Микобер. - Я никогда не смогу все это забыть и не забуду, даже если бы
захотела!
преуспевайте! Если с течением времени я узнаю, что моя злосчастная судьба
послужила вам предостережением, я буду считать, что в этом подлунном мире я
существовал не без пользы. Если счастье мне улыбнется (а я на это надеюсь),
я с радостью сделаю все, что в моих силах, чтобы прийти вам на помощь и
вывести вас на дорогу.
местах и печально смотревшая на меня, пока я стоял на дороге и пристально на
них глядел, - мне кажется, миссис Микобер вдруг прозрела и увидела, как я
еще мал. Думаю я так потому, что она, с совершенно новым для меня,
материнским выражением лица, дала мне знак вскарабкаться наверх, обняла меня
за шею и поцеловала так, как будто я был ее сыном. Я едва успел спуститься
вниз, как карета тронулась, и я с трудом мог разглядеть семейство среди
носовых платков, которыми оно размахивало на прощанье.
"сиротская"; мы печально посмотрели друг на друга, затем пожали друг другу
руку и попрощались; она, мне думается, отправилась снова в работный дом
прихода св. Луки, а я пошел начинать свой трудовой день на складе "Мэрдстон
и Гринби".
решил бежать. Любым способом бежать в деревню к единственной родственнице,
какая у меня оставалась на свете, и рассказать обо всем, что случилось со
мной, моей двоюродной бабушке, мисс Бетси.
мысль. Но она зародилась в ней, засела крепко и привела к такому твердому
решению, какого я никогда еще не принимал. Вряд ли я питал тогда
какие-нибудь далеко идущие надежды, я сосредоточился исключительно на том,
чтобы привести задуманное мною в исполнение.
меня сна, я возвращался к рассказу моей бедной матери о моем рождении, -
рассказу, который в былые времена я так любил слушать и знал наизусть. В
этом рассказе бабушка появилась и исчезла, страшная, пугающая фигура; но в
ее поведении была одна черточка, которая мне нравилась и чуть-чуть меня
приободряла. Я не мог забыть, что моей матери казалось, будто она
почувствовала, как прикоснулась к ее прекрасным волосам моя бабушка,
прикоснулась нежной рукой. Быть может, это была только фантазия матери, не
имевшая ровно никаких оснований, но я нарисовал себе такую картину: грозная
бабушка смягчается при виде юного прекрасного лица, которое я помнил так
хорошо и так сильно любил; и эта черточка согревала весь рассказ матери.
Вполне возможно, что она долго таилась в моем сознании и постепенно привела
меня к моему решению.
длинное письмо и, как бы вскользь, спросил, помнит ли она ее адрес; при этом
я упомянул, что слышал, будто эта леди проживает в таком-то месте, которое я
назвал наугад, а я, мол, хотел бы знать, верно ли это. В письме я писал, что
очень нуждаюсь в полгинее, и был бы ей премного благодарен, если бы она
ссудила мне эту сумму до той поры, покуда я не смогу вернуть, и обещал
рассказать позднее, зачем мне нужны деньги.
любви и преданности. В письмо она вложила полгинеи (боюсь, ей стоило
большого труда извлечь эти деньги из сундука мистера Баркиса) и сообщала,
что мисс Бетси проживает где-то около Дувра, но ей неизвестно, в самом ли
Дувре, в Хайте, в Сандгете или в Фолкстоне. Кто-то из служащих на складе в
ответ на мой вопрос об этих местах сказал, что все эти города расположены
рядом, по соседству один от другого, и я счел такой ответ вполне
удовлетворительным для моих целей и решил отправиться в конце недели.
"Мэрдстона и Гринби" дурную славу, считал себя обязанным остаться до
субботнего вечера, а поскольку при поступлении на склад мне было уплачено
вперед за неделю, решил не идти в обычный час в контору за своим жалованьем.
Вот по этой-то причине я и взял взаймы полгинеи, чтобы иметь деньги на
дорогу.
получки, а Типп, возчик, пользовавшийся привилегией получать первым, пошел
за деньгами, я пожал руку Мику Уокеру, попросил его, когда он пойдет в
контору, передать мистеру Куиньону, что я отправился перенести свой сундучок
к Типпу, и, в последний раз пожелав спокойной ночи Мучнистой Картошке,
убежал.
для него адрес на обратной стороне одной из наших адресных табличек, которые
мы прибивали к бочонкам: "Мистеру Дэвиду до востребования, контора наемных
карет, Дувр". Эта табличка была у меня в кармане, заранее приготовленная,
чтобы привесить ее к сундучку, когда мне удастся вынести его из дому; по
дороге домой я искал кого-нибудь, кто помог бы мне перетащить сундучок в
контору почтовых карет.
тележки, запряженной ослом, долговязый парень; когда я проходил мимо, он
поймал мой взгляд и крикнул: "Ну что, ротозей, небось запомнил меня?" -
заметив, что я пристально на него смотрю. Я остановился и сказал, что отнюдь
не хотел его обидеть, а просто-напросто размышлял, возьмется ли он исполнить
одно поручение.
шесть пенсов за доставку его в контору дуврских наемных карет.
запряженную ослом тележку, которая была не чем иным, как большим деревянным
корытом на колесах, и, грохоча, поскакал с такой скоростью, что мне
приходилось напрягать все силы, чтобы не отстать от осла.
во время разговора, и это мне не понравилось. Но мы с ним уже сговорились, и
мне пришлось повести его наверх в мою комнату, откуда мы вынесли сундучок и
поставили в тележку. Мне покуда не хотелось привешивать к сундучку табличку
с адресом, чтобы кто-нибудь из семьи хозяина не проведал о моем плане и не
задержал меня; поэтому я попросил парня остановиться на минуту, когда он
поравняется с глухой стеной тюрьмы Королевской Скамьи. Только успел я это
сказать, как он помчался так, словно и он сам, и мой сундучок, и тележка, и
осел - все разом обезумели, а я чуть не задохся, стараясь догнать его и
окликая на бегу, пока, наконец, не догнал в указанном мною месте.
доставая табличку с адресом. Ради сохранности монеты я засунул ее в рот и,
хотя руки у меня дрожали, очень удачно приладил табличку, как вдруг
долговязый ударил меня в подбородок, и я увидел, что мои полгинеи вылетели
изо рта ему на ладонь.
схватил меня за ворот куртки. - Что! Удрать собрался? А ну-ка пойдем в
полицию, негодный мальчишка!
перед ослом, словно между этим животным и судьей была какая-то связь, но
вдруг передумал, прыгнул в тележку, уселся на мой сундучок и, крикнув, что
едет в полицию, помчался еще быстрее, чем раньше.
да, пожалуй, и смелости бы у меня недостало. Раз двадцать меня чуть не
задавили. Я терял его из виду, снова находил, снова терял, на меня кричали,
огрели меня кнутом, я упал в грязь, кое-как поднялся, на кого-то наскочил,
налетел на столб. Но вот настал момент, когда, измученный страхом и жарой,
опасаясь, как бы весь Лондон не бросился за мной в погоню, я дал возможность
долговязому парню скрыться с моими деньгами и сундучком. Я рыдал, я не в
силах был перевести дыхание, но, не останавливаясь, вышел на дорогу, ведущую
к Гринвичу, который, как я узнал раньше, находится на пути в Дувр. К дому
моей бабушки, мисс Бетси, я нес с собой чуть-чуть побольше имущества, чем
было у меня в ту ночь, когда мое появление на свет привело ее в такое
негодование.
ГЛАВА ХIII
самого Дувра, когда я отказался от погони за парнем с тележкой и направил
свои стопы к
ибо сделал остановку на Кент-роуд, на площадке с бассейном и какой-то
огромной нелепой статуей посредине, трубившей в сухую раковину. Здесь я
присел на приступку у чьей-то двери, измученный, ослабевший от непомерного
напряжения, и у меня уже не хватало сил оплакивать потерю сундучка и
полгинеи.
сидел и отдыхал. Но, к счастью, ночь была летняя и погожая. "Когда я
отдышался и стеснение в груди прошло, я встал и пошел дальше. Несмотря на
все свое отчаяние, я и не помышлял о том, чтобы вернуться назад. Вряд ли я
подумал бы об этом, даже если бы на Кент-роуд возвышались сугробы Швейцарии.