Чтение 41–й страницы книги ~Сила и слава~

Священник остановил мула. Он сказал метису:

- В самом деле!.. Я и забыл...

- Вы хорошо заработали на крестинах, - сказал учитель. - Стоило
подождать несколько лет.

- Поехали, отец, - сказал метис. - Не слушайте его. - И плюнул. - Он
плохой человек.

Священник сказал:

- Вы здесь всех хорошо знаете. Если я оставлю вам деньги в дар, купите
вы на них что-нибудь такое, от чего не будет никакого вреда людям - еду,
одеяла... только не книги?

- Еда здесь нужнее книг.

- Вот тут у меня сорок пять песо...

Метис взмолился:

- Отец! Что вы делаете?..

- Для успокоения совести? - сказал учитель.

- Да.

- Ну что ж, и на том спасибо. Приятно, что есть на свете совестливые
священники. Это шаг вперед в человеческой эволюции, - сверкнув стеклами
очков на солнце, сказал этот толстенький озлобленный человек, стоявший у
своей крытой жестью хибарки - лачуги изгнанника.

Они миновали последние хижины, кладбище и стали подниматься в горы.

- Зачем, отец? Ну зачем? - заныл метис.

- Он неплохой человек, делает все что может. А мне ведь деньги больше
не понадобятся? - спросил священник, и некоторое время они ехали молча, а
слепящее солнце вышло из-за гор, и мулы напрягали лопатки, взбираясь на
крутую каменистую тропу. Священник снова стал насвистывать "Я розочку
нашла" - единственную песенку, которую он знал. Метис опять завел свои
жалобы:

- Беда в том, отец, что вы... - и, не докончив, тут же увял: ведь
жаловаться ему, собственно, было не на что, так как они ехали прямо на
север, к границе.

- Проголодался? - наконец спросил его священник.

Метис насмешливо, злобно пробормотал что-то.

- Возьми сандвич, - сказал священник, разворачивая пакет,
приготовленный мисс Лер.

2

- Ну вот, смотрите, - сказал метис и победоносно хохотнул, точно
сбрасывая с себя подозрение во лжи, тяготевшее над ним ни за что ни про
что целых семь часов. Он показал на индейские хижины, которые стояли по ту
сторону ущелья на склоне, нависшем полуостровом над горным провалом. До
хижин было ярдов двести, но чтобы добраться туда, им придется потратить по
меньшей мере час - тысяча футов вниз и еще тысяча вверх.

Священник сидел в седле, напряженно вглядываясь вперед: людей он в
деревне не видел. Никого не было даже на сторожевой вышке - на небольшой
куче хвороста, сложенного повыше хижин. Он сказал:

- По-моему, тут нет ни души. - Опять вокруг него пустота и безлюдье.

- А кого вам надо, кроме американца? - сказал метис. - Он здесь. Скоро
сами увидите.

- Где же индейцы?

- Вот опять вы за свое, - заныл метис. - Подозреваете меня. Все время
подозреваете. Откуда мне знать, где индейцы? Я ведь вам говорил, что он
здесь один.

Священник слез с седла.

- А теперь что вы задумали? - в отчаянии крикнул метис.

- Мулы нам больше не понадобятся. Их можно увести.

- Не понадобятся? А как вы отсюда выберетесь?

- Это уж не моя забота. - Он отсчитал сорок песо и сказал погонщику: -
Я нанял тебя до Лас-Касаса. Ну что ж, твое счастье. Получай за шесть дней.

- Я вам больше не нужен, отец?

- Нет. И уходи отсюда поскорее. А это самое... ты знаешь, о чем я...
оставь здесь.

Метис заволновался:

- Пешком туда долго идти, отец. А человек умирает.

- Дойдем и на своих копытах, времени на это уйдет не больше. Ну, друг,
поворачивай назад. - Метис с тоскливой жадностью смотрел вслед мулам,
осторожно пробирающимся по узкой каменистой тропе; они исчезли за выступом
скалы; постукивание их копыт - цок, цок, цок - замирало, сливаясь с
тишиной.

- Ну а теперь, - живо проговорил священник, - задерживаться больше не
будем. - И, перебросив через плечо небольшой мешок, пошел вниз по тропе.
Он слышал у себя за спиной тяжелое дыхание; к тому же метис непрерывно
портил воздух. Наверно, слишком много подносили ему пива в столице, и в
приливе какого-то презрительного расположения к этому человеку он подумал:
сколько всего случилось с ними обоими с той первой встречи в деревне,
названия которой он даже не знал, когда жарким полднем метис покачивался в
гамаке, отталкиваясь от земли желтым пальцем босой ноги. Если б он спал в
ту минуту, ничего бы этого не было. Как ему не повезло, горемыке, что
пришлось взвалить на себя такой чудовищный грех. Священник глянул через
плечо и увидел большие пальцы метиса, вылезавшие, точно слизняки, из
грязных резиновых туфель; метис осторожно спускался вниз, бормоча что-то
себе под нос; непрестанное нытье не мешало ему портить воздух. Бедняга,
подумал священник, не такой уж он, наверно, плохой человек. И не такой уж
выносливый. К тому времени, когда священник спустился на дно ущелья, метис
отстал от него футов на пятьдесят. Священник сел на камень и вытер лоб, и,
еще не поравнявшись с ним, метис начал свои жалобы:

- Куда вы торопитесь? - Чем ближе было к предательству, тем больше
росла его обида на свою жертву.

- Ты же как будто говорил, что он умирает, - сказал священник.

- Конечно, умирает. Но ему еще долго до конца.

- Чем дольше, тем лучше для всех нас, - сказал священник. - Может, ты
прав. Я передохну здесь.

Но метис заартачился, как строптивый ребенок, и захотел идти дальше. Он
сказал:

- У вас все через край. Или бежите бегом, или садитесь отдыхать.

- Никак на тебя не угодишь, - поддразнил его священник и тут же спросил
- резко, прямо: - Повидаться-то с ним они мне позволят?

- Конечно, - сказал метис, но сразу спохватился: - Они, они! О ком это
вы? Сначала жалуетесь, что тут никого нет, а потом говорите "они". - В
голосе у него слышались слезы. - Вы, может, хороший человек. Может, даже
святой, кто вас знает, но почему не говорить прямо, так, чтоб было
понятно? С вами и веру потеряешь.

Священник сказал:

- Вот видишь этот мешок? Дальше мы его не понесем. Он тяжелый. А
немножко выпить ни тебе, ни мне не помешает. Ведь нам обоим надо набраться
мужества, правда?

- Выпить, отец? - загорелся метис, глядя, как священник вынимает
бутылку из мешка. Он не отводил глаз от священника, пока тот пил. Два его
клыка жадно подрагивали на нижней губе. Потом и он припал к бутылке.

- Мы, кажется, нарушаем закон, который действует по эту сторону
границы, - усмехнулся священник, - если мы по эту сторону. - И, сделав
большой глоток, опять отдал бутылку метису; скоро в ней показалось дно,
тогда он взял ее и швырнул о камни, так что осколки разлетелись, словно
шрапнель. Метис вздрогнул. Он сказал:

- Тише, вы. Подумают, что у вас ружье.

- А остальное, - сказал священник, - нам не понадобится.

- У вас еще есть?

- Еще две бутылки, но в такую жару много пить нельзя. Бросим их здесь.

- Почему же вы не сказали, что вам тяжело нести, отец? Дайте я понесу.
Меня только попроси, я все сделаю. Охотно. Да вы ни за что не попросите.

Они стали подниматься дальше, и бутылки мягко позвякивали в мешке.
Солнечные лучи отвесно падали им прямо в темя. На то, чтобы выбраться из
ущелья, у них ушло еще около часа. Сторожевая вышка нависла над тропой,
точно верхняя челюсть, а выше скал показались крыши хижин. Индейцы не
любят горных троп; они селятся в стороне от них и наблюдают сверху, кто к
ним идет. Священник подумал: когда же появится полиция? Ловко они
прячутся.

- Сюда, отец. - Метис свернул с тропы и пошел первым, карабкаясь вверх
по камням к небольшой площадке. Вид у него был встревоженный: что-то,
видимо, получилось не так, как он ждал. Десять - двенадцать хижин стояли
на фоне мрачного неба, точно могильные памятники. Приближалась гроза.

Лихорадочное нетерпение охватило священника: он ступил в расставленную
перед ним ловушку, поскорее бы ее захлопнули и положили конец всему.
Может, в него выстрелят из какой-нибудь хижины? Он вышел на самый край
отпущенного ему времени: скоро уже не будет ни завтра, ни вчера, будет
только вечная жизнь. Жаль, что он мало выпил. Голос у него дрогнул:

- Ну вот мы и пришли. Где же этот янки?

- Ах да, янки, - сказал метис и передернулся всем телом. Он точно забыл
на минуту, под каким предлогом затащил сюда священника. Он стоял,
вытаращив глаза на хижины, тоже не зная, что будет дальше. - Когда я
уходил, он был вон там.

- Не мог же он переползти куда-нибудь в другое место.

Если б не записка, священник усомнился бы в существовании американца, -
записка, да еще, конечно, убитый ребенок. Он пошел к хижине по маленькой
затихшей просеке. Может, в него выстрелят, не дав ему даже войти? Будто
идешь с завязанными глазами по доске, не зная, когда оступишься и полетишь
в пропасть - навеки. Он икнул и переплел пальцы за спиной, стараясь унять