я молю вас: довольно насилия над бумагой! Сровняйте Бастилию с землей, но
сберегите эти книги - они пригодятся нашим потомкам.
место в Ратуше!
показался в Комендантском дворе, подтащил свой насос к пламени, которое,
подобно Александрийскому пожару, готово было пожрать архивы целого мира, и
погасил его.
пропущено.
карман, а затем обратился к Бийо и Питу:
исполнить.
кольцом окружала вход в крепость, ибо у входа стояли остальные узники.
Вит, граф де Солаж и Таверне.
всего два года назад по обвинению в подделке векселя - обвинению, которое
скорее всего было ложным.
своих спасителей, превозносил их победу и рассказывал окружающим историю
своего заключения.
он был затем переведен в Бастилию, где пробыл пять лет, ни разу не
подвергнувшись допросу и ни разу не видавши ни следователя, ни судьи; отец
его уже два года как умер, но за эти два года никто и не вспомнил о сыне и,
вероятно, не вспомнил бы и впредь. Если бы народ не взял Бастилию, графу де
Солажу, вероятно, никогда бы не удалось ее покинуть.
иностранным акцентом. На многочисленные вопросы толпы он отвечал, что не
знает, ни сколько времени пробыл в темнице, ни за что был туда заключен. Он
помнил лишь одно: что он приходится кузеном г-ну де Сартину. В самом деле,
один из тюремщиков, по имени Гийон, видел, как однажды г-н де Сартин
навестил де Вита в тюрьме и дал ему подписать какую-то доверенность, о чем,
впрочем, вовсе не помнил узник.
островах Святой Маргариты и тридцать лет, проведенных в стенах Бастилии; это
был девяностолетний старец, седоволосый и седобородый; от постоянного
пребывания в полутьме он почти ослеп и видел окружающий мир как в тумане.
Когда народ открыл его темницу, он не понял, чего хотят все эти люди;
услышав речи о свободе, он покачал головой, а когда ему наконец объяснили,
что Бастилия взята, он разволновался:
и герцог де Ла Врийер?
а второй впал в детство.
что взывала к мести. С тех пор, как они очутились в Бастилии, эти несчастные
никогда не слышали больше одного человека зараз; единственными звуками,
долетавшими до их слуха, было медленное, таинственное поскрипывание сырого
дерева, подобный тиканью невидимых часов шорох паука, ткущего свою паутину,
да шуршание лапок испуганной крысы, спешащей юркнуть в Щель; теперь же,
когда кругом гремели голоса сотен тысяч людей, несчастные узники, казалось,
готовились проститься с жизнью.
защитники свободы предложили торжественно отнести бывших заключенных в
Ратушу, и предложение это было единодушно принято.
Бийо с Питу, уже узнали.
доктора и вознесли над толпой.
оружию полновесные тумаки, - кожа народа огрубела от восторга и счастья.
Удары кулаком, удары древком пики, удары прикладом ружья - все это
победители принимали, как нежные ласки, и лишь сильнее хмелели.
которую триумфатор мог держаться.
церкви Святого Иоанна, бурное море, чьи волны несли пленников-триумфаторов
среди пик, штыков и ружей самого разного образца, разной формы и разных
эпох.
так тесно прижимались один к Другому, что напоминали остров.
громкие и возбужденные, чем те, которыми народ приветствовал узников, однако
в этих речах звучала не гордость победителей, но угроза мстителей.
шествием.
твердую память. Пять дней тюремного заключения, омрачившие его жизнь,
пролетели очень быстро. Зрение его не успело ослабеть в тюремной мгле.
сражение. Как правило, те, кто уцелел в бою, снисходительны к врагам.
со времен Жакерии до наших дней, толпа, не решающаяся сама взяться за оружие
и возбуждающаяся громом чужих сражений, толпа, разом и жестокая и трусливая,
после победы ищет возможности принять хоть какое-нибудь участие в той
борьбе, которая только что наводила на нее такой страх. Она берет на себя
отмщение.
приносила ему новые страдания.
Юлленом вступившийся за его жизнь; защитой этому герою недавнего штурма
служили его мундир и восхищение толпы, видевшей, как он в первых рядах шел в
атаку под огнем противника. На кончике шпаги Эли нес полученную от
Станисласа Майяра записку, которую г-н де Лоне передал народу через
амбразуру.
за ними - Майяр со знаменем, за ним - юноша, показывавший всем желающим
проткнутый штыком устав Бастилии - отвратительный документ, по вине которого
было пролито столько слез. И наконец, вслед за этим юношей шел под охраной
Юллена и еще двух-трех человек сам комендант; впрочем, его почти не было
видно из-за кулаков, сабель и пик, которыми яростно размахивали окружавшие
его парижане.
бульваров к реке, двигался другой не менее страшный человеческий клубок, в
середине которого находился плац-майор де Лосм; он, как мы видели, пытался
спорить с комендантом, но в конце концов подчинился его приказу и продолжил
защиту крепости.
человеку доброму и храброму, смягчением своей участи. Однако толпа об этом
не знала.
тем как комендант в своем сером кафтане без всякого шитья и без ленты ордена
Святого Людовика, которую он успел с себя сорвать, еще мог надеяться на
спасение - лишь бы в толпе не нашлось людей, знающих его в лицо.
хладнокровия и наблюдательности даже в минуты опасности.
самых надежных и преданных , друзей, самых храбрых солдат своего народного
войска: двое или трое откликнулись на его зов и пытались помочь ему
исполнить благородное намерение - спасти де Лоне от расправы.
Беспристрастная история сохранила имена этих смельчаков: их звали Арне,
Шолла и де Лепин.
Юллен и Майяр, старались защитить жизнь человека, осужденного на смерть
сотней тысяч их собратьев.
ставший за последние дни куда более популярным, чем прежде, вызывал у народа
безграничное почтение.
господин де Лоне не страдал физически, хотя никто не мог защитить его от
угроз и оскорблений.
не приходится. Толпа похитила их одного за другим, то ли для того, чтобы