Когда Жавер вырос, он понял, что находится вне общества, и отчаялся
когда-либо проникнуть в него. Он заметил, что общество беспощадно устраняет
из своей среды два класса людей: тех, кто на него нападает, и тех, кто его
охраняет; у него был выбор только между этими двумя классами; в то же время
он чувствовал в себе задатки моральной стойкости, порядочности и честности,
которым сопутствовала необъяснимая ненависть к цыганской среде, откуда он
вышел сам. Он поступил в полицию. И преуспел. В сорок лет он был полицейским
надзирателем.
виду, употребив выражение "человеческое лицо" в применении к Жаверу.
вырезанными ноздрями, к которым с двух сторон примыкали огромные бакенбарды.
Вам сразу становилось не по себе, когда вы впервые видели эти две чащи и две
пещеры. Когда Жавер смеялся, что случалось редко, смех его был страшен:
тонкие губы раздвигались и обнажали не только зубы, но и десны, а вокруг
носа широко расползались свирепые складки, словно на морде хищного зверя.
Когда Жавер бывал серьезен, это был дог; когда он смеялся, это был тигр.
Далее: узкий череп, массивная челюсть, волосы, закрывавшие лоб и свисавшие
до самых бровей, над переносицей звездообразная неизгладимая морщина, словно
печать гнева, мрачный взгляд, злобно сжатые губы, вид начальственный и
жестокий.
хороших, но доведенных им до крайности и сделавшихся поэтому почти дурными,
- из уважения к власти и из ненависти к бунту; а в его глазах воровство,
убийство, все существующие преступления являлись лишь разновидностями бунта.
Он был проникнут слепой и глубокой верой во всякое должностное лицо, от
первого министра до сельского стражника; он чувствовал презрение, неприязнь
и отвращение ко всем, кто хоть раз преступил границы закона. Он был
непреклонен и не признавал никаких исключений. О первых он говорил:
"Чиновник не может ошибаться. Судья никогда не бывает неправ". О вторых он
говорил: "Эти погибли безвозвратно. Ничего путного из них выйти не может".
приписывают человеческим законам какой-то дар создавать или, если хотите,
обнаруживать грешников и которые изгоняют низы общества на берега некоего
Стикса. Он был стоически тверд, серьезен и суров, печален и задумчив,
скромен и надменен, как все фанатики. Взгляд его леденил и сверлил, как
бурав. Вся его жизнь заключалась в двух словах: наблюдать и выслеживать. Он
проложил прямую линию на самом извилистом пути в мире, он верил в полезность
своего дела, свято чтил свои обязанности, он был шпионом, как бывают
священником. Горе тому, кому суждено было попасть в его руки! Он арестовал
бы родного отца за побег с каторги и донес бы на родную мать, уклонившуюся
от полицейского надзора. И он сделал бы это с чувством внутреннего
удовлетворения, которое дарует добродетель. Наряду с этим - жизнь, полная
лишений, одиночество, самоотречение, целомудрие, никаких удовольствий.
Олицетворение беспощадного долга, полиция, понятая так, как спартанцы
понимали Спарту, неумолимый страж, свирепая порядочность, сыщик, изваянный
из мрамора, Брут в шкуре Видока - вот что такое был Жавер.
Мистическая школа Жозефа де Местра, которая в ту эпоху приправляла высокой
космогонией стряпню газет так называемого ультрароялистского толка, не
преминула бы изобразить Жавера как символ. Вы не видели его лба,
прятавшегося под шляпой, вы не видели его глаз, исчезавших под бровями, вы
не видели его подбородка, потонувшего в шейном платке, вы не видели его рук,
закрытых длинными рукавами, вы не видели его палки, которую он носил под
полой редингота. Но вот являлась необходимость - и изо всей этой тьмы,
словно из засады, вдруг выступал узкий и угловатый лоб, зловещий взгляд,
угрожающий подбородок, огромные руки и увесистая дубинка.
же читал их, благодаря чему не был совершенным невеждой. Это проявлялось в
некоторой напыщенности его речи.
доволен собой, то позволял себе понюшку табаку. Только это и роднило его с
человечеством.
ежегодном статистическом отчете министерства юстиции значится под рубрикой:
Темные личности. При одном имени Жавера они обращались в бегство, появление
самого Жавера приводило их в оцепенение.
полным догадок и подозрений. В конце концов Мадлен заметил это, но, видимо,
не придал этому никакого значения. Он ни разу ни о чем не спросил Жавера, не
искал с ним встречи и не избегал его; казалось, он с полным равнодушием
выносил этот тяжелый и почти давящий взгляд. Обращался он с Жавером, как со
всеми, приветливо и непринужденно.
заключить, что, побуждаемый характерным для этой породы людей любопытством,
которое вызывается столько же инстинктом, сколько и волей, он тайно
разыскивал все следы, какие только мог оставить за собой в прошлом дядюшка
Мадлен. Очевидно, ему удалось узнать - иногда он намекал на это, - что
кто-то наводил где-то какие-то справки о некоем исчезнувшем семействе.
Как-то раз он сказал вслух, разговаривая сам с собой: "Теперь, кажется, он у
меня в руках!" После этого целых три дня он был задумчив и не произносил ни
слова. Должно быть, нить, которую он уже считал пойманной, порвалась.
необходимая поправка к некоторым словам, иначе смысл их мог бы показаться
чересчур непреложным; сущность инстинкта состоит именно в том, что он может
поколебаться, сбиться со следа и потерять дорогу. В противном случае
инстинкт одержал бы верх над разумом и животное оказалось бы умнее человека.
спокойствием Мадлена.
на Мадлена. И вот при каких обстоятельствах.
Глава шестая. ДЕДУШКА ФОШЛЕВАН
Внезапно он услышал шум и увидел на некотором расстоянии кучку людей, Он
подошел к ним. У старика крестьянина, которого Звали дедушка Фошлеван, упала
лошадь, а сам он очутился под телегой.
оставались в это время у Мадлена. Когда Мадлен поселился в Монрейле,
Фошлеван, довольно грамотный крестьянин, бывший прежде сельским писцом,
занимался торговлей, но с некоторых пор дела его шли плохо. Фошлеван видел,
как этот простой рабочий богател, а он, хозяин, постепенно разорялся. Это
наполняло его сердце завистью, и он при всяком удобном случае старался
чем-нибудь повредить Мадлену. Затем наступило банкротство, и старик, у
которого от всего имущества осталась только лошадь с телегой, не имевший к
тому же ни семьи, ни детей, вынужден был стать ломовым извозчиком.
оказался между колесами, и упал он так несчастливо, что телега всей своей
тяжестью давила ему на грудь. Она была основательно нагружена. Дедушка
Фошлеван испускал душераздирающие вопли. Его пытались вытащить, но
безуспешно. Неловкое движение, неверное усилие, неудачный толчок - и ему был
бы конец. Высвободить его можно было лишь одним способом - приподняв телегу
снизу. Жавер, случайно оказавшийся здесь в момент несчастья, послал за
домкратом.
понадобится добрых четверть часа.
глубже и все сильнее придавливала грудь старика Фошлевана. Все понимали, что
не пройдет и пяти минут, как у него будут сломаны все ребра.
вокруг.
глубже?
места, можно подлезть под нее и приподнять ее спиной. Всего полминуты, а за
это время беднягу успеют вытащить. Найдется здесь человек с крепкой спиной и
добрым сердцем? Кто хочет заработать пять луидоров?
Земляной Андрей
Лондон Джек
Доценко Виктор
Роллинс Джеймс
Прозоров Александр
Маккэфри Энн