Чтение 41–й страницы книги ~Зыбучий песок~

пользу. Когда вы сможете сделать рентген?

- На всякий случай, мне стоит поехать вместе с ней. - Пол перелистал
настольный календарь. - Я не дежурю в эти выходные. Попробую договориться
на субботу утром, как в прошлый раз.

- А разве в субботу у вас нет этого дурацкого комитета?

- Черт, есть конечно. Я просто забыл записать. Но это неважно, я успею
после.

Доктор Холинхед в последнее время проводит заседания быстро.

"Мне страшно."

Пол сидел молча, почти не слыша голосов других членов комитета,
обсуждавших жалобу профсоюза, в которой утверждалось, что слишком много
ремонтных работ в больнице делают пациенты. Он даже не пытался понять, кто
о чем говорит.

Бессловесный страх бился у него в голове, как сумасшедший скрежещущий
колокол наверху на башне.

"Я ей все рассказал, повторил, объяснил, что ничего страшного в
рентгеновском оборудовании нет; я показывал ей снимки головы и рук.
Кажется, она поняла. Но если она опять сорвется, они: Нет, я даже не хочу
думать, что они сделают. Но что же ей померещилось тогда в этой машине?
Она не признается."

Говорил Рошман, пухлый человечек очень еврейской наружности, очки в
роговой оправе сидели не столько у него на носу, сколько на румяных щеках,
а редкие волосы были уложены на макушке параллельными рядами, между
которыми просвечивала розовая кожа.

"На некоторое время я отвязался от Элсопа, но то, что я не спросил
Арчин о Фабердауне и не записал все как следует в отчет, - грубая ошибка.
Зато он получил легко и просто то, что ему больше всего хотелось:
полноценное чувство, которое обычно испытывает отец, если ему удается
продемонстрировать сыну свое превосходство, и еще облегчение, что
сенсационная статья, сделающая имя сына громче его собственного, появится
не скоро."

Перешли к следующему пункту. На этот раз Пол вообще не понял, о чем
речь.

"Я хочу: Чего я хочу? Наверно, впустить хоть немного Ллэнро в наш
больной мир.

Сюда, где как мухи на стекле жужжат эти глупые голоса. Цветы в
человеческий рост, дыхание далекого моря. Я хочу завещать его тому, кто
одинок, но силен внутренним зрением. Что поймет Холинхед о стране, где у
власти не те, кто сильнее всех к ней рвется, а те, кого сильнее всего
любят?"

Холинхед, собравшийся уже объявить следующий пункт повестки дня,
заметил взгляд Пола и поднял голову.

- Вы хотели что-то сказать, доктор Фидлер?

- А: нет. Нет, спасибо. Это уже неважно.

Подозрительный взгляд главврача еще некоторое время ощупывал его лицо и
наконец вернулся обратно к бумагам.

"Потерять Ллэнро: мука. Но хотя бы помнить его: я завидую. Я помню
только гулкий туннель, дом, на милю вокруг которого не сыщешь живой души,
школу, где меня разбавленными чернилами учили отвечать на идиотские
вопросы, женщину, которая знала, что ее сын умнее и ярче других, и которая
при каждом удобном случае спешила подышать на это его сияние и потереть
рукавом, другую женщину, которая прекрасно понимала чувства первой, но
которая не дала мне исправить эту ошибку хотя бы в следующем поколении.
Есть ли на каком-нибудь далеком рукаве дельты времени Пол Фидлер, но не
один из тех миллиардов, которые жалуются мне на свою проклятую судьбу, а
счастливый? Если есть, то он думает не моим мозгом. Мой камертон не
настраивается на счастье."

Он принялся рисовать на обратной стороне протокола. Он изобразил что-то
вроде карты из линий, расходящихся от центрального ствола. Снизу вверх он
стал ставить на них метки: первую развилку он назвал "Травма в одиннадцать
с половиной лет" и пририсовал рядом могильный холмик, вторую - "Отчислен"
- широкая стрелка, символ тюрьмы. Никакой системы в том, как он расставлял
метки не было; он мог вспомнить сотни таких развилок, не сходя с места.

Наверху листа - современность и подсчет очков. Он вдруг заметил, что
почти каждая ветвь кончается символом какого-нибудь несчастья; не давая
воображению разыграться, он собрал их снова в одну точку и пририсовал
рядом череп и кости.

Задумчиво он стал водить по линиям, выискивая развилку, которая вела бы
к чему-то лучшему, а не к худшему.

"Может, здесь? Если бы Айрис разорвала помоловку? Да, пока только этот.
Я был бы раздавлен, но потом: потом в первой или второй больнице, где я
работал, я бы встретил молоденькую симпатичную медсестричку, мы бы
поженились, она бы еще поработала некоторое время, пока я не получил бы
должность с приличной зарплатой, и, может быть, сейчас я бы мечтал, как
вернусь домой и повезу жену и сына в какую-нибудь деревеньку в добром
старом Остине, и мы бы там смеялись и строили планы:"

- Доктор Фидлер, вы намерены продолжать заседание в одиночестве?

Холинхед со всем сарказмом, который он был способен продемонстрировать,
складывал бумаги в папку, все остальные, не торопясь, двигались к двери.

Чертыхнувшись, Пол присоединился было к ним, но Холинхед щелкнул
пальцами и жестом приказал подождать. Он нервно подчинился.

- Вы не слишком внимательны, доктор Фидлер, - напрямую упрекнул
Холинхед, когда все остальные, кроме мисс Лаксхэм, наводившей на столе
порядок, оказались на приличном расстоянии. - Вы фактически отсутствовали
на заседании.

Не дожидаясь ответа, он поднялся, и лицо его посуровело.

- Кроме того, вашу работу в последние несколько недель трудно назвать
выдающейся. Я старался воздерживаться от комментариев, но не я один
заметил ваш отсутствующий вид, и именно поэтому считаю своим долгом
призвать вас взять себя в руки.

"Самоуверенный ублюдок."

- Вы были когда-нибудь женаты? - спросил Пол.

- Я знаю о: э-э: отъезде вашей супруги. Именно поэтому я в последнее
время проявлял к вам снисхождение.

- Так были или нет?

- Не понимаю, зачем это вам?

- Если бы вы были женаты, вы бы понимали. Возможно.

- Если я правильно уловил вашу мысль, - резко сказал Холинхед, - то
должен в свою очередь потребовать, чтобы вы учли возможные последствия
ваших ежедневных и многочасовых бесед с молодой и привлекательной
пациенткой. И прежде чем вы - судя по вашему виду - скажете какую-нибудь
грубость, позвольте подчеркнуть, что в то время, пока я с ничем не
оправданной непредусмотрительностью вам доверяю, среди пациентов
психиатрической больницы ходят упорные слухи о вашем приятном
времяпрепровождении. Было бы полезно для всех, если бы доктор Радж
освободила вас от ведения этой пациентки.

- Полезно для всех? - дернувшись, откликнулся Пол. - Для всех, кроме
самой пациентки. Я всегда считал, что прежде всего должны учитываться
интересы больных.

- Вы просто не знаете, - пробурчал Холинхед, - какое прозвище ходит
сейчас по больнице применительно к этой молодой женщине. Ничего похожего
на "Сопливого Эла" для доктора Элсопа или моего собственного эпитета
"Святой Джо".

"Хорошенькое дело. Я был уверен, что он ничего не знает об изобретениях
Мирзы."

Вслух Пол сказал:

- Что еще за прозвище? Я ничего не слышал.

- Они ее зовут: - Холинхед замялся. - Они ее зовут фидлеровской сучкой.

На этот раз рентген был назначен на половину двенадцатого. Больничная
машина ждала у входа недалеко от того места, где он поставил свою, но до
отъезда оставалось еще несколько минут.

Пол стоял рядом с машиной, греясь на солнце и радуясь поводу надеть
темные очки и спрятать глаза от водителя, с которым пришлось из вежливости
переброситься парой дежурных фраз. Поскольку в Чент потом возвращаться
было не нужно, он решил, что поедет на машине вслед за больничной, а потом
- сразу домой.

- Прекрасный день, - слушал он вполуха болтовню шофера. - Хотел свозить
жену с ребенком на природу. В реке поплавать, может быть. Пока погода не
испортилась. - Критический взгляд в небо. - А вместо этого придется
торчать в Бликхеме до самой темноты.

"Фидлеровская сучка. Не может быть, чтобы это запустил Мирза. На него
не похоже.

Да и ни на кого:"

- Они должны быть с минуты на минуту, - механически сказал он. - Да,
вон сестра Дэвис ее ведет.

"Чем-то недовольна. Поссорилась с дружком? Или просто неохота работать
в такой хороший день?"

- Доброе утро, Арчин.

- Доброе утро, доктор Фидлер.

"Значит, ее так зовут? И это ее не задевает? Наверно не знает, какой
смысл в английском языке имеет слово "сучка"."