свежий комбинезон.
У него был монитор, связанный с фильмотекой "Цирцеи", были записи и нейроклипы,
бумага и пишущий стержень, так что он мог развлекаться по собственному
усмотрению. Наконец, никто не лишал его элементарных удобств: в карцере есть
санузел, с туалетом, ванной и установкой для гидромассажа. Он мог сидеть под
теплым душем целыми сутками, внимая ангельским хоралам и распивая лимонад!

- Неплохо, совсем неплохо, - прокомментировала Шандра. - Но я думаю, он
томился в одиночестве. Или ты позволил единоверцам его навещать?

- Это было бы непростительным легкомыслием - он мог склонить их к мятежу,
а бунт на корабле ничем не лучше взрыва реактора. Нет, никого я к нему не
пускал! А так как Дети Света стали коситься на меня, я распорядился насчет
бронированных щитов, разгородивших жилую зону, и выставил пост у своей спальни
и капитанского мостика. Так мы и путешествовали целых два года... Не скажу, что
это время было приятным!

- Ты тоже к нему не заглядывал?

- Нет. У него были бумага и стилос, так что он мог передать мне с роботом
записку. Его послания я не сохранил - они полны проклятий и всякой мерзости.
Роботу тоже доставалось: я считался то Сатаной, то Люцифером, а бедный механизм
- моим пособником из категории мелких бесов. Однажды наш Пророк перешел от слов
к делу и закидал робота экскрементами... Представляешь? Залепил ему
видеодатчик! Пришлось послать беднягу в гидропонные отсеки. Там его отскребли,
а все лишнее бросили в резервуар с хлореллой...

Шандра кивнула с сочувственным видом, потом призадумалась и прошептала:

- Этот человек сидел в тюрьме, как и я... Но он был виновен и опасен, а я
никому не сделала плохого... И к тому же, - голос ее окреп, - он знал, что
заключение скоро кончится, а мне такого не обещали... Совсем наоборот! Мне
говорили, что я буду вечно чистить те проклятые котлы!

Я поцеловал ее ладошку.