прокурора судебной палаты.
Мягкий Каляев поразил его. Странными были ласковые глаза. Это не глаза
террориста.
не знаю, известно ли вам, что если вы подадите на высочайшее имя прошение о
помиловании, то смерть будет заменена вам другим наказанием?
только об одном. Доведите пожалуйста до сведения правительства и общества,
что я иду на смерть совершенно спокойно. Помилования я не просил, когда меня
уговаривала великая княгиня Елизавета. И сейчас просить не буду.
это сказать... казнь будет через несколько часов... как с последним
человеком, которого я вижу на земле. Только постарайтесь понять меня и
исполните мою просьбу. Я не преступник и не убийца. Я воюющая сторона,
сейчас слабейшая, в плену у врага, он может со мной сделать, что хочет. Но
душу мою, мои убеждения, идею мою он не может отнять, понимаете?
маленькому, тщедушному человеку - перед его смертью.
он жандарму.
дверь заперлась, Каляеву показалось, что зря, что говорить не о чем. Федоров
платком протирал пенсне.
вами были в одном университете.
камере. - Если б вы знали, если б знали, как я волнуюсь. Поймите, я хочу,
чтоб товарищи знали, что я иду на смерть совершенно спокойно и ни о каком
помиловании не прошу.
засвидетельствует и это будет документ. Я передам его в палату.
Ведь это необходимо, поймите, в интересах дела. Спокойная смерть это сильный
акт революционной пропаганды. Это больше чем убийство.
распахнув дверь, сильно ударил приложившегося к скважине жандарма. "Что за
гадость!" - бормотнул Федоров. - "Виноват, вашбродь", - проговорил жандарм.
силуэты людей. Федоров отвернулся.
сословий, три обывателя из мелких торговцев. Прислонясь задом к подоконнику,
поглаживая бороду, стоял священник. Шумно обступили офицеры гарнизона
генерала барона Медема, командированного присутствовать при казни Каляева
министерством внутренних дел.
способны, - говорил, показывая их, комендант.
мундиров, от разговоров у Федорова комком подступила тошнота. Он выбежал на
крыльцо в темноту: - его вырвало. Проводя рукой по вспотевшему от напряжения
лбу, Федоров пошел к манежу.
стене. Каляев писал. Но вдруг обернулся, вскочил. - "Где же шляпа? -
проговорил он, - где моя шляпа? она была тут, - он шарил по постели, - ах,
вот она", - и схватив шляпу сделал шаг к Федорову.
в локте сжал руку Федорова, но смотрел мимо него, на огонь лампы.
никому зла не сделал, любил людей, за них умираю, что же передать? Главное
не забудьте, что я не унизился просьбой о помиловании. А нет, впрочем это
неделикатно, лучше: - остался силен и не просил помилования, - улыбнулся
блестящими глазами Каляев.
Закрыл лицо руками, просидев так несколько секунд, потом оторвавшись, стал
снова писать:
полным самообладанием могу отнестись к своему концу. Пусть же ваше горе,
дорогие мои, все: - мать, братья, сестры потонет в лучах того сияния,
которым светит торжество моего духа. Прощайте, привет всем от меня кто знал
и помнит. Завещаю вам: храните в чистоте имя моего отца. Не горюйте, не
плачьте. Еще раз прощайте, я всегда с вами.
отворилась. Вошел худой ротмистр с двумя солдатами.
посмотрел на ротмистра. И, повернувшись, сказал Федорову:
темнела готовая виселица. Федоров смутно помнил, как из дома вышел генерал
Медем, полукругом шли офицеры, священник и представители сословий. Открылась
дверь манежа. Под сильным конвоем с саблями наголо, в квадрате жандармов, с
непокрытой головой шел маленький человек в обтрепанном сюртуке. Шея была
голая.
казалось, что именно потому, что слишком сильно пахнет липами. Он слышал,
как читали приговор. Подошел священник. Каляев отстранил крест.
придушенный, но спокойный раздался голос:
представители сословий, священник.
маленькой, фигурка в саване.
1
Гоц. Рядом сидел, куря папиросу Азеф. Видно было, что они долго
разговаривали. Вошел Чернов.
Новый шаг, довольно крупная уступка. Маневрируют.
папироской, Азеф. - Сейчас Минор был, все кричал, мы де наивные люди,
манифест 17 октября это, мол, чтобы нас эмигрантов в Россию заманить. Видите
ли, расконспирируемся, они нас сгребут и крышка. И ты думаешь для нашей
милости Россию вверх ногами поставили? Переменили самодержавие на
конституционный строй! Высоко ценишь, Виктор!
Divide et impera! Вот что! Успокой оппозицию, раздави революцию!
придаю значения. Это фасад, стремление уберечь "престиж власти". Конечно,
правительство долго будет барахтаться, предлагать обществу услуги для
подавления крайностей. Но ясно: - со старым режимом кончено. Это конец
абсолютизма, конституция, новая эра. И нечего говорить о ловушках. Как после
крымской кампании был предрешен вопрос освобождения крестьян, так после
японской - конституция. Нашу тактику борьбы это разумеется сильно меняет.
им остается сказать "ныне отпущаеши". С террором кончено. Может ты другого
мнения?
этом ты прав, с террором надо повоздержаться, это верно, то есть не то,
чтобы кончено совсем, - заметил он пренебрежительную улыбку Савинкова, - а
надо держать под ружьем, чтобы в любой момент снова двинуть.