Чтение 41–й страницы книги ~Разрушитель меча~

Пока мы добирались до кантины Акбара, солнце опустилось за горизонт. Сияние тонкого полумесяца не затмевало свет звезд и они блестели как кристаллы Пенджи на ровной площадке Бросающего песок.

Представив себя со стороны — угрюмого, нервного, брюзжащего — я завернул жеребца прямо на конюшню и поставил его в одну из крошечных отгороженных щелей под названием стойло. Дел мудро отвела кобылу в другой конец захудалой конюшни Акбара и сняла с нее упряжь и сумки. Медные украшения уздечки зазвенели и Дел тихо заговорила с кобылой на Высокогорном.

Язык этот мне давался с трудом, хотя за время нашего путешествия я сумел овладеть им достаточно, чтобы говорить и понимать сказанное. Я слушал Дел и чувствовал, что сейчас в ее речи важны были не слова, а интонации. Дел что-то беспокоило.

Пока она общалась с кобылой, я занялся жеребцом. Засыпал ему корм, дал воды и встретился с ней у выхода. Оба мы несли сумки и фляги.

— Есть хочешь? — поинтересовался я, стремясь разрядить атмосферу.

Дел покачала головой.

— Значит пить.

Дел только дернула плечом.

— Может вымыться, утром?

Хитрый изгиб Северного рта, по которому ничего не поймешь.

У меня кончилось терпение.

— Тогда ЧТО ты хочешь?

В полумраке голубые глаза стали совсем светлыми.

— Освободить ЭТО.

Снова «это». Мой меч.

— Аиды, баска, ты слишком много о нем думаешь. Мне самому надоело ждать и я с большим удовольствием покончил бы с ним здесь, чем тянуть до Джулы, но выбора мне, кажется, никто не предлагает, — я прошел мимо нее и вышел из конюшни. — Давай избавимся от этих шмоток. Мне нужна еда и чашка акиви.

Дел вздохнула и пошла за мной.

— Что ж, по крайней мере в этом ты не изменился.

Мы быстро избавились от груза, купив себе постель, и вернулись в общую комнату, полную клиентов. Дым хувы спиралями поднимался к потолку, от разлитого вина пол был липким, отекавшие свечи разливали тошнотворный свет. В комнате пахло молодым вином, кислой едой, стареющими шлюхами и немытыми, потными телами.

Обычный набор запахов для кантины.

Заставляющий пожалеть, что у человека есть нос.

Дел что-то тихо пробормотала. Я показал на небольшой покосившийся стол в углу комнаты, пробрался через человеческий стадный двор, зацепил ногой табуретку и подтащил ее к себе.

— Акиви! — закричал я пухлой служанке, нагруженной чашками и кувшинами. — И две миски тушеного мяса с сыром!

Дел застыла у стола, молча осматривая кантину. Она старалась ничем не выдать своего отвращения, но я его сразу почувствовал.

— Садись, — бросил я. — Ты ожидала чего-то лучшего?

Дел обернулась. Она долго изучала меня, потом опустилась на табуретку. Стол стоял в углу, в стороне от толпы; место, которое я оставил Дел должно было защищать ее со спины и боков. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы самому не занять такую выгодную позицию, но Дел предпочла не заметить это.

Служанка принесла все, что я заказал. Кувшин акиви, две чашки, две миски, над которыми поднимался пар, и ложки. Я открыл рот, чтобы попросить воды, заранее считая монеты, но Дел меня опередила.

— Я буду пить акиви.

Сам не знаю, как мне удалось справиться с собой и не застыть перед ней с открытым ртом.

— Это крепкая штучка, баска.

— Совершенно с тобой согласна, — она потянулась за кувшином и наполнила до краев обе чашки. Едкий аромат был таким густым, что я готов был на пари разрезать его пополам мечом.

Я сунул служанке лишнюю монету и жестом отослал ее. Я никак не мог понять, что происходит с Дел.

— Слушай, баска, я знаю, я неоднократно говорил тебе, что ты не имеешь права упрекать меня за излишнюю любовь к неизвестному тебе напитку, но…

— Ты прав, — спокойно согласилась она и поднесла чашку ко рту.

— Ты не обязана делать это, баска!

— Пей свое, — с прохладцей посоветовала она и сделала приличный глоток.

В детстве я не получил утонченного воспитания; я расхохотался ей в лицо.

— Боги, Дел… посмотрела бы ты на себя со стороны!

Она умудрилась проглотить все, что взяла в рот, сохранив достоинство. Потом сделала другой глоток.

— Баска… хватит! Не надо мне ничего доказывать.

Голубые глаза смотрели на меня. Этот глоток дался ей лучше, лицо почти не скривилось.

— Нельзя судить мужчину не испробовав на себе его пороки.

Я прищурился.

— А это ты от кого слышала?

— От моего ан-кайдина в Стаал-Уста.

Я ухмыльнулся.

— В этом все Северяне — сплошная напыщенность и пустые слова.

— А чему учил тебя твой шодо?

— Мой шодо учил меня семи уровням работы с мечом. Больше ни на что времени не оставалось.

— А-а, — третий глоток. — В этом все Южане — сплошной пот и благоухающие задницы.

Всегда на середине глотка… Я подавился, разбрызгал акиви, вытер лицо.

— А ЭТО что должно означать?

Дел немного подумала.

— То, что ты делаешь во сне после того, как съешь слишком много сыра.

— После… а-а, — я нахмурился. — Слушай, тебе не кажется, что есть темы поприятнее.

Дел сладко улыбнулась и выпила еще акиви.

— Поосторожнее, — забеспокоился я. — Я рассказывал тебе, что со мной случилось. После первой чашки этой штуки меня унесли в кровать.

Она вытащила косу из-под бурнуса и томно перекинула ее через плечо.

— Кое-что у меня получается лучше, чем у тебя. Может и в этом я тебя обгоню?

— В умении пить? Сомневаюсь. У меня многолетняя практика, и кроме того, я мужчина.

— Так вот в чем дело, — Дел кивнула и сделала еще глоток. — Значит пить больше чем другой заставляет мужчину его гордость.

Я вспомнил о привычных для кантин спорах кто больше выпьет. Женщины в таких соревнованиях не участвовали, разве что в качестве награды победителю.

Тепло разлилось у меня в животе, поднялось до шеи, щеки покраснели. Дел, заметив это, улыбнулась. Мою реакцию можно было принять за ответ.

Что сделало меня более обидчивым.

— Мужчины во многом превосходят женщин. А некоторые мужчины в чем-то превосходят других мужчин, и ничего страшного в этом нет. Никакого отношения к гордости это не имеет. И нет ничего плохого в выяснении кто же лучше.

— Упившись, мужчина может самоутвердиться.

— В некоторых случаях да, — признал я. Я помнил много таких случаев.

— Или показав, что он может дальше отлить?

— А это ты откуда знаешь?

— У меня было много братьев.

Я хмыкнул.

— Я не делаю из этого привычки. Но не отрицаю, что такое случается.

— А как насчет женщин?

— Что?

— Ты соревновался за женщин?