X. Контакт
обычно закрывал окно от ночных бабочек. К насекомым я отношусь скорее с
неприязнью, за исключением, пожалуй, божьих коровок. От дневных бабочек я не
в восторге, но как-то их переношу, но вот ночные почему-то пугают меня. А
как раз тогда, в августе, их развелось множество, и они безустанно мелькали
за окном моей комнаты. Некоторые были так велики, что я слышал, как они
мягко ударяются о стекло. Сам вид их для меня неприятен, и я уже собирался
задернуть занавески, как услышал стук -- резкий и отчетливый, словно кто-то
металлическим прутиком снаружи постукивал по стеклу. Я взял со стола лампу и
подошел к окну. Среди беспорядочно трепещущих бабочек я заметил одну,
совершенно черную, крупнее других, поблескивающую отраженным светом. Раз за
разом она отлетала от окна, а затем ударяла в стекло с такой силой, что я
чувствовал содрогание рамы. Больше того, у этой бабочки вместо головы было
что-то вроде маленького клюва. Я смотрел на нее, как зачарованный, потому
что она ударяла в окно не беспорядочно, а с равномерными перерывами, по три
раза, затем отлетала на некоторое время и возвращалась снова, чтобы
отстучать свое. Три точки, пауза, три точки, пауза,-- это повторялось долго,
пока я не понял, что это буква S азбуки Морзе. Признаюсь, я не сразу решился
отворить окно, уже смутно догадываясь, что это не живое существо, но мысль о
том, что я напущу в комнату обыкновенных бабочек, меня удерживала. Наконец,
я превозмог себя. Она мгновенно влетела через щель. Заперев окно, я отыскал
ее взглядом. Она села на бумаги, устилавшие письменный стол. У нее не было
крыльев, и теперь она ничем не напоминала бабочку и вообще насекомое. Она
выглядела скорее как черная блестящая маслина. Признаться, я непроизвольно
отшатнулся, когда она непонятным образом взлетела и, зависнув в полуметре
над столом, зажужжала. Поскольку она не вывелась из куколки, то уже не
вызывала у меня отвращения. Держа лампу в левой руке, правую я протянул за
этой маслиной. Она позволила взять себя пальцами. Была твердой --
металлической или из пластика. Я снова различил жужжание: три точки, три
тире, три точки. Приложив ее к уху, я услышал слабый, далекий, но отчетливый
голос: -- Говорит сова, говорит сова. Слышишь меня? Я вставил маслину в ухо
и, сам не знаю как, сразу же нашел правильный ответ:
занавесил окно и еще раз повернул ключ в замочной скважине. Теперь я
прекрасно слышал Лакса. Я узнал его голос.
никто не поймет, я применил scrambling собственной разработки. Но все-таки
лучше будет, если я останусь совой, а ты мышью, О'кей? -- 0'кей,-- ответил я
и погасил лампу.
сразу понял, в чем дело. -- Но как ты наладил?..
способом. Мышь должна убедиться, что партнер не подставной. Перед нами две
разные части нашей головоломки. Сова начнет первой. Пыль -- это вовсе не
пыль. Это очень интересно построенные микрополимеры, обладающие
сверхпроводимостью при комнатной температуре. Некоторые из них соединились с
остатками того бедняги, который остался на Луне. -- И что это означает? --
Время точных ответов еще не пришло. Пока можно строить только догадки. По
знакомству мне удалось достать щепотку порошка. У нас мало времени. То,
благодаря чему мы можем беседовать, через полчаса зайдет за горизонт мыши.
Днем я не мог откликнуться. Правда, тогда мы располагали бы большим
временем, но больше был бы и риск.
металлическое насекомое, но я понимал, что не должен спрашивать. -- Я
слушаю, сова, продолжай.
что из всей этой мешанины на Луне получится что-то новое, но не предполагал,
что ТАМ возникает нечто, способное воспользоваться нашим посланцем. --
Нельзя ли яснее?
скажу то, что считаю наиболее правдоподобным, и настолько просто, насколько
удастся. Произошла иммунологи-ческая реакция. Не на всей поверхности Луны,
разумеется, но по крайней мере в одном месте, и оттуда началась экспансия
некро-цитов. Так для себя я назвал пыль. -- Откуда взялись некроциты и что
они делают? -- Из логически-информационных руин. Некоторые из них способны
использовать солнечную энергию. Это, в общем-то, и не удивительно, ведь
систем с фотоэлементами там было очень много. Я считаю, что многие
миллиарды. Все дело в том, что -- как бы это сказать -- Луна постепенно
приобрела иммунитет ко всякого рода вторжениям. Только не думайте, что там
появился какой-то разум. Как известно, мы покорили силу тяготения и атом, но
беспомощны перед насморком и гриппом. Если на Земле возник биоценоз, то на
Луне -- некроценоз. Изо всей этой неразберихи, взаимных подкопов и
нападений. Одним словом, система, основанная на принципе щита и меча, без
воли и ведома программистов, умирая, породила некроцитов. -- Но что они,
собственно, делают? -- Сначала, я полагаю, они выполняли роль древнейших
земных бактерий, то есть попросту размножались, и было их наверняка много
видов, большинство из которых погибли, как и положено при эволюции. Через
какое-то время выделились симбиоти-ческие виды. То есть действующие
совместно, ибо это приносит им взаимную выгоду. Но, повторяю, никакой
разумности, ничего подобного. Они способны лишь к огромному числу
превращений, как скажем, вирусы гриппа. Однако земные бактерии -- паразиты,
а лунные -- нет. Там просто не на ком паразитировать, если не считать тех
компьютерных руин, из которых они вылупились. Но это был только их
первоначальный корм. Дело, однако, осложнилось тем, что, пока программы еще
действовали, произошло раздвоение всех видов оружия, которое там
создавалось.
мертвого противника.
первичных некроцитов, которые появились много лет назад, наверное, уже
ничего не осталось. Некроциты превратились в селеноцитов. Иначе говоря,
чтобы сохраниться, они начали соединяться, приобретая все большую
разносторонность, как, скажем, обычные бактерии, которые под действием
антибиотиков совершенствуются, то есть усиливают свои инфекционные свойства
и вырабатывают невосприимчивость к антибиотикам. -- А что на Луне выполняло
роль антибиотиков? -- Об этом пришлось бы говорить долго. Прежде всего,
опасными для селеноцитов оказались те продукты военной автоэволюции, которые
имели целью уничтожать любую "вражескую силу". -- Не совсем понятно.
там шла специализация и усовершенствование оружия, поначалу моделируемого, а
затем и реального, и некоторые виды оружия стали угрожать существованию
селеноцитов.
которых фармацевтическая промышленность стреляет по бактериям. Это резко
ускорило темп эволюции. Селеноциты взяли верх, потому что оказались
жизнеспособнее. Человек может страдать насморком, но насморк не может
страдать человеком. Ясно, не так ли? Большие, усложненные системы играли там
роль людей. -- И что дальше?
пассивного сделался активным. -- Не понимаю.
крах лунной гонки вооружений... -- Та пыль?
великолепного Женевского проекта, селеноциты неожиданно получили
подкрепление. -- Какое?
сколько поглотили, или, лучше сказать, там произошел электронно-логический
обмен информацией. Это была гибридизация, скрещивание. -- Как это могло
произойти?
материала выбрал силиконовые полимеры с полупроводниковой характеристикой,
хотя и с другой, разумеется. Но адаптивность моих частичек была того же
типа, что и приспо-собительные способности лунных. Дальнее, на все же
родство. При одном и том же исходном материале и результаты обычно
получаются во многом похожие. -- И что же теперь?
оказаться твоя посадка. Почему ты спустился на Море Зноя?
ничего. -- А твоя правая половина?
сохранить это в тайне. Хорошо?
она знает?
этой пыли. Но откуда она там взялась, правая половина не знает.
селеноциты сами забрались ко мне в карман. Но я ничего не помню. А что
известно Агентству?
тобой повсюду. Ты знаешь об этом? -- Да. От профессора Ш. Он был у меня