шляпе с зеленой лентой, а лицо мое и нос были сплошь изукрашены отметинами
от жала москитов и клопиных укусов.
на это не ответствует, - лишь бросает на меня умоляющий взгляд, который ясно
говорит: "Задайте мне, пожалуйста, этот вопрос еще раз и погромче, хорошо?".
Я повторяю вопрос.
проверяя, какое все это производит на нее впечатление, и, потирая руки,
очень громко говорит: - Нет, сэр, не скоро, мы тут еще поживем. Меня теперь
так легко не поймаешь! Слишком я люблю свободу, сэр. Ха-ха!.. Не так-то
просто человеку уехать из свободной страны, сэр. Ха-ха!.. Нет, нет! Ха-ха!..
Сами на это не пойдем, пока нас не принудят, сэр. Нет, нет!
снова разразился смехом. Многие из стоящих вокруг тоже качают головой в знак
согласия с доктором, тоже смеются и поглядывают друг на друга, как бы
говоря: "Остроумный малый, этот Крокус, парень что надо!" И, если я хоть
что-то смыслю, в тот вечер на лекции оказалось, конечно, немало людей, в
жизни не думавших ни о френологии, ни о докторе Крокусе.
ехали под непрестанный, ни на секунду не смолкавший аккомпанемент все той же
музыки. В три часа пополудни мы сделали новый привал у деревни Ливан, -
чтобы еще раз накачать водой лошадей и вдобавок дать им подкрепиться
кукурузой, в чем они очень нуждались. Пока совершалась эта церемония, я
направился в деревню; по дороге мне повстречался довольно большой дом,
который рысью тащили под гору более десятка волов.
нашей прогулки надумали вернуться к вечеру сюда и, если удастся, заночевать.
Такое решение всем понравилось, и так как наши лошади к этому времени уже
отдохнули, мы снова двинулись в путь и на закате подъехали к прерии.
и слышал о прериях, - но я был разочарован тем, что увидел. Передо мной,
убегая вдаль, к заходящему солнцу, расстилалась бесконечная равнина, и
только узкая полоска деревьев, словно легкая царапина, нарушала ее
однообразие; так она стлалась до горизонта, а там, сойдясь с пылающим небом,
как бы растворялась в его ярких красках и сливалась с далекой голубизной.
Она лежала, как тихое море или озеро без воды - если допустима такая
метафора, - и день над ней клонился к закату; несколько птиц парило здесь и
там, а вокруг - покой и тишина. Трава была еще невысокая, и кое-где чернела
заплатами голая земля, а полевые цветы - те немногие, что попались мне на
глаза, - были неяркие и росли не густо. При всей грандиозности панорамы,
самая протяженность и плоская поверхность прерии, не дающая никакой зацепки
воображению, делают ее непривлекательной и неинтересной. Я, например, не
ощутил того приволья и той восторженной приподнятости, какие чувствуешь при
виде вересковой степи или даже наших английских меловых холмов. Здесь было
пустынно и дико, но это голое однообразие угнетало душу. И я подумал, что,
пересекая прерию, никогда бы не мог все забыть и раствориться в окружающем,
как это неизменно происходило со мной, когда я, бывало, почувствую вереск
под ногами или выйду к скалистому берегу, - нет, я только поглядывал бы то и
дело на далекую и все отступающую линию горизонта с желанием поскорей
добраться до нее и миновать. Зрелище это невозможно забыть, но едва ли, мне
кажется, станешь с удовольствием вспоминать прерию (во всяком случае, такую,
какой я увидел ее) или захочешь поглядеть на нее еще раз в жизни.
пообедали в прерии. В корзинах у нас оказалась жареная дичь, буйволовый язык
(кстати, весьма тонкое лакомство), ветчина, хлеб, сыр и масло; печенье,
шампанское, херес; лимоны и сахар для пунша; а также в изобилии рис. Ужин
получился превосходный, а хозяева были на редкость добры и радушны. Я часто
с удовольствием вспоминал потом эту веселую компанию, и никакие пирушки под
открытым небом, пусть даже с давними друзьями и поближе к дому, не изгонят
из моей памяти веселых собутыльников, с которыми мы пировали в прерии.
останавливались днем. По чистоте и удобствам он едва ли уступил бы любой,
даже самой уютной сельской харчевне в Англии.
раз ни один из домов не странствовал, хотя, возможно, для этого еще было
рано; и я развлечения ради пошел побродить по довольно странному скотному
двору за трактиром. Чего тут только не было: и множество каких-то нелепых,
наспех сколоченных сараев, служивших конюшней; и грубое подобие колоннады,
построенной, чтобы в тени ее отдыхать в жару; и глубокий колодец; и большой
земляной погреб, где зимою хранят овощи; и голубятня с такими, как у всех
голубятен, крошечными отверстиями, что, казалось, жирным зобатым птицам,
разгуливавшим вокруг, сколько бы они ни старались, нипочем туда не попасть.
Насмотревшись вдосталь на все это, я перешел к осмотру двух зальцев
трактира, стены которых были украшены цветными литографиями, изображавшими
Вашингтона, президента Мэдисона * и некую молодую леди с очень белым лицом
(довольно густо засиженным мухами); приподняв пальчиками золотую шейную
цепочку, она показывала ее восхищенному зрителю и доводила до сведения своих
восторженных почитателей, что ей "Ровно семнадцать", хотя я дал бы ей
больше. В парадной комнате висело два поясных портрета, хозяина и его
маленького сынишки, писанных маслом, - оба с виду были храбры, как львы, и
оба взирали с холста таким напряженным взором, что портретам этим не было
цены. Писал их, полагаю, тот самый художник, что расписал красным с желтым
двери Бельвиля; ибо, мне кажется, я сразу узнал его кисть.
часов в десять наткнулись на стоянку немецких переселенцев, везших свой
скарб в повозках, - у них был разведен великолепный костер, который они
собирались погасить, так как кончали привал. И до чего же было приятно
посидеть у огня: вчера было жарко, но сегодня выдался холодный день, дул
резкий ветер. Когда мы снова пустились в путь, перед нами возник вдали еще
один древний могильный холм, именуемый Курганом Монахов - в память о
фанатиках из ордена траппистов *, которые много лет назад, когда на тысячу
миль вокруг не было еще ни одного поселенца, основали в этом безлюдном месте
монастырь и все погибли от здешнего вредного климата. Печальная судьба. Но,
думается мне, лишь немногие разумные люди найдут, что роковая развязка
нанесла обществу заметный ущерб.
вчера. Все те же болота, кустарник и несмолкаемый хор лягушек, невиданно
буйная растительность, дышащая гнилостными испарениями земля. То тут, то там
- и довольно часто - нам попадался одинокий, потерпевший крушение, фургон с
пожитками какого-нибудь переселенца. Жалкое зрелище являют собой эти увязшие
в трясине повозки: ось сломана; рядом праздно лежит колесо; мужчина ушел за
много миль позвать кого-нибудь на подмогу; женщина сидит среди своих
кочующих пенатов и кормит грудью ребенка - олицетворение заброшенности и
удрученного долготерпения; упряжка волов понуро лежит в грязи, - изо рта и
ноздрей у них вырываются такие клубы пара, что, кажется, вся окрестная сырая
мгла и туман исходят непосредственно от них.
изделия", а затем на пароме перебрались в город, проехав мимо острова, где
дерутся все дуэлянты Сент-Луиса, - именуется он Кровавым и назван так в
память последней роковой битвы, когда противники в упор стреляли друг в
друга из пистолетов. Оба тотчас упали на месте мертвыми; и, возможно, иные
здравомыслящие люди рассудят, что эта смерть, как и гибель мрачных безумцев,
покоящихся под Курганом Монахов, - не большая потеря для общества.
ГЛАВА XIV
Сэндаски. - Затем через озеро Эри к Ниагаре
озерам" у маленького городка Сэндаски, куда неизбежно приведет нас дорога на
Ниагарский водопад, нам пришлось вернуться в Сент-Луис тем же путем, каким
мы сюда приехали, и проделать весь маршрут в обратном направлении вплоть до
Цинциннати.
отплытие нашего парохода, который должен был тронуться уж не знаю в какую
рань, откладывали с часу на час и, наконец, перенесли на полдень, - мы
решили проехать вперед на лошадях в прибрежную старую французскую деревушку
Каронделе, больше известную, однако, под шуточным названием Пустой Карман, и
договорились, что пароход там нас и заберет.
трактиров, - и, надо сказать, кладовые их, бесспорно, оправдывали ее
прозвище, ибо в обоих нечего было есть. Мы вернулись обратно и, проехав с
полмили, отыскали, наконец, одинокий домик, где можно было получить кофе и
ветчину; тут мы и решили дожидаться нашего судна, приближение которого можно
было увидеть издалека с лужайки перед дверью.
подали в своеобразной комнатке, где стояла кровать, а на стенах висело
несколько старых картин, писанных маслом, которые в свое время украшали,
верно, какую-нибудь католическую часовню или монастырь. Нас отменно
накормили, и стол был сервирован необыкновенно опрятно. Содержала таверну
своеобразная чета, пожилые муж с женой; мы имели с ними долгую беседу и
решили, что они, пожалуй, принадлежат к числу лучших представителей этой
профессии на Западе Соединенных Штатов.
старик, я бы дал ему лет шестьдесят), в последнюю войну с Англией * сражался
в рядах народного ополчения и перепробовал все на войне - все, кроме самого
Маркеев Олег
Акунин Борис
Шилова Юлия
Бажанов Олег
Шилова Юлия
Орлов Алекс