Чтение 41–й страницы книги ~Крылья крепнут в бою~

молодых пилотов. А прибывали они регулярно. Машина войны работала хотя и не
всегда ритмично, зато с хорошей отдачей.

Вечером, после похорон Лазукина, я вызвал к себе Володю Петрова. С
комиссаром мы условились предоставить ему недельный отдых в санитарной части
бригады, расположенной недалеко от Новой Ладоги в живописном месте на
озерце, окруженном лесами, - там долечивались наши летчики, иных отправляли
для короткой передышки.

Петров, едва переступив порог землянки, выпалил, отнимая руку от виска:

- Старший лейтенант Петров по вызову явился! Опять газеты возить?

Не сдержался все-таки. Но я сделал вид, что не заметил нарушения
устава, - состояние Володи можно было понять.

- Нет. Только одно письмо. От меня - родителям и жене. Она ребенка
ждет.

Только сейчас понял, что допустил бестактность. Наверное, не следовало
упоминать о жене человеку, потерявшему невесту. Но меня и самого вдруг
взорвал его вызывающе-обиженный вид.

- Между прочим, - сказал я, - я ее из Ленинграда вывез полумертвой,
считай, мне повезло. У Цоколаева и Толи Кузнецова тоже жены с тяжелой
дистрофией, а у них грудные дети. Как еще обернется? Может, на всю жизнь
инвалиды! Детишки! Понял?

Он молчал, вобрав в плечи свою русую с упрямым вихром голову.

- Ну, вот, - продолжал я. - Тебе, конечно, еще тяжелей. Что делать?
Самоубийством кончать? А? Тараном! Баш на баш? Отомстил и квиты? Разве это
месть? Если все так мстить станут, через месяц воевать будет некому. Не-ет,
дудки, ты мсти каждый день, да так, чтобы самому в живых остаться и завтра
еще добавить, а послезавтра втрое сильней и до тех пор, пока мы его, гада,
не прикончим, ясно? Вот так!

- А для этого надо сил набраться. Взять себя в руки, - вставил Кожанов.
- И не распускаться. Поедешь на неделю, отдохнешь, голову проветришь, и
снова в бой.

- Где они живут, - чуть слышно спросил Петров, не поднимая головы, -
родители ваши?

- Неподалеку от профилактория. Там все написано на конверте. Считай,
что с сегодняшнего дня они и твои родители... Это уже внутри, в письме. Они
прочтут и поймут. А мы, значит, с парторгом старшие твои братья. Если ты не
против...

Он вдруг рухнул на табурет и, прижав к лицу побелевшие в костяшках
пальцы, глухо, беззвучно заплакал.

Я подал ему воды, подождал, пока успокоится, и вручил письмо.

Он крепкими ладонями утер щеки, спросил:

- Может, не надо неделю? Дня два хватит?

- Посмотрим, если туго будет, пришлем за тобой.

Мы, командиры эскадрилий, с особой силой чувствовали стремление
летчиков попасть в боевой расчет на выполнение любого задания. И, желая всей
душой, чтобы крылья каждого пилота крепли, чтобы в каждом воздушном бою или
штурмовом ударе победа достигалась с наименьшими потерями, мы буквально
выкладывались. Опыт воздушных боев показал: чем чаще летчик летает на боевые
задания, а в промежутках между схватками тренирует себя, тем дольше и лучше
воюет.

Понимая это ставшее теперь законом войны положение, штаб авиации флота
старался пополнить авиачасти боевыми и учебно-боевыми самолетами И-16, а в
полку и эскадрильях принимались все меры, чтобы скорее восстанавливать
поврежденные в боях самолеты.

И все же нехватка самолетов ощущалась все острее. Но русский человек
находчив! Во всяком случае в нашем полку это было доказано на деле. Узнав,
что в районе Ладожского озера и у самой линии фронта валялось несколько
подбитых "ишачков", а на трясинном болоте все еще лежал самолет, на котором
погиб наш летчик Бугов, комэски попросили разрешения у командира полка
создать две аварийно-эвакуационные группы и поставить во главе их инженеров
Бороздина и Метальникова. Им надлежало поднять брошенные самолеты и
доставить в ПАРМ для восстановления.

На все ушло две недели.

Помню, когда Бороздин со своей группой однажды к исходу дня привез с
линии фронта второй самолет 24-й серии, я едва узнал своего инженера:
обросшее, прихваченное морозом исхудавшее лицо.

- Что с тобой, Михаил? Заболел? - спросил я его.

- Нет, товарищ командир, просто устал. Двое суток без сна, да и с едой,
сами знаете... Да, там неподалеку нашли еще один самолет, совсем исправный.
Отдохнем малость и его приволокем.

Перед ужином он рассказал нам с комиссаром Кожановым, каких неимоверных
трудов стоило им вытащить из болота самолет: трясина, да еще местами бьют
ключи. Никаким транспортом не подъедешь к лежащему на фюзеляже самолету.

- Представляете, - горячился Михаил, словно заново переживая
происходившее. - Едва добрались на лыжах, да еще двое санок с инструментом
за собой тащили. Надо ж было исправить и подогреть мотор...

Я-то знал, чего стоит поставить самолет на шасси, потом отбуксировать к
дороге, где находилась грузовая машина. И все это без подъемных средств: их
на место не доставить. Но и тут смекалка помогла: сообразительные технари
вручную поставили самолет на "нос", выпустили шасси - лыжи и лишь после
этого принялись чинить...

- Когда самолет "живописно" встал вверх хвостом, - продолжал
рассказывать Бороздин, - над ним на высоте полусотни метров пролетела пара
"мессеров", Тут же вернулась, сделав над растерявшейся командой два круга,
но обстреливать почему-то не стала. Видимо, так и не поняли, что там
происходит посреди открытого болота.

Визит "мессеров" подстегнул техников. Они быстро поставили самолет на
шасси, сняли винт и, двумя кувалдами выправив загнутые лопасти, поставили
обратно, а уж потом запустили мотор.

Бороздин, поскольку летчика не было, решил сам отрулить самолет к
стоянке машины.

Пять человек бежали впереди самолета, который глубоко проваливался в
снег, и протаптывали борозды, остальные поддерживали И-16 за стабилизатор и
плоскости, чтобы он опять не встал на нос. Через три километра кончилось
горючее и мотор заглох. Техник Буслаев подался в ближайшую воинскую часть -
просить тягач. Командир части решил: уж помогать, так помогать, и выделил
гусеничный трактор.

"Ну, теперь у нас пойдет как по маслу..."-подумал Бороздин.

Рано радовался. Трактор вдруг забуксовал, гусеницы все глубже
погружались в снеговую, затем в болотную жижу, и через пять минут трактор
скрылся в трясине. Тракторист, пожилой бывалый солдат, выскочив из кабины,
посмотрел на затонувший ЧТЗ, плюнул и, махнув рукой, сказал:

- Не первый и не последний... В этих болотах столько их утонуло!..
Тащите, ребята, свой самолет на руках, а я помогу малость...

Надрываясь, более пяти часов тянули люди И-18 через километровый
участок болота.

Около дороги сняли плоскости, закрепили хвост самолета в кузове
автомашины и на третьи сутки привез" ли на аэродром.

Не легче досталось и команде Метальникоаа. Она сняла два самолета со
льда Ладоги, преодолев с огромными усилиями несколько километров торосистого
пути.

Это было большое подспорье. Ведь каждый дополнительный самолет позволял
трем-четырем летчикам хотя бы по одному разу слетать на боевое задание. Я
замечал: чем меньше оставалось у нас самолетов, тем нетерпимей относились
гвардейцы к упущениям своих товарищей. Особенно отрадно было видеть
активность молодых летчиков. Был случай, когда то ли от чрезмерной
усталости, то ли по иной причине механик 2-й АЭ Журавков, готовя самолет к
вылету, забыл законтрить кран маслоотстойника. В воздухе от вибрации кран
отвернулся, масло вытекло, и летчику Орлову пришлось садиться на
вынужденную. В другой раз оружейник 1-й АЭ Гладкий плохо закрепил щиток
синхронного пулемета. В воздухе щиток оторвался, пробил козырек кабины
самолета и повредил глаз летчику.

Эти два ЧП вызвали прямо-таки яростную критику во всех звеньях полка:
командных, партийных и комсомольских. Летчики жестко потребовали от
специалистов соблюдать неписаный закон, а именно: в авиации мелочей нет! За
каждый винтик, за каждый краник летчики платят жизнью или кровью. Техники за
допущенные промахи отныне несут строжайшую ответственность.

К концу марта бои на земле и в воздухе усилились, численный перевес
противника давал себя знать, и это требовало от нас, комэсков, поддержать
боевой настрой в эскадрильях и не упускать инициативы, совершенствовать
тактику, разнообразить способы действий групп.

Поэтому немало времени, особенно по вечерам, отводили мы теоретической
подготовке.

На занятия аккуратно являлся наш новый летчик - сержант Василий
Захаров. По документам ему было восемнадцать лет, но в действительности, как
я предполагал и как выяснилось потом, произошла ошибка - ему не было еще и
семнадцати. Ростом он не вышел - сантиметров сто пятьдесят, не больше.
Светлолицый, с белесыми, словно выгоревшими бровями и задумчивым взглядом
голубых глаз.

Я с беспокойством думал о юном пилоте: как он осилит строгий в пилотаже
И-16, на котором опытные и сильные от природы летчики нередко допускают
роковые ошибки. И вот, к моему удивлению, этот мальчик в мешковато висевшем
кожаном реглане обратился ко мне с весьма дерзкой, как показалось мне тогда,
просьбой:

- Товарищ командир! Прошу вас взять меня своим ведомым. - И торопливо,
страшась отказа, стал убеждать: - Не беспокойтесь, я хоть и маловат ростом,
но летать на И-16 умею. Посмотрите мою летную книжку из авиашколы, в ней
одни пятерки!

Сидевший у стола комиссар эскадрильи Петр Кожанов невольно рассмеялся
и, упреждая меня, спросил:

- Самонадеянности у вас хоть отбавляй, товарищ сержант. Вы же еще не