гости отметили хорошо. Много было выпито разных неслабых напитков, много
закушено, много произнесено задушевных и пышных тостов, восхвалявших
неисчислимые достоинства юбиляра. До кровати Бурдалаков добрался к пяти
утра, днем приходил в себя, вечером выступил перед личным составом крейсера
"Пермь" (знамя все-таки пригодилось) и только после обеда двадцать первого
декабря, уже в день рождения другого великого человека, отправился назад в
Сочи.
Новороссийске, и прошло в сплошном угаре, он об Аглае несколько раз
вспоминал и думал... нет, не о том, чтобы связать с ней свою жизнь навсегда,
но какое-то возможное развитие отношений не исключал. Понравилась она ему
своей прямотой. Не кокетничала, не строила глазки, суждения обо всем имела
прямые и ясные, а при этом была женственна и еще достаточно привлекательна.
Поэтому перед возвращением в Сочи генерал использовал привычный способ
добывания дефицита: позвонил секретарю новороссийского горкома, тот позвонил
председателю горисполкома, тот еще кому-то, и в конце цепи оказался главный
в Новороссийске универмаг, где Федор Федорович приобрел женские часы "Заря"
и духи "Огни Москвы", их любила его покойная генеральша.
шинель и, звеня орденами, пошел с подарками к соседке. Деликатно постучался
в дверь. Никто не ответил. Он еще раз постучал. Дверь отворилась, и
Бурдалаков увидел перед собой Вячеслава Михайловича Молотова, многолетнего
сталинского сподвижника. И хотя Молотов давно уже был низвергнут с вершин
власти и в привилегиях приравнен к номенклатуре второго ряда, Бурдалаков, не
забывши, что это был в государстве второй после Сталина человек, так
растерялся, что открыл рот, но никаких звуков произнести не мог, кроме "а",
"о" и "у". Молотов сквозь чуть затемненные стекла пенсне смотрел на
Бурдалакова, на его погоны и ордена терпеливо и настороженно, ожидая, может
быть, какой-нибудь провокации или даже ареста.
носом Бурдалакова дверь.
та ему сказала, что Аглая Степановна Ревкина покинула санаторий сегодня
утром, за неделю до истечения срока, указанного в путевке. Как, что, почему,
Калерия Фроловна не знала, а Федор Федорович приблизительно догадывался.
Глава 17
потому, что она рассчитывала на серьезное (хотя последняя встреча и могла
зародить в ней кое-какие надежды), но потому, что произошло это неожиданно,
второпях, накануне даты, которую ей хотелось бы отметить вместе с генералом.
почерком с причудливыми завитушками и необычным стилем:
вам свои поздравления в связи с девяностолетием со дня рождения Великого
полководца нашей страны и других народов Генералиссимуса тов. Сталина И. В.
А также разрешите пожелать вам долгих лет здоровья и хор. жизни. Про нас
писать нечего, погода стоит студеная, имеются перебои с поставками дров и
угля населению. Кв-ра ваша находится в полном порядке, насколько можно
судить по наружному виду дверей и окон и по показаниям соседей. Дедушка
здоров. Вот и все. Желаю вам, что вы наслаждаетесь полноцен. отдыхом и
равномер. питанием, что бывает полезно в отношении здоровья и самочувствия.
гр. Шубкин М. С. был освоб. из-под стражи ввиду отсутствия сост.
преступления и оголтелой кампании антисов. кругов в нек-рых зап. странах".
Аглае не понравился и породил некоторые, как выяснилось, небезосновательные
предчувствия.
Глава 18
светила полная луна. Аглая долго смотрела на луну и пыталась найти на ней
то, что когда-то в далекой прошлой жизни ей показывал Андрей Ревкин, тогда
еще не муж, а боевой товарищ. Тогда они в составе группы комсомольцев,
проводивших коллективизацию вместе с отрядом НКВД, в сумерках подошли к
непокорной деревне Грязное и до утра залегли в стогах сена. Она оказалась с
Андреем в одном стогу. Ночь была тихая, мирная, лунная. Был виден весь
пойменный луг с темными стогами на нем и отдельными деревьями, которые как
будто брели куда-то все вместе и каждое в одиночку и уходили в белый туман,
поднимавшийся от реки. На фоне тумана совершенно черными казались
расставленные криво избы деревни, там было сонно и тихо, только время от
времени во сне мычали коровы и ни с того ни с сего, а может быть, что-то
предчувствуя, взбрехивали и выли собаки. Сначала завывала одна, за ней
другая, они начинали голосить хором, словно одна стремилась перевыть другую,
и у людей, даже у залегших в стогах, тревожно было на душе. Но к середине
ночи собаки успокоились и наступила полная тишина. Только шуршало сено и
стрекотали кузнечики. Светлячки летали перед глазами, как маленькие
самолетики. Андрей потянулся к Аглае и стал тискать ее грудь, тогда еще
молодую, упругую и никем не троганную. Сначала он тискал сквозь гимнастерку,
а потом, расстегнувши несколько пуговиц, и живьем. Она потянулась к нему, но
прежде, чем отдаться, спросила как старшего и подкованного теоретически
товарища, возможно ли двум молодым большевикам, выполняющим важное задание
партии, думать о таком второстепенном деле, с которым он к ней приступил. Он
ей сказал, что возможно, и сослался на Маркса, говорившего, что ему не чуждо
ничто человеческое. И товарищ Ленин в письме Инессе Арманд писал, что,
будучи материалистами и реалистами, большевики не могут отрицать объективных
законов природы и между товарищами по партии, принадлежащими к разным полам,
может возникать определенное влечение. Подавлять его бесполезно, избежать
его невозможно, поэтому товарищам одного пола следует идти навстречу
товарищам другого пола и удовлетворять обоюдные желания, чтобы потом не
отвлекаться от выполнения действительно важных заданий.
она, во-первых, девушка, а во-вторых, детей сейчас никаких не хочет. Она
пустила его в себя не без страха, зная понаслышке, что первый раз это бывает
больно. Чтобы не попортить одежду, она сняла с себя все, что было ниже
гимнастерки. Но пока он возился с собственной одеждой, возникшая было
страсть прошла и осталось любопытство, любопытство и страх, который оказался
напрасным. К ее удивлению, ей не стало ни больно, ни приятно, ни неприятно.
В какой-то момент ей даже показалось, что он промахнулся, и только протянув
руку, она убедилась, что это не так. Завершив дело, он, оберегая ее от
возможной беременности, вылил ей на живот целую лужу. Она окунула палец и
попробовала на язык. Он спросил: вкусно? Она сказала: похоже на сырое яйцо.
Он, помявшись, спросил: а почему ты говорила, что ты девушка? Она сказала: я
говорила, что девушка, потому что я была девушка. Я вообще никогда не вру и
тебе врать не собираюсь. А почему же не было крови? - спросил он. Сама
удивляюсь, - ответила она. Потом ей врач объяснила, что у нее такая
анатомия: половой жизнью ничто не нарушилось и оставалось ненарушенным до
самых родов. Таким образом, Аглая до родов могла считать себя по-прежнему
совершенно невинной, а в некоторым смысле невинной оставалась и после.
спрашивал: видишь, там брат режет брата? Она спросила, а что там тоже
классовая борьба? Он засмеялся и сказал: там классовой борьбы не может быть,
потому что нет никаких классов. Она и на этот раз не поняла и решила, что
там построено бесклассовое общество. Он опять засмеялся и уточнил, что там и
общества нет, потому что вообще нет ничего живого. А какой же брат режет
какого брата? Он терпеливо ей объяснял: братьев там тоже нет, но если
вглядеться в эти пятна, то они похожи на людей, из которых один режет
другого. Видишь? Видишь? - спрашивал он. Нет, отвечала она. Пятна вижу, а
людей не вижу. Он тогда ей сказал, что у нее не хватает воображения. Она о
себе это уже слышала. Ей еще в школе учитель сказал как-то в досаде, что у
нее нет фантазии, чувства юмора и чувства прекрасного. У ее сестры Натальи
(на год моложе Аглаи, она училась с ней в одном классе) учитель находил и
фантазию, и чувства - то, и другое, и третье (а потом и четвертое,
переспавши с ней в кабинете директора), а у нее - ничего. Впрочем, это все
мало ее беспокоило, потому что помимо других чувств у нее не было чувства
отсутствия чего бы то ни было. Она не всегда понимала шутки и не знала, для
чего существуют стихи, балет или опера. Ведь в жизни люди не говорят
стихами, не танцуют, когда в них попадает стрела, и не поют на смертном
одре. Существование этих искусств Аглая допускала только в порядке
исключения, когда они воспевают героев революции или войны, поддерживают
боевой дух советских воинов или способствуют выполнению трудящимися
производственных планов.
были те самые пятна, но они опять были просто пятна и не были похожи на
братьев. Она вспомнила утверждение Андрея, что, если долго смотреть на луну,
станешь лунатиком и будешь ночью в голом виде ходить по крышам. Она
испугалась, она не хотела голой ходить по крышам, в ее возрасте это было бы