Чтение 41–й страницы книги ~Колония~

Дневник Уильяма Пальмквиста.

Вести трактор через Океан Бурь было все равно, что плыть через
бушующее волнующееся море, за исключением того, что лунный океан состоял
из камня. Но у него имелись волны, застывшие в виде твердой поверхности,
волнообразные валы холмов и долин, кратеры, заставлявшие трактор качаться,
когда гусеницы одолевали их скользкие склоны, длинные участки огромной
пустоты, навевавшие Дэвиду сон.

И, как и в водном океане, в Океане Бурь не имелось никаких
ориентиров, никаких знаков, указывающих направление. В нем было легко
полностью заблудиться.

В здешней навигации нельзя было рассчитывать даже на звезды, так как
северный полюс Луны находится отнюдь не под полярной звездой, а совсем в
ином направлении.

Но в направлении у Дэвида имелся имплантированный коммуникатор, и
через него он мог напрямую "говорить" с навигационными спутниками,
вращавшимися высоко над каменными пустынями Луны.

Если по спутнику могут наводиться на цель баллистические ракеты, то
смогу и я, говорил он себе.

Он был уверен, что нацелился в правильном направлении для достижения
Селены, на противоположном берегу тысячекилометровой шири Океана Бурь.

Но хватит ли у меня до туда воздуха?

Произведенный с помощью компьютера расчет говорил, что хватит -
только-только. Никакой пищи у него, конечно, нет. Придется протянуть
следующие несколько дней на последнем завтраке.

Тридцать шесть часов, прикинул он. Придется протянуть этот срок на
скудном запасе консервированной воды в скафандре.

Единственное чего Дэвид не предвидел, так это своей потребности в
сне. Езда по безлюдной однообразной пустыне вызывала бесконечную скуку. Он
обнаружил, что его клонит в сон. Не расслабляйся! - приказал он себе.
Выспаться ты сможешь, когда доберешься до Селены. Кроме того, ты недавно
продремал целых два дня. Но тяга поклевать носом стала безжалостным
соблазном.

В тракторе не имелось ни автопилота, ни систем наведения. Дэвиду
приходилось каждую минуту управлять им. На широком просторе Лунной
поверхности хватало разбросанных там и сям валунов и кратеров, чтобы
делать опасным даже мгновение невнимательности. Он задремал раз, другой, а
затем резко очнулся, когда трактор накренился на крутом склоне свежего
кратера с острыми краями.

Когда Дэвид задремал за управлением третий раз, трактор задел боком
скалу размером с его дом на "Острове номер 1". Одна гусеница затерлась о
скалу и начала влезать по ее гладкой стене, заставляя трактор накрениться
и зашататься.

Дэвид очнулся, съезжая с сиденья в сторону распахнутой двери. Все же
не приобретя инстинктивного знакомства с управлением, он попытался
остановить трактор там, где тот был, но массивная машина перла вперед,
гудя моторами, кренясь на одну гусеницу, все еще крутившуюся по пыльной
земле.

Если он завалится на бок, меня раздавит под ним, сообразил Дэвид.

Но трактор, словно обладая собственной упрямой волей, перевалил через
скалу и тяжеловесно упал на обе гусеницы. При полной земной силе тяжести
такой удар сломал бы Дэвиду хребет. Даже в умеренном тяготении Луны его
голова болезненно треснулась об умягченную затылочную часть шлема.

Вспотев от страха только что миновавшей опасности, Дэвид остановил
трактор.

Ладно немного посплю.

Но теперь он не мог сомкнуть глаз, так как был слишком взвинчен из-за
только что пережитого потрясения.

Он рванул дальше. Спустя не один час, он остановил трактор, когда не
смог больше заставлять глаза оставаться открытыми, и ненадолго вздремнул.
А затем снова вперед. Он пригубил воды из трубки в шлеме, проверил
уменьшающийся запас воздуха в баллонах и попробовал найти радиопередачи,
способные помочь ему оставаться бодрствующим. Абсолютно ничего.
Радиочастоты были также пусты и мертвы, как ландшафт. Единственные
передачи, какие он мог вызвать, были кодированными сигналами навигационных
спутников.

Никакой музыки, никаких новостей. Но также и никакой болтовни
преследователей. И никаких предупреждений о предстоящих солнечных
вспышках, способных поджарить человека смертельной дозой радиации, если он
быстренько не уберется в подземное укрытие.

Ближайшее подземное укрытие, по расчетам Дэвида, находилось в Селене.

Он напевал про себя. Он разговаривал с компьютером, а тот простодушно
говорил ему только коррекцию курса для достижения подземного лунного
государства. Воду из трубки он посасывал слишком бережно, но все равно
обнаружил, что она иссякла до суха. А ему требовалось еще проехать больше
четырехсот километров.

- Двадцать километров в час на этом звере, - сказал он вслух. - Это
значит еще двадцать с чем-то часов. Неплохо. Меньше суток, не считая
времени на сон.

Это было намного медленнее чем он ожидал.

Он желал бы иметь возможность протереть горящие глаза или почесать
одно из тысяч зудящих мест, досаждавших его телу. Но если он хотел жить,
то никак не мог открыть скафандр. Голод стал теперь болью в животе,
грызущей пустотой, отказывавшейся поддаваться забвению. От многочасового
сидения за управлением, у него болела спина. Ноги затекли. Руки болели. А
воздух начал приобретать плохой привкус. Именно это-то и пугало его -
когда он понял, что в воздухе, которым он дышал, появился кислый,
металлический привкус. Баллоны иссякают!

Навигационный спутник сообщил ему, что до Селены меньше трехсот
километров. Но, глядя сквозь запотевшие закрылья шлема, Дэвид не мог
определить, находится ли он поблизости от Селены или непосредственно за
горизонтом от горнодобывающего комплекса. Все выглядело одинаковым: скалы,
кратеры, пыльная бесплодная почва, горизонт, прорезавший, словно нож,
мягкий черный бархат космоса. Даже Землю не мог увидеть.

Закрылье запотело. Или у меня туман в глазах?

Вытянув шею, Дэвид полизал языком внутреннюю сторону закрылья,
надеясь найти влагу. Пластистекло было холодным и сухим.

Это у меня все сливается.

Он должен поспать. И все же он не смел зря терять времени. Время
означало воздух. Каждый сделанный им вдох приводил его ближе к концу. Если
воздух иссякнет прежде, чем он доберется до Селены, то он умрет. Спать
стало некогда, даже если он рисковал врезаться в скалу или опрокинуться в
кратер.

Он гнал дальше. С горлом, таким же пересохшим и першащим, как
окружающая его со всех сторон бездонная равнина, с туманящим взором, с
телом, уставшим настолько, что оно двигалось только силой воли, с болью,
терзающей при каждом движении, при каждом сокращении мускулов, при каждом
сгибании рук и ног.

Это хорошо - сказал себе Дэвид. Боль - это хорошо. Не дает тебе
уснуть. Не дает тебе умереть.

- Что я могу сказать друзья, - прохрипел он про себя, - промолвил
храбрый адмирал... Одно лишь - надо плыть, плыть, плыть...

Он закрыл глаза, как показалось, на секунду, а когда он вновь их
открыл, трактор влезал на крутой склон приличного по величине кратера,
перемалывая гусеницами отколовшийся щебень и камни. Дэвид медленно,
болезненно спустил неуклюжую машину обратно и принялся огибать кратер.

Когда он миновал его и снова увидел горизонт, сердце его так и
екнуло. Низко над горизонтом висел огромный бело-голубой шар Земли, живой
и превосходящий по красоте все, когда-либо виденное Дэвидом.

За исключением маленького бетонного купола с обзорными окнами,
скромно высовывавшегося из земли в каких-то нескольких сотнях метров от
него. Он был раскрашен в узкую красно-белую полосу - в цвета лунного
государства Селены.

После этого все затуманилось. Дэвид помнил, что кричал в микрофон
скафандра, голос его казался странно надтреснутым, хриплым, истеричным. В
куполе открылся люк: к нему выехали другие трактора. Он запомнил
незабываемую сладость воздуха из свежего баллона, а потом темнота. Он
отключился.

Единственным другим воспоминание о спасении был тот миг, когда с него
наконец сняли шлем и принялись разгерметизировать скафандр, уже в куполе.
Кто-то тогда сказал:

- Господи, а запах-то у него выдержанный!

КНИГА ТРЕТЬЯ

ИЮЛЬ 2008 г. НАСЕЛЕНИЕ МИРА: 2,27 МИЛЛИАРДА

Для немедленной передачи:

МЕССИНА: Всемирное Правительство сообщило сегодня, что Директор
Эммануэль Де Паоло перенес "несколько дней назад" сердечный приступ. Он не
выходит из своих покоев, где рядом с его койкой дежурит бригада опытных
врачей. Точной даты сердечного приступа не указывается.

Один из ведущих кардиологов Европы, доктор Лоренцо Матрильоне,