остался от всего этого неприятный осадок, как будто над ним издевались.
небольшую эмблему на тонкой золотой цепочке, но не нужно было диплома,
чтобы догадаться о его профессии. У постели больного он вел себя так, что
вряд ли когда-нибудь разбогател бы практикуя, решил Хью. Он внимательно
осмотрел его, затем обследовал. В нем было что-то от военного врача, он
вел себя не то что бы недоброжелательно, но довольно безразлично.
во рту Хью. Он внимательно осмотрел его, затем обследовал дыру, которую
тот прикрывал, передал мост одному из своих помощников и отдал какое-то
распоряжение. Помощник ушел и Хью подумал о том, что жевать ему будет не
так удобно, как раньше.
инструментами, которых Хью никогда не видывал - единственными тестами,
знакомыми ему, были измерения роста, веса и давления. С ними обоими что-то
делали, но ни одна манипуляция не причинила им боли - никаких скальпелей
или подкожных инъекций. За это время мост принесли обратно и Хью получил
разрешение вставить его на место.
не болезненными. После одной из них, когда Хью уложили на стол, с которого
только что отпустили Дьюка, молодой человек спросил:
показалось врачу не менее интересным, чем съемный мост. Жестами он
изобразил боль в животе, а затем большим пальцем указал на местоположение
аппендицита. Хью с трудом удалось выразить согласие, так как
утвердительное кивание головой, как ему показалось, носило здесь смысл
отрицания.
оказался еще одним мостом. Хью было велено открыть рот; старый мост был
извлечен и прилажен новый. Хью ощупал его языком и ощущение было такое,
будто он ощупывает собственные зубы. Врач исследовал у них все зубы,
очистил их и запломбировал - совершенно безболезненно, но и без анестезии,
насколько понял Хью.
укреплен на столе в положении на спине, а ноги его были подняты и
разведены в стороны. Затем подкатили еще один столик и Хью понял, что его
собираются оперировать - а затем с ужасом понял и то, какого рода операция
его ожидает.
хлыст!!!
зато всегда имел его под рукой. Дьюк рванулся к нему, но врач оказался
проворнее. Через несколько мгновений Дьюк уже был уложен на спину с
разведенными ногами, еще не успев оправиться от настигшей его ошеломляющей
боли. Но они оба продолжали протестовать, насколько это было в их
положении возможно.
сопровождал их сюда. В конце концов пришлось вызвать злющего коротышку с
большим медальоном, который пришел, оценил ситуацию, и вихрем умчался.
что заставил своих ассистентов закончить приготовления к операции и теперь
уже ее характер не оставлял ни малейших сомнений. Дьюк заметил, что лучше
бы им сегодня утром оказать сопротивление и погибнуть как мужчины, чем вот
так позорно ожидать своей участи здесь, как поросятам. Да они бы и
дрались, как подобает мужчинам, напомнил он отцу, если бы тот не струсил.
том, что его нерешительность была вызвана заботой о женщинах. Но это мало
утешило его. Что правда, то правда, свои половые органы он в последние
годы использовал довольно редко... а теперь они, может быть, вообще ему
больше никогда не понадобятся. Но, черт побери! - он привык к ним - и все
тут! А для Дьюка, в его молодые годы, обходиться без них будет еще
труднее.
разъяренный, как никогда. Он выкрикнул какой-то приказ. Хью и Дьюк тут же
были освобождены.
были натерты ароматным кремом. Затем им выдали по ночной рубашке, провели
по длинным пустынным коридорам и Хью был посажен в камеру. Дверь не
запирали, но открыть он ее не мог.
превосходной, и кое-какие блюда он даже не смог определить. Хью ел с
аппетитом, выскреб дочиста все тарелки и запил все легким пивом. Затем он
улегся спать на мягкой подстилке на полу, отрешившись от всех забот.
и которое оказалось учебной комнатой. Здесь его поджидали двое невысоких в
белых ночных рубашках. У них было все необходимое для организации учебного
процесса, разновидность классной доски (с нее можно было стирать
написанное быстро и бесследно каким-то удивительным способом), терпение -
и хлыст, поскольку занятия проводились "под немолчный напев ореховых
розг", как сказал поэт. Ни одна ошибка не оставалась незамеченной.
что-либо. Хью учили говорить.
желания повторять ошибку дважды у Хью не возникало. Первое время его
наказывали только за то, что он забывал слова, но со временем можно было
ожидать всплеска боли и за ошибки в склонении, синтаксисе, идиоматике и
произношении.
продолжалось семнадцать дней. Ничем кроме учебы он не занимался и не видел
ни одной живой души, кроме своих учителей. Они занимались с ним по
очереди, Хью же отдавал занятиям все дни напролет по шестнадцати часов в
день. Выспаться при этом ему не дали ни разу, хотя на уроках он и не
дремал - не осмеливался. Раз в день его мыли и выдавали чистую ночную
рубашку, дважды в день кормили. Пища была обильной и вкусной. Трижды в
день его под конвоем водили в туалет. Все остальное время он учился
говорить, каждую минуту он учился говорить, каждую минуту опасаясь того,
что за ничтожную ошибку его опалит жгучая боль.
быстро, иногда изрядно выручал его. "Учитель, ничтожный слуга понимает,
что есть протокольные разновидности речи для каждого статуса, от
вышестоящего к нижестоящему и наоборот, но ничтожный в своем глубоком
невежестве никак не может догадаться, что из себя представляет каждый
статус - не осмеливаясь даже и предположить, какими путями шел Великий
Дядя, создавая оные - и не осознавал даже иной раз, какой из статусов
имеет честь употребить почтенный учитель обращаясь к ничтожному слуге
своему во время занятий, и который из них ему, ничтожному следует
осмелиться употребить в ответ. Более того, покорный слуга понятия
малейшего не имеет о его собственном статусе в великой семье, если будет
угодно милостивому наставнику".
читали лекцию. Эта проблема волновала Хью гораздо больше, чем можно было
понять из его вопроса. Самым низким статусом был статус жеребца. Нет, был
еще более низкий: дети слуг. Но, поскольку, от детей всегда можно было
ожидать ошибок, они в счет не шли. Более высокое положение занимала
прислуга, затем шли оскопленные слуги - категория слуг, различия внутри
которой были настолько незначительны и многочисленны, что в их среде почти
всегда употреблялась речь равных, если разница в положении не была
очевидной.
меняющимися вариациями рангов, куда входили и такие ритуальные
обстоятельства, в которых женщина становилась более важной персоной, чем
мужчина. Но это-то как раз сложности не представляло - всегда можно было
пользоваться речью нижестоящего. Однако...
ты ответишь?
Старший из Избранных в действительности не говорил, в противном случае
младший никогда бы не осмелился прервать его.
Избранного, ранг которого соответствует рангу твоего повелителя-дядюшки.
Он говорит тебе: "Малыш, что это за цветок?".
ничтожный слуга, но если глаза последнего не лгут ему, то этот цветок,
возможно, лилия.
статусе... - в голосе наставника звучала неподдельная боль. - У тебя
вообще нет статуса.
смог мне сказать вразумительного. Наверное, знает только наш Лорд Дядюшка,
но их милость мне повидать не удалось. Во всяком случае, ты не ребенок, не
жеребец, не скопец, ты не принадлежишь ни к одной прослойке. Ты просто
дикарь и ни в какие ворота не лезешь.