подозревал, изувеченная "Непокорная" была подтянута к причалу. Я согнул
спину вместе с остальными, но как только кранцы ударились о борт, канаты
были быстро выбраны, сходни поданы, и моей полезной деятельности пришел
конец. Приступ активной деятельности усилился вдвое, все либо выкрикивали
приказы, либо подчинялись им, либо делали и то, и другое. Никто напрямую
не сказал мне, чтобы я убирался, но я все никак не мог найти на палубе
места, где кто-нибудь не нашел бы срочной и уважительной причины, чтобы
виновато, но твердо оттеснить меня в сторону.
рвалась продолжать погоню, даже после полученного нами резкого и кровавого
отпора - не важно, чем они при этом руководствовались: местью, общей
ненавистью к Волкам или предложенными мной деньгами. Мне пришло в голову,
что у этих полубессмертных может быть особое отношение к деньгам. Они
никогда не могли быть уверены, что денег будет достаточно. Они должны были
знать, что почти неизбежно деньги у них кончатся, рано или поздно, а также
что нет смысла болтаться на одном месте слишком долго, чтобы заработать
побольше, поскольку это сократит их жизни, затащит их назад в Сердцевину
или как они там это называли. Неудивительно, что они были так искушены в
торговле! И проявляли такую готовность заработать сразу большую сумму за
короткое время, пусть даже в таком опасном предприятии, как мое.
покрыт коркой, липкий, грязный и подавленный. Если я хотел уединения и
душевного равновесия, мне надо было либо удалиться в то, что осталось от
моей каюты, либо удрать по трапу на причал. Я выбрал последнее, но как
только моя нога коснулась terra firma, помощник капитана и группа матросов
со стуком спустились вслед за мной, отодвинули меня - с величайшими
извинениями - в сторону, вскарабкались на какой-то длинный плоский вагон,
который тащила четверка огромных коней, и потрусили в тень строений на
верфи. Эти строения были совсем непохожи на мрачные стены из камня и
кирпича, оставшиеся дома. Правда, они были столь же обветшалыми - в
основном из дранки, окрашенные, как подсказал мне свет фонарей, в
поблекшие пастельные тона, увешанные обрывками неудобочитаемых объявлений.
Окна были почти все разбиты или заколочены, а вокруг ступенек все заросло
травой. Я как раз собирался сесть на одну из них, когда на берег сошла
группа матросов с огромными, похожими на колбасу, свернутыми полотнищами,
по-видимому, теми парусами, которые удалось спасти; и стала расстилать их
на булыжнике, именно в том месте, где находились мои ступеньки. Тут они
меня и оттеснили - с глубочайшими извинениями - в сторону. Какое уж там
душевное равновесие, мне даже просто отдохнуть и то не удавалось.
снарядами дырами, я побрел прочь по причалу и заглянул за первый же угол,
который мне встретился. Это была улица, такая же, как другие улицы в
доках, что я видел раньше, но гораздо менее освещенная. Одному Богу
известно, что там горело в двух фонарях, которые там виднелись; это был не
газ и не электричество - судя по тусклому слабому пламени, это могло быть
что угодно: от рапсового масла до ворвани. Место ничего не говорило мне о
том, где мы находились, или что это был за город. Я раздумывал, не
рискнуть ли мне пройти немного дальше, когда я заметил какой-то силуэт,
сгорбленный и жалкий, под одним из фонарей. С трудом различимый в теплом
воздухе, и все же странно знакомый: кто-то, кого я видел раньше, кого
узнал просто по позе, а таких не могло быть много.
пробежала несколько шагов по дороге, по направлению ко мне. Затем она
поколебалась, полуобернулась, словно кто-то отзывал ее прочь, и в
нерешительности остановилась посреди темной улицы. Я тоже колебался, не
уверенный в том, кого или что я вижу, но ведь я был все еще в прадедах
слышимости от доков. Один громкий крик, и сюда прибегут люди; обнаженный
меч, похлопывавший меня по икре, также служил мне примитивным утешением.
Хроме того, подойдя ближе, я увидел, что он или она, что бы оно там ни
было, было не очень крупным; не Волк, во всяком случае. Скорее женщина,
судя по контурам ее развевавшегося одеяния; и впечатление, что она мне
знакома, становилось все сильнее. Может быть, я просто следовал за одной
из портовых шлюх, хотя после Катьки я бы не стал спешить принимать хотя бы
одну из них как должное. Однако эта была ростом ниже Катьки, скорее ростом
с... Клэр? Я отбросил эту мысль. Еще пара шагов, и я увижу более отчетливо
- но тут фигура снова сильно вздрогнула. Она дико оглянулась вправо, на
узкую боковую улочку, затем вскинула руки и отчаянно замахала мне, чтобы я
возвращался. Я остановился, стиснул меч и увидел, как фигура метнулась
сначала в одну сторону, потом - в другую, как животное, загнанное в угол
между стенами. Затем круто развернулась, словно в отчаянии, и ринулась в
начало улицы. Я позвал. Она оглянулась, задела ногой за бордюр и
растянулась во всю длину - все это выглядело не так уж подозрительно или
угрожающе. Я побежал к ней, когда она с жалким видом поднималась, и на
секунду успел заметить развевающиеся волосы, длинные волосы. Я не видел,
какого они цвета, но, по крайней мере, они были той же длины, что у Клэр.
Но тут с новым жестом отчаянной паники этот кто-то прыгнул куда-то в
затененную улицу, и, завернув за угол, я услышал топот ног, убегавших
прочь по асфальту.
вынул меч и остановился, чтобы глаза привыкли к темноте. Когда глаза
привыкли, никто ниоткуда не выглядывал, там было просто неоткуда
выглядывать среди высоких бетонных стен, безликих, как тюремные. Дорога
была неровной, в лужах поблескивавшей воды, на длинных тротуарах не было
ничего, кроме мусора - вот его-то как раз было довольно много - а тот
отчаянный звук шагов продолжался, сопровождаемый чем-то вроде тяжелого
дыхания. Я побежал, перепрыгивая через лужи, уворачиваясь от мягко
раздувавшихся обрывков бумаги и пластика, и в свете более яркого фонаря в
конце улицы снова краем глаза заметил ту же фигуру - стройную, легкую,
отчаянно прыгавшую впереди, прижав руки к бокам, с развевающимися
волосами. Это была не Клэр; та была менее хрупкой, более крепкого
сложения. Но все же оставался в ней тот же намек на что-то знакомое,
бесивший меня, подавлявший все мои инстинкты самосохранения в отчаянном
желании увидеть, кто это. Куда делось солнце? Мы плыли по реке всю ночь -
оно явно должно скоро взойти.
и опять направо. Я помчался за ним, оборачиваясь вокруг уличных фонарей,
как ребенок, для скорости. А потом новая улица открылась в неожиданно
яркий свет, показавшийся мне ослепительным; сначала все, что я смог
разглядеть, - были ряды белых огней, казалось, висевших в туманном
воздухе, как звезды, без всякой опоры, а среди них, над огромным
количеством поблескивавших отражений - высокие стволы сверкающего
движения. Мои ослепленные глаза отказывались воспринимать эти танцующие,
стеклянистые колонны, и только звук подсказал мне, что это фонтан. За ним,
под затененным рядом арок, плясали его отражения - и сквозь них мелькнула
еще одна тень, скользившая от арки к арке. Это было что-то вроде пьяццы
[piazza - площадь (ит.)], обрамленной витринами магазинов, которые теперь
были темными и пустыми; я не стал останавливаться и разглядывать, что это
были за магазины. Звук моих бегущих шагов эхом отдавался от крыш. Мы были
на городской площади, заяц и я; ярко освещенной белыми шарами, сверкавшими
с элегантных подставок из кованого железа, установленных на высоких
каменных стенах, и вычурно украшенных стояков, кольцом окружавших ограду
сада в самом ее центре. А по его дорожкам, подстриженным и ухоженным,
скользила темная фигура, под копытами статуи, изображавшей пятящуюся
лошадь, и дальше - по направлению к белой стене, возвышавшейся на всеми
остальными стенами в дальнем конце площади. Три острые башни выступали из
ночи, средняя - самая высокая. Три шпиля. Это было что-то вроде церкви
или, вернее, собора, но странного, диковинного со своими толстыми
колоннами и узкими окнами в форме арок и с часами в центре. Похоже на то,
что я видел в Испании или Италии, тот тип, что они называют романеск, и
если подумать, то вся площадь тоже была выполнена в том же стиле. Мы могли
быть где-нибудь в Испании - правда, не совсем. Так у какого же черта на
куличках я оказался? Уточню - просто где? У черта не могло быть церкви.
можно было прочесть их, не сворачивая в сторону. А там, в темноте, около
огромной загороженной двери промелькнул объект моего преследования,
колебавшийся, убегавший, стоявший в такой позе, словно собирался нырнуть
внутрь - почему? Искать спасения в священном месте - от меня?
До того, как смогу броситься вперед и схватить ее. Но я остановился в
сомнении, и как только она это увидела, снова сделала отчаянный жест и
попятилась в затененную узкую улочку за ее спиной. Я подошел достаточно
близко, чтобы заметить блеск темных глаз, кусочек щеки пергаментного цвета
и больше ничего. Кого я знал с таким цветом лица и глаз? Разве что...
ее там: она стояла ко мне спиной, словно глядя в небо. Небо уже заливалось
светом, и верхушки крыш выступали резкими силуэтами, но свет был белым, и
он не затмевал звезды. У меня волосы встали дыбом. Когда вместо луны
встает солнце, это уже достаточно неприятно. Но луна вместо солнца, новая
ночь вместо рассвета и исчезновения глубоких теней - это было гораздо
хуже. Я сделал два коротких шага вперед, поймал фигуру за плечо и
почувствовал, как свободная легкая накидка, почти шаль, упала с ее головы.
Она резко обернулась.
остановивший не то лицо, поспешно озираясь в поисках той самой тени. Лицо
под длинными волосами было лицом мужчины, морщинистым, костлявым и
тошнотворно бледным, яркие губы - тонкими и плотно сжатыми. - Я думал...
меня, острый, как алмаз, и обдал меня холодом - это был торжествующий
взгляд карточного валета. И я видел это лицо раньше! Но где? Только
мельком - красная машина, бешено несущаяся... Тонкие губы раздвинулись в
Якубенко Николай
Андреев Николай
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Белов Вольф
Володихин Дмитрий