Романова, и ты ни за что не угадаешь, кто сидел за соседним столиком".
Смотри, дождь почти кончился,- сказала она.
веселой.
спрятаться.- Он подвел ее к пещерке.- Видишь, как уютно? Ты можешь лечь
головой сюда, повыше, и смотреть наружу, если захочешь.
пирогом.
вы обо мне вспомнили, но пирог - не могу.- "Элиот обращался со мной как
с королевой, Эллен. Многие ли способны на это после двадцати трех лет
совместной жизни? Не устаю напоминать себе, как мне повезло".
на губах легкая улыбка. Вдруг, как это часто бывало, на него напала
тоска одиночества. Он помнил, ясно помнил, как она возникла первый раз.
Ему было пять лет, когда родилась младшая сестра,- и вдруг все двери
перед ним закрылись, и он не мог войти в детскую, не мог дотронуться до
ребенка, и тогда появилось чувство, что он маленький грязнуля, шумный и
нехороший, а его мама всегда занята. И тогда навалилось на него холодное
одиночество, холод одиночества, который нападал и потом и вот напал
опять. Легкая улыбка на лице жены означала, что Бернис удалилась от мира
в свои покои, а ему туда входа нет.
отходя от пещеры, почистил ногти. Он увидел Эрнеста Хортона, который
сидел спиной к обрыву с другого края. Верхняя пещера была у него над
головой. Эрнест сидел на газетах, и, когда подошел мистер Причард, он
вытащил из-под себя двойной лист и протянул ему.
кроме чтения.
Эрнестом.
он Чарли Джонсона.- Вот вам, пожалуйста. Два дня назад я жил в номере
люкс гостиницы "Окленд", а сейчас мы в пещере. Вот чего стоят наши
планы.
они ели пирог. Его потянуло к ним. Он бы съел кусок пирога. Эрнест
сказал:
Знаете, считается, что мы технический народ. Каждый водит машину,
пользуется холодильником и радио. Люди, пожалуй, действительно думают,
что у них технический ум, но засорись у вас карбюратор, и... машина так
и будет стоять, покуда не придет механик и не вынет сетку. Свет
перегорит - зови электрика менять пробки. Лифт застрянет - паника.
американцы все же технический народ. Наши предки неплохо управлялись и
сами.
вы отрегулировать опережение у себя в моторе?
здесь на две недели. Сумеете вы не умереть с голоду? Либо схватите
воспаление легких и умрете?
и зажарить?
него раздражение.
молодежь перестала верить в Америку. У наших предков была вера.
некогда. Теперь люди много не работают. Им есть когда верить.
отца было две веры. Одна - что честность так или иначе вознаграждается.
Он думал, что, если человек честен, он как-нибудь выдюжит, и думал, что,
если человек хорошо трудится и откладывает, он может накопить немного
денег и не страшиться завтрашнего дня. Нефтяной скандал двадцать второго
года и прочие такие дела просветили его насчет первого, а тысяча
девятьсот тридцатый просветил насчет второго. Он уяснил, что самые
почитаемые люди совсем не честные. И умер в недоумении - страшноватом,
между прочим, недоумении: во что он верил - в честность и усердие,- они
себя не оправдали. А я вдруг смекнул, что вместо них-то ничего другого
не придумано.
человек мог сколотить состояние, теперь не может. Все отбирают налоги.
Просто работаешь на правительство. Я вам говорю: они под корень режут
инициативу. Никто ни к чему не стремится.
Эрнест.- На правительство или на кого нибудь другого.
Они не хотят осесть и взяться за работу. Считают, что правительство
обязано кормить их всю жизнь, а нам это не по средствам.
сделался мутным.
Рассказывать про это не буду. Не собираюсь. Не желаю.
голосу тоже надо прислушаться.
ребенком.- Я читаю в газетах про наших лучших людей. Наверно, они наши
лучшие люди, раз занимают главные места. Я читаю, что они говорят и
делают, а у меня полно приятелей, которых вы назовете ханыгами, и между
ними страшно мало разницы. Коекто из ханыг, я слышу, выдает тексты
почище, чем государственный секретарь... А, ну их к черту! - Он
засмеялся.- У меня есть изобретение - резиновый барабан, а бьешь в него
губкой. Это для алкоголиков, которые хотят играть в оркестре на ударных.
Пойду пройдусь.
у нас опять будет война, знаете, что самое ужасное? Я опять пойду. Вот
что самое ужасное.- Он встал и пошел прочь, назад, в ту сторону, откуда
ехал автобус.
гравий, и он стискивал губы и не мог остановиться. "Нервы у меня,говорил
он,- просто нервы. Больше ничего".
снова вынул машинку для ногтей и почистил ногти. Мистер Причард был
потрясен и не понимал - чем. При всем его пессимизме относительно
правительства, вмешивающегося в коммерцию, в глубине души мистера
Причарда всегда жила большая надежда. Есть где-то человек, такой, как
Кулидж или Гувер,- он явится и вырвет правительство из рук у нынешних
дураков, и тогда дело пойдет на лад. Забастовки прекратятся, все будут
наживать деньги, и все будут счастливы. До этого рукой подать. Мистер
Причард не сомневался. У него и в мыслях не было, что изменился мир. Мир
просто наделал ошибок, но явятся нужные люди - скажем, Боб Тафт,- и все
станет на места и дурацкие эксперименты кончатся.
человек, а живет с ощущением безнадежности. И хотя такого разговора не
было, мистер Причард знал, что Эрнест Хортон не проголосовал бы за Боба
Тафта, если бы его выдвинули. Мистер Причард, как большинство его
соратников, верил в чудеса, но он был глубоко потрясен. Хортон не
нападал на мистера Причарда прямо, но... это, насчет карбюратора. Перед
мысленным взором мистера Причарда изобразился карбюратор. Сумел бы он
его разобрать? Он смутно помнил, что в карбюраторе есть какой-то
поплавок, и ему рисовалась латунная сетка и прокладки.
Хортон сказал "если свет погаснет"... мистер Причард попробовал
вспомнить, где у него в доме щиток с пробками,- и не смог. Хортон на
него нападал, Хортон его невзлюбил. А что, если они будут отрезаны, как