овладеть этой женщиной. Если мужчина действительно полон желания - уж
поверь моему женскому опыту, - он добьется своего. Мы так привыкли к
ухаживаниям поклонников, которые не могут на деле показать себя мужчинами,
когда их припрут к стенке, что мы не в состоянии сказать "нет", когда нас
хотят по-настоящему. Бессилие мужчин приводит к доступности женщин. В
Италии, где мужчины сохранили некоторую мужественность, женщины еще
защищаются.
желаешь ли ты ее с такой же силой, как ее итальянец (впрочем, мне он не
кажется серьезной помехой - вероятно, он слишком избалован легкостью
побед)? Твое поведение в прошлом не свидетельствует о твоих больших
возможностях. Ведь мне пришлось вмешаться и, отставив собственной властью
специалиста по психоанализу, которому тебя доверила мамаша, заменить его
знаменитой в окрестностях Лиона сводней. Ты мне говорил, что остался
доволен. Но, может быть, один вид несостоятельности ты заменил другим?
Пока что, насколько мне известно, у тебя была только одна любовница -
пятидесятилетняя балерина; она дарила своему сутенеру деньги, которые ты
давал ей на школу йогов; наверно, сутенер больше удовлетворял ее
требованиям, чем ты. "Если ты мужчина, докажи сие", - как говорят эти
господа.
неведомы, ибо я великолепно владею собой и, кроме того, неизменно
добиваюсь всего, чего мне захочется: любой вещи, любого одушевленного
существа. Ну чего бы мне еще пожелать? Вот проблема! Я не прочь была бы
примчаться к тебе на помощь, и вдвоем мы бы непременно завоевали Пьеретту
Амабль. Но это было бы опасно для тебя, мой милый: я в конце концов отняла
бы ее у тебя.
всего Бернарда ухитрилась даже тут заняться торговлей антикварным
барахлом, она продает поддельные старинные вещи, якобы найденные в глуши
Прованса, поддельным почтенным дамам, которые подделываются под
артистическую богему и выражают поддельные восторги здешней поддельной
рыбачьей гаванью. Мы сейчас уезжаем на Капри, где все и вся подделывается
более откровенно, ибо, как сказал один поэт: "Если уж бордель, так
бордель..." Можешь мне писать на Капри (до востребования).
женщину. Месяц назад мне было бы трудно понять твое письмо. "Приятельницы"
мадам Терезы проникались желанием за нас двоих и вели себя столь тактично,
что в конце концов и я волей-неволей отвечал их желанию; они были
терпеливы, словно матери (настоящие, конечно, а не такие, как моя мамаша).
Только эти дамы и не внушали мне страха.
загораюсь самым жарким желанием. А так как я думаю о ней и днем и ночью,
то не знаю, право, что делать мне со своим телом, с моим "большущим
телом", как ты говорила про меня в детстве.
какой-нибудь вещью. Хотеть живое существо, странное выражение! Да, я хочу,
чтоб она была моей, стала моей собственностью, хочу обладать ею и мучить
ее, делать ей больно, слышать, как она стонет, кричит, хочу истощить с нею
всю свою силу и хочу плакать в ее объятиях. Хочу... [соображения
благопристойности не позволяют нам опубликовать это письмо полностью, к
тому же оно чересчур длинное (прим. франц. издателя)]
[пришел, увидел, победил (лат.)]. Не удовлетворяйся лицезрением.
мозгами. Говорят, любовь прибавляет мужчинам ума. Я что-то этого не
замечала.
меня у Бернарды. Проистекающие отсюда битвы не доставляют мне ни малейшего
удовольствия. Оставляю соперниц на прибрежной скале, а сама занимаюсь
подводной охотой, что мне, разумеется, строго запрещено докторами.
Англичанку и Бернарду, несмотря на шестидесятиградусную жару, пробирает
дрожь: одна боится потерять "свою единственную любовь", а другая - свой
заработок.
до огромного черного отверстия, вижу в сумраке неподвижных дорад, они
еле-еле трепещут, как легкое при просвечивании грудной клетки. Мне
хочется, до безумия хочется заплыть в этот черный грот навстречу холодному
течению, струящемуся оттуда, но ведь я умру от ужаса, если коснусь одной
из этих дряблых, мягкотелых рыб.
тихо пошевеливая своими плавниками, похожими на крылья гигантской летучей
мыши, а его хвост с шипом на конце загнулся вверх и торчал, как гарпун. Я
обратилась в бегство и, дыша из последних сил несчастными своими легкими,
судорожно била по воде ластами (своими конечностями в резиновой оболочке)
в надежде устрашить вампира. Когда же я повернула обратно, чтобы
выстрелить в него из арбалета, о котором я с перепугу позабыла, чудовище
уже исчезло. Наконец-то, хоть раз в жизни я испытала, что такое страх! Как
видишь, я тоже жажду примитивных чувств. Завтра опять поплыву к черному
жерлу грота. Ни о чем другом больше думать не могу.
заскучал! Вот мое последнее открытие.
сблизиться с ним. Я придумал самый простой ход: раз он шофер, я остановлю
его, подняв руку.
вид, что я со страстью предаюсь ловле форелей, устроился с удочкой на
мосту через горную речку, по которому он проезжает. Когда на дороге
показался его грузовичок, я вскочил, принялся махать руками - он
остановился, и я попросил его подвезти меня в Клюзо. Без долгих разговоров
он согласился, хотя сразу узнал меня.
знает все потоки и речки от Абруццо до африканских Атласских гор и
Шварцвальда, где он что-то делал во время войны. За разговорами о жареной
форели с тертым сыром мы незаметно доехали до сыроваренного завода, куда
он сдает молоко, и директор оказал мне прием, подобающий внуку "великого
Летурно". Пришлось осматривать "холодные подвалы", а потом я повел
Красавчика выпить стаканчик; он не мог мне в этом отказать, так же как и я
не мог предложить ему платы за проезд - такой в этих краях установился
обычай. И Красавчик, надо сказать, нисколько не ломался, он славный малый,
смеется и благодушно шутит, как и подобает счастливому любовнику. Словом,
я снискал его благосклонность, он мне даже рассказал, что, по его мнению,
во всей округе нет лучшего лова форелей, как в истоках одной речушки около
деревни, которая носит поэтическое название Гранж-о-Ван и является
конечным пунктом его маршрута. Следующий день я пропустил, чтоб не вызвать
подозрений чрезмерной поспешностью, а через день на заре снова оказался на
пути его следования с дедушкиной складной удочкой под мышкой. Ни разу в
жизни мне еще не удавалось поймать ни одной рыбешки, и это обстоятельство
тревожило меня: я боялся, что, видя, какой я неудачливый рыбак, Красавчик
не примет меня всерьез. А ведь я задумал завоевать его симпатию и,
воспользовавшись ею как окольной тропкой, приблизиться к Пьеретте. Она
привыкнет ко мне и будет смотреть на меня не как на своего хозяина, а как
на приятеля своего любовника и, следовательно, как на возможного его
преемника... Конечно, сейчас, когда я раскрываю тебе свой макиавеллиевский
замысел, он мне и самому кажется ребяческим. Но все равно - ребячество это
или нет, а любым путем я добьюсь своего: эта женщина будет моей!
по берегам трех речек, притоков Желины, и, когда я ехал с ним из долины в
долину, из одного ущелья в другое, передо мной в разных ракурсах
открывался вид на Клюзо и корпуса его знаменитой прядильно-ткацкой
фабрики.
Флинт Эрик
Орловский Гай Юлий
Орлов Алекс
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Куликов Роман