пришло письмо, которое сразу же изгнало у меня из головы всякую мысль о
бедной мисс Кин.
бумаге, с одной только алой розой и именем Ланкастер в углу, без адреса,
точно это был титул знатного дома. И, лишь вчитавшись в письмо, я понял,
что "Ланкастер" - это название отеля. Письмо не содержало мольбы - тетушка
отдавала приказание, при этом никак не объясняя своего долгого молчания.
"Я решила, - писала она, - не возвращаться в Европу и в конце следующего
квартала отказаться от квартиры над "Короной и якорем". Будет хорошо, если
ты упакуешь оставшиеся платья и продашь все имущество. Хотя, пожалуй,
сохрани фотографию гавани Фритаун и привези ее с собой". (Пока что ни
одного слова - куда ехать и ни одного вопроса - могу ли я.) "Привези
вместе с рамкой, она мне очень дорога как память, это подарок мистера В.
Прилагаю чек, чтобы снять деньги с моего счета в швейцарском банке "Credit
Suisse" в Берне, этого хватит на билет первого класса до Буэнос-Айреса. Не
оттягивай приезд, я все-таки не молодею. Я не мучаюсь подагрой, как один
мой старый друг, которого я недавно встретила на пакетботе, но все-таки
суставы у меня уже не такие гибкие, как были. Мне очень нужен кто-то
близкий, кому я могла бы довериться в этой весьма причудливой стране,
причудливой, несмотря на то что за углом отеля имеется магазин Харродз
[один из самых дорогих и фешенебельных магазинов Лондона, имеет филиалы во
многих странах], который, правда, снабжается хуже, чем на Бромптон-роуд".
Напишу" - и принялся распродавать имущество. Венецианское стекло, увы,
пошло за бесценок. Когда все было продано в аукционных залах у Харродз (у
меня произошел спор с хозяином "Короны и якоря" - кому принадлежит кушетка
на лестнице), я получил как раз на обратный билет и еще пятьдесят фунтов
туристских чеков, так что я не стал снимать деньги с тетушкиного счета в
швейцарском банке, а небольшой остаток положил на свой счет, решив, что ей
лучше не иметь в Англии никаких денежных обязательств, раз она не
собирается возвращаться.
сей счет оказались чересчур оптимистичными. В аэропорту меня никто не
встречал, а прибыв в отель "Ланкастер", я обнаружил лишь зарезервированный
номер и записку. "Жаль, что не могла с тобой увидеться, - писала она, -
мне срочно пришлось выехать в Парагвай, где мой старый друг очутился в
бедственном положении. Оставляю тебе билет на речной пароход. По причинам,
которые сейчас слишком сложно объяснять, я не хочу, чтобы ты летел в
Асунсьон самолетом. Адреса я тебе дать не могу, но позабочусь, чтобы тебя
встретили".
поделать? На то, чтобы остаться в Буэнос-Айресе на неопределенный срок,
пока не получу от тетушки известий, средств у меня не было, а вернуться
сразу же в Англию после того, как заехал так далеко и уже истратил столько
тетушкиных денег, было невозможно, но я предусмотрительно обменял
оставленный ею билет до Асунсьона на билет до Асунсьона и обратно.
столик и прижал с двух сторон книгами. Я захватил с собой помимо какого-то
чтива "Золотую сокровищницу" Палгрейва, сборнички стихов Теннисона и
Браунинга, а в последнюю минуту добавил еще "Роб Роя", быть может оттого,
что в нем лежала единственная имевшаяся у меня фотография тетушки. Я
раскрыл книгу (страницы ее теперь сразу разнимались там, где лежала
карточка) и не в первый уже раз задумался о том, что в этой радостной
улыбке, юной груди, в изгибе тела, в старомодном купальном костюме словно
таилось предвестье зреющего материнства. Воспоминание о том, как сын
Висконти заключил ее в объятия на платформе в Милане, причинило мне легкую
боль, и, чтобы отвлечься от этих мыслей, я выглянул в иллюминатор, думая
увидеть зимний день... и увидел высокого сухопарого и седого человека,
который с грустным видом разглядывал меня в упор. Иллюминатор выходил на
бак; незнакомец быстро отвернул голову и стал смотреть вдоль борта в
сторону кормы, смущенный тем, что его застигли врасплох. Я кончил
раскладывать вещи и спустился в бар.
отплытия. Ленч, как выяснилось, должны были подать в непонятное время - в
11:30, и пассажиры не находили себе до тех пор места, как это бывает и с
пассажирами на переправе через Английский канал. Они никак не могли
успокоиться, сновали вверх и вниз, заходили в бар, разглядывая бутылки, и
снова уходили, так ничего и не заказав. Они устремлялись в столовую и
опять покидали ее, присаживались ненадолго за стол в гостиной, затем
вскакивали и рассматривали в иллюминатор однообразный речной пейзаж,
который нам предстояло видеть последующие четыре дня. Я был единственный,
кто попросил чего-нибудь выпить. Хереса не нашлось, поэтому я взял джина с
тоником, но джин оказался аргентинским, хотя и с английским названием, и
имел чужеземный привкус. Низкий лесистый берег, принадлежавший, как я
заключил, Уругваю, тянулся вдаль под сеткой дождя, который прогнал с
палубы пассажиров. Вода в реке имела цвет кофе, в который добавили
чересчур много молока.
со мной. Он задал вопрос по-испански, и ответить я, естественно, не мог.
"No hablo espanol, senor" [я не знаю испанского, сеньор (исп.)], - сказал
я, но эту жалкую фразу, почерпнутую мною из испанского разговорника, он
принял за поощрение и тут же произнес небольшую речь, при этом он извлек
из кармана большое увеличительное стекло и положил его на стол между нами.
Я сделал попытку спастись, уплатив по счету, но он выхватил у меня счет и
подложил под свой стакан, одновременно сделав знак стюарду налить мне
снова. Я не имею привычки пить две порции перед ленчем, к тому же мне
решительно не понравился вкус джина, но за незнанием испанского я вынужден
был подчиниться.
"el favor" [любезность, одолжение (исп.)] повторялись несколько раз, а
когда он увидел, что я не понимаю, он для наглядности вытянул свою руку и
принялся разглядывать ее через увеличительное стекло.
обернувшись, я увидел высокого грустного человека, который подсматривал за
мной в иллюминатор.
гадать американцу.
Мы с вами оба англосаксы.
вниманием стал изучать ее в свое стекло.
дела сугубо личные - судьба.
она угадала мои путешествия по чаинкам своего превосходного "Лапсан
сучон".
быть.
жизни. Незначительная смерть. Возможно, кого-то вам неблизкого.
Джеймс О'Тул.
интересовало, переводят его или нет. Он достал записную книжку и что-то в
нее вписывал.
девятьсот семьдесят вторая по счету. Нет, простите, девятьсот семьдесят
пятая.
поблагодарил, заплатил за выпивку и, поклонившись, удалился.
Увеличительное стекло оттопыривало ему карман, как пистолет.
английский твидовый пиджак и поношенные брюки из шерстяной фланели.
Сухощавый и меланхоличный, он выглядел таким же англичанином, как я;
заботы наложили сеть тонких морщинок вокруг его глаз и рта, и, точно
заблудившись, он с озабоченным видом постоянно озирался вокруг. Он ничего
общего не имел с теми американцами, которых я встречал в Англии, -
шумливые, самоуверенные, с младенчески гладкими лицами, они были похожи на
детей, подымающих возню в детской.
Аргентине] не так уж плох, если там не ночевать. Формоса [провинция и
город на севере Аргентины] - сплошной притон. Там сходят на берег одни
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий