ничего не выяснили о поверхности Переландры, у нее слишком
плотная атмосфера. Главный вопрос -- вращается ли она и с какой
скоростью? В науке сейчас есть две гипотезы. Скьяпарелли
считает, что Венера оборачивается вокруг своей оси за то же
время, что и вокруг Арбола, простите -- Солнца. Другие думают,
что она оборачивается за двадцать три часа. Это мне тоже
предстоит выяснить.
светло, а на другой вечная ночь.
представьте: вы входите в страну вечных сумерек, там все
холоднее и холоднее, и вот вы уже не можете идти, воздуха не
хватает. Интересно, можно ли встать на самой границе, на
дневной стороне, и заглянуть в ночь? Оттуда, пожалуй, удалось
бы увидеть несколько звезд -- ведь из Дневного полушария их не
видно. Конечно, если у них там высокая цивилизация, они
изобрели водолазные костюмы, какие-нибудь подводные лодки на
колесах, чтобы исследовать Ночную сторону.
трудно мне с ним расставаться и как мало надежды встретиться, я
тоже заразился от него восторгом и тягой к знанию. Но тут он
снова обратился ко мне:
иначе.
распаковать, когда я вернусь... если все обойдется.
собираетесь в нем путешествовать? Где двигатель? А воздух...
еда, вода? Здесь едва хватит места для вас!
эту штуку на Венеру. не спрашивайте! Я понятия не имею, как он
действует. Существо, которое миллионы лет вращает целую
планету, как-нибудь справится.
Видимо, жизнь моя на время полета замрет. Я не совсем понял.
Это, в конце концов, его забота.
мерзкий ужас.
безопасно доставит меня на Переландру, я отвечу "да", -- сказал
Рэнсом. -- Если же вас интересуют мои нервы и воображение, я, к
сожалению, отвечу "нет". Мы верим в анестезию и все-таки нам
страшно, когда маска приближается к лицу. Я чувствую примерно
то, что чувствует солдат под обстрелом, сколько бы он ни верил
в будущую жизнь. Наверное, фронт был для меня хорошей
практикой.
штуке? -- спросил я.
Солнце, мы спустимся в сад и поищем такое место, где не мешали
бы ни дом, ни деревья. Пожалуй, капустная грядка подойдет. Я
лягу, закрою глаза повязкой -- эти стенки не защитят меня от
солнечных лучей, когда мы выйдем в открытый космос, -- а вы
завинтите крышку. Потом, наверное, вы увидите, как эта штука
взлетит.
только вам сообщат, чтобы снять крышку и выпустить меня, когда
я вернусь.
То-то и плохо. Я возлагаю на вас тяжелую ношу.
откладывая. У вас ведь есть человек пять друзей, на которых
можно положиться.
не спутаешь. И еще одно -- навряд ли я вернусь раненым, но на
всякий случай, если вы найдете врача, которого можно посвятить
в тайну, лучше бы захватить и его.
Понимаете, я не могу включить вас в свое завещание.
я не могу. Я ведь исчезну. Если я не вернусь, начнется
расследование, чего доброго, заподозрят убийство. Надо быть
осторожнее, ради вас. А теперь я хотел бы уладить с вами другие
мои дела.
обсуждают с родственниками, а не с друзьями. Я узнал о Рэнсоме
многое, чего не знал прежде, и такое множество неудачников он
поручил моей заботе: "может, вам вдруг удастся что-нибудь для
них сделать", -- что я понял, как велико его милосердие и как
он его скрывает. С каждым его словом тень предстоящей разлуки
сгущалась, словно кладбищенский сумрак. Я с любовью подмечал
его привычные жесты, обороты речи -- то, что мы всегда видим в
любимой женщине, но в друге замечаем только перед разлукой или
в последние часы перед тяжелой, опасной операцией. Есть вещи, в
которые разум поверить не может. Я не мог представить себе, что
человек, сидящий так близко от меня, такой очевидный и
ощутимый, через несколько часов станет недостижимым,
превратится лишь в образ, а там -- и в тускнеющий образ моей
памяти. Наконец оба мы смутились -- каждый угадывал, что
чувствует другой. Стало совсем холодно.
я, хотя, по правде говоря, теперь, когда это подошло вплотную,
мне хотелось поторопиться, чтобы все было позади.
время был в доме.
понимаем, что ждем, потому что у нас есть тело, оно устает.
Кроме того, мы различаем работу и досуг, мы понимаем, что такое
отдых. Уарса устроен иначе. Он был здесь много часов, но не
ждал, не скучал. Нельзя же сказать, что чего-то ждет дерево или
рассвет на склоне холма. -- Тут Рэнсом зевнул. -- Я устал, --
сказал он. -- И вы устали. Ну, я-то хорошенько высплюсь в этом
гробу. Идемте, пора собираться.
перед безликим пламенем, которое не ждет, а только пребывает.
Он как-то представил меня ему и был нам переводчиком, и я на
своем языке поклялся служить ему в этом великом деле. Потом мы
сняли с окон затемнение и впустили в дом серое, пасмурное утро.
Вместе вынесли мы в сад и ящик, и крышку -- холод обжигал нам
руки. Ноги я промочил в тяжелой росе, усыпавшей траву. Эльдил
был уже в саду, на маленькой лужайке. При утреннем свете я едва
мог его разглядеть. Рэнсом показал мне, как закрыть задвижки на
крышке ящика, прошло еще несколько долгих минут, и он
отправился в дом, а вернулся обнаженным. Высокий, белокожий,
дрожащий от холода -- просто чучело какое-то -- он опустился и
свой ужасный ящик и протянул мне плотную черную повязку, чтобы
я закрыл ему лицо. Потом он улегся. Я уже не думал о Венере и
не верил, что он вернется. Если бы я посмел, я бы заставил его
одуматься; но здесь был Другой -- существо, не ведавшее
ожидания, -- и я боялся. До сих пор вижу я в страшном сне, как
закрываю ледяной крышкой гроб, где лежит живой человек, и
отступаю назад. Я остался один. Я не видел, как он улетел. Я
убежал в дом, мне стало плохо. Через несколько часов я закрыл
дом и вернулся в Оксфорд.
года. Были бомбежки, и дурные вести, и гибель многих надежд,
Земля преисполнилась тьмы и злобы -- и тогда, в одну из ночей
Уарса явился за мной. Мы с Хэмфри выехали поскорее, толкались в
переполненном поезде, встречали рассвет на холодной станции,
ожидая пересадки, и наконец ясным утром добрались до
маленького, заросшего сорняками клочка земли, который прежде
был садом Рэнсома. Черная точка появилась напротив Солнца; тот
же ледяной ящик проскользнул между нами в полной тишине. Едва
он коснулся земли, мы бросились к нему и сорвали крышку.
гробу, пошевелился, сел, стряхнул с лица и плеч ту алую массу,
которую я было принял за раны и кровь, -- и я увидел, как ветер
подхватывает и разносит лепестки цветов. Он поморгал, назвал