других, столь же великих богов, а не свирепый идол, жестокий и равнодушный,
немой истукан, вперивший незрячий взор в свои связанные по рукам и ногам
жертвы, который ничто не может подвигнуть, кроме точно вычисленной подъемной
силы в столько-то тонн, - что было до этого Луизе? Ее память о родном доме и
детстве была памятью о том, как в ее юной душе, едва забив, иссякали все
свежие ключи. Золотых вод там не было. Они струились не здесь, они орошали
край, где с терновника сбирают виноград и с репейника смокву.
отворила дверь в спальню матери. С тех пор как Луиза покинула Каменный
Приют, Сесси жила там на правах члена семьи. Она и сейчас сидела подле
больной, и Джейн, сестренка Луизы, девочка лет двенадцати, тоже была здесь.
старшая дочь. Она полулежала на диване, лишь по давней привычке сохраняя
свою обычную позу, если вообще можно говорить о позе в применении к столь
беспомощному существу. Она решительно отказалась лечь в постель, на том
основании, что если она ляжет, то ей никогда покою не будет.
шалей, казался таким далеким, и звуки обращенных к ней голосов так долго
совершали путь до ее ушей, словно она покоилась на дне глубокого колодца,
где, как известно, лежит Истина. Бедная женщина и впрямь была сейчас ближе к
Истине, чем когда-либо в жизни.
что ни разу, с тех пор как он женился на Луизе, не назвала его этим именем и
так как она еще не придумала сколько-нибудь пристойной замены, она зовет его
просто Дж. - и не станет она сейчас изменять этому правилу, потому что
покамест еще ни на чем не остановила свой выбор. Луиза несколько минут
просидела подле матери и несколько раз с ней заговаривала, прежде нежели та
поняла наконец, кто здесь. Но после этого больная сразу пришла в себя.
довольна своей жизнью. Это дело рук твоего отца. Таково было его желание.
Что ж, ему виднее.
мной. Плохо мне, Луиза. Слабость, голова кружится.
Грэдграйнд, - но я не могу утверждать с уверенностью, что это моя боль.
Луиза, державшая ее за руку, уже не чувствовала под пальцами биения пульса;
но когда она поднесла руку к губам, она заметила, что жизнь тоненькой
ниточкой трепещет в ней.
становится похожа на тебя. Погляди-ка сама. Сесси, подведи ее.
комнату, обратила внимание, что Джейн обнимает Сесси за шею, и теперь
отметила про себя это различие.
миссис Грэдграйнд. - И я теперь вспомнила. Я... я хочу кое-что сказать тебе,
Луиза. Сесси, дружок, оставь нас одних на минутку.
было таким милым и ясным, как личико Джейн; почувствовала, не без горькой
обиды - даже здесь и в такой час, - что оно чем-то напоминает то, другое
лицо - прелестное лицо с доверчивыми, кроткими глазами, бледное от бессонных
тревожных ночей у постели больной и казавшееся еще бледней из-за пышных
темных волос.
чертах торжественное спокойствие, словно ее уносило полноводным потоком и
она, уже не сопротивляясь более, рада была отдаться течению. Луиза опять
поцеловала прозрачную руку умирающей и окликнула ее:
теперь в отлучке, и потому я должна написать ему об этом.
о чем-нибудь - все равно о чем, - мне уже не было покою. И потому я
давным-давно решилась молчать.
матери и напряженно следя за шевелившимися губами, могла она уловить
какую-то связь в ее невнятных, отрывочных словах.
утра до вечера. Ежели есть на свете какая-нибудь ология, которую в этом доме
не истрепали до дыр, то я надеюсь, что никогда не узнаю, как она называется.
силах. - Она чувствовала, что мать уже уносит течением.
отец твой упустил или запамятовал. Я не знаю, что это. Когда Сесси сидит со
мной, я часто об этом думаю. Мне не вспомнить, как оно называется. Но отец
твой может узнать. Вот что меня волнует. Я хочу написать ему, пусть он, ради
бога, узнает, что это такое. Дай мне перо, дай мне перо.
двигалась на подушке.
не могла бы удержать, у нее в руке. Не стоит гадать, какие причудливые,
лишенные смысла письмена чертили ее пальцы на платках и шалях. Рука внезапно
остановилась; слабый свет, всегда лишь тускло мерцавший позади бледного
транспаранта, погас; и даже миссис Грэдграйнд, вознесенную из полутьмы, в
которой человек ходит подобно призраку и напрасно суетится * осенил
величавый покой мудрецов и патриархов.
ГЛАВА X
достойная женщина вынуждена была провести чуть ли не месяц в усадьбе мистера
Баундерби, где, вопреки тяге к подвижничеству, проистекавшей из похвального
понимания своего нынешнего, более скромного места в мире, она героически
соглашалась жить, так сказать, припеваючи, катаясь как сыр в масле. Все
время, пока длился ее отдых от забот хранительницы банка, миссис Спарсит
являла собой пример стойкости и постоянства, упорно выражая мистеру
Баундерби в лицо столь горячее сочувствие, какое редко выпадает на долю
смертного, и бросая в лицо его портрету "болван" с величайшей язвительностью
и презрением.
прозорливость миссис Спарсит - почуяла же она, что его не ценят по заслугам
в собственном доме (в чем это выражалось, он еще не додумался), - и, кроме
того, угадывая, что Луиза воспротивилась бы частым визитам миссис Спарсит,
если вообще допустима мысль о противодействии его могучей воле со стороны
Луизы, - решил не упускать миссис Спарсит из виду надолго. И потому, когда
состояние ее нервов позволило ей возвратиться к одиноким трапезам в банке,
он накануне ее отъезда сказал ей за обедом:
сюда по субботам и оставаться до понедельника. - На что миссис Спарсит, не
будучи, впрочем, магометанкой, отвечала в том смысле, что, мол, "слушаю и
повинуюсь".
и, однако, в ее воображении возникла некая аллегория. Вероятно, упорная
слежка за Луизой и длительные раздумья над ее непроницаемым поведением, до
предела отточив острый ум миссис Спарсит, послужили трамплином для этой
вдохновенной идеи. Она мысленно воздвигла громадную лестницу, у подножия
которой зияла темная пропасть позора и гибели; и по этой-то лестнице, ниже и
ниже, день ото дня, час от часу спускалась Луиза.
лестницу, злорадно наблюдать, как по ней сходит Луиза: то медленно, то
быстро, иногда шагая сразу через несколько ступенек, иногда останавливаясь,
но только не возвращаясь вспять. Повороти она хоть раз обратно, миссис
Спарсит умерла бы от тоски и горя.
день, когда последовал вышеизложенный приказ мистера Баундерби еженедельно
посещать его. Миссис Спарсит была в приподнятом настроении и потому не прочь
завести беседу.
предмета, о котором вы предпочитаете умалчивать, что, разумеется, с моей
стороны просто дерзость, ибо все, что вы делаете, вы делаете обдуманно, -
слышно ли что-нибудь новое об ограблении банка?
не один день, сударыня.
Ежели Ромул и Рем* могли ждать, Джосайя Баундерби может ждать не хуже их.
Хотя им в детстве и лучше жилось, чем мне. У них волчица была за кормилицу,
а у меня волчица была всего только за бабку. Молока она не давала, сударыня.
Зато очень больно лягалась. Точь-в-точь, как олдернейская корова.
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Флинт Эрик
Березин Федор
Суворов Виктор
Распопов Дмитрий