заговорил с Дианой, все еще не оправившейся от страха.
время уходит... Вы еще не сказали мне, что простили мое безумие...
Нет, только в сочувствии, в утешении, брат мой. Я на вас не сердилась, я
только плакала.
тревоги за наше будущее. Поймите меня: вы - одна из лучезарных целей моей
жизни. Шагая к этой цели, я должен быть спокоен и думать только об
опасностях пути. Я должен быть уверен, что в конце его меня ждете вы...
Ждете с улыбкой скорби, если я приду, потерпев неудачу, или с улыбкой
радости, если я приду с победой! Для этого между нами не должно быть никаких
недомолвок. Между тем, сестра моя, вам необходимо будет поверить мне на
слово... Ибо тайна, лежащая в основе моих поступков, принадлежит не мне. Я
поклялся хранить ее... Ждите же меня! Спустя некоторое время я вернусь,
чтобы сказать вам одно из двух: "Диана, я люблю тебя, ты должна быть моей, и
нам надо сделать все для того, чтобы король согласился на наш брак". Либо я
скажу вам: "Сестра моя, неодолимый рок воспротивился нашей любви и не
желает, чтобы мы были счастливы. Ничего здесь от нас не зависит... Я
возвращаю вам ваше слово. Вы свободны... Молча склоним головы и примиримся с
неизбежным нашим жребием".
Габриэль. - До тех пор вы тщетно ломали бы себе голову над нею. А поэтому
ждите и молитесь. Обещаете ли вы, во-первых, верить в меня, во-вторых, не
носиться со скорбной мыслью уйти от мира и похоронить себя в монастыре?
Обещаете ли вы верить мне?
хотите, чтоб я вернулась в мир?
прошу вас об этой милости, чтоб отныне спокойно и твердо идти своей страшной
и, может быть, гибельной дорогой в полной уверенности, что я найду вас
свободной. Я знаю, что вы будете меня ждать...
в залог своего обещания, сестра.
траншей - какой-то неясный шум. В первые мгновения Габриэль, испугавшись за
Диану, не обратил внимания на этот шум.
свидания, брат мой! До свидания, Габриэль!
Скажите, что вы только вышли подышать свежим воздухом. До скорой встречи, и
еще раз спасибо!
которые во весь голос выкрикивали ее имя. Впереди шла мать Моника.
скроив невероятно постную рожу, присоединился к людям, бросившимся на поиски
сестры Бени. Ни у кого не было столь чистосердечного вида, как у этого
негодяя. Недаром он так похож был на честного Мартен-Герра.
людьми, Габриэль успокоился и собрался было спуститься с вала, когда вдруг
перед ним выросла тень.
ногу над стеной.
тревогу!" - подскочить к неожиданно выросшей над стеной стремянке, усеянной
испанцами, - все это было для Габриэля делом одной секунды.
испанцы недаром ходили дважды на приступ днем!
ухватился за оба конца стремянки и опрокинул ее в ров вместе с десятью
стоявшими на ней испанцами.
оружию!". Однако неподалеку от него уже приподнималась над стеной другая
лестница, а Габриэль, как назло, не мог ни во что упереться. По счастью, он
разглядел в темноте каменную глыбу, и так как опасность удвоила его силы, то
ему удалось ее поднять, взвалить на парапет, а оттуда столкнуть на вторую
стремянку. Страшная тяжесть сразу расколола лестницу пополам, и испанцы
полетели в ров. Устрашенные гибелью товарищей, враги заколебались.
набатный колокол зазвонил в церкви капитула. Не прошло и пяти минут, как на
вал сбежалось больше ста человек, готовых вместе с виконтом д'Эксмесом
отбросить новых нападающих.
только бить отбой, что они и поспешили сделать, оставив на месте схватки
немало трупов.
Сен-Кантену надо было продержаться еще долгих четыре дня.
XXXIV. ПОБЕДА В ПОРАЖЕНИИ
раньше, чем уничтожит одно за другим все средства сопротивления, какие еще
оставались у обороняющихся. Поэтому в течение последующих трех дней не было
ни одного штурма. Защитники крепости, воодушевленные сверхъестественным
мужеством, казались непобедимыми, и, когда противник бросился на стены,
стены оказались менее стойкими, чем сердца. Башни обваливались, рвы
заполнялись землей, весь пояс укреплений рушился камень за камнем.
отважились на новый штурм. Это был восьмой, и последний день отсрочки,
обещанной королю Габриэлем. Если неприятель и на этот раз будет отбит, отец
его получит свободу. В противном случае все его труды, все его усилия пойдут
прахом, а Диану, отца и его самого, Габриэля, ждет гибель.
бы не поверил, что в человеке могут таиться такие неисчерпаемые силы, такая
могучая воля. Он не думал об опасностях, о смерти, а только о своем отце и о
своей невесте и бросался на пики, ходил под пулями и ядрами, словно
заговоренный. Габриэль, раненный камнем в бок, наконечником копья в лоб, не
чувствовал боли; он будто опьянел от воодушевления: носился с места на
место, колол, разил, рубил, словом и делом поднимая товарищей на бой. Его
видели повсюду, где заваривалось особенно жаркое дело. Он вдохновлял весь
город. Он один стоил десяти, двадцати, ста бойцов. И при этом невероятном
увлечении борьбой он не терял ни на миг самообладания и осмотрительности.
Замечая быстрым, как молния, взглядом опасность, он мгновенно отражал ее.
испанец покинул последний атакуемый редут, Габриэль, обессилев от усталости
и счастья, упал на руки стоявших рядом людей.
очнулся, подле него сидел сияющий адмирал Колиньи.
опять пошел на страшный приступ, и мы опять его отбили?
воскликнул Габриэль. - Слава богу!
отличными известиями, - продолжал Колиньи. - Оборона Сен-Кантена позволила
наладить оборону всей территории. Один из моих лазутчиков, ухитрившийся
повидать коннетабля, обнадежил меня как нельзя более на этот счет. Господин
де Гиз прибыл в Париж с пьемонтской армией и вместе с кардиналом
Лотарингским готовит город и людей к обороне. Обезлюдевший и разрушенный
Сен-Кантен теперь уже не сможет выдержать ближайшего штурма, но его и наша
задача выполнена. Франция спасена, мой друг!
Габриэль. - Но позвольте спросить вас вот о чем. Не из пустого тщеславия я
задаю вам такой вопрос. Вы меня теперь достаточно знаете, чтобы поверить
этому. В основе этого вопроса лежит очень веское, очень важное побуждение,
поверьте. Вот он: считаете ли вы, господин адмирал, что удачной обороной за
последние восемь дней Сен-Кантен в некоторой мере обязан мне?
благородной прямотой. - В день прибытия вы видели, что я не решался взять на
себя страшную ответственность, которой сен-кантенцы хотели обременить мою
совесть. Я собирался сам сдать испанцам ключи от города. На другой день вы
завершили свой подвиг, введя в город подмогу и подняв тем самым дух
осажденных. Я уж не говорю о ваших превосходных советах нашим инженерам и
саперам. Не говорю и о блестящей храбрости, какую вы всегда и повсюду
проявляли при каждом штурме. А кто четыре дня назад словно чудом спас город
от ночной атаки? А кто еще сегодня был так неслыханно храбр и удачлив, что
продлил казавшееся уже невозможным сопротивление? Это все вы, мой друг, вы,
находившийся одновременно повсюду, по всей линии обороны! Недаром наши
солдаты называют вас не иначе, как капитан "Сам-Пятьсот", Габриэль. Говорю
вам с искренней радостью и глубокой благодарностью: вы - первый и
единственный спаситель этого города, а следовательно, и Франции.