Чтение 41–й страницы книги ~Сорок пять~

Шико предоставил ему покончить с этим делом; когда же Горанфло поставил
свой стакан на стол, он сказал:

- Ну хорошо, кончайте свой рассказ, он меня заинтересовал, честное слово!
Значит, вы лишили их одного блюда за то, что, по их мнению, им не хватало
еды?

- Совершенно точно.

- Это чрезвычайно остроумно.

- Наказание возымело необыкновенное действие: я думал, что они
взбунтуются - глаза у них сверкали, зубы лязгали.

- Они были голодны, тысяча чертей, - сказал Шико. - Вполне естественно.

- Вот как! Они были голодны?

- Разумеется.

- Вы так считаете? Вы так думаете?

- Я просто уверен в этом.

- Так вот, в тот вечер я заметил одно странное явление и хотел бы, чтобы
о нем высказались ученые. Я призвал брата Борроме и дал ему указание насчет
отмены одного блюда, а также ввиду мятежного настроения отменил вино.

- Дальше? - спросил Шико.

- Наконец, чтобы увенчать дело, я велел проделать дополнительное воинское
учение, ибо желал окончательно сокрушить гидру мятежа. Об этом, вы, может
быть, знаете, говорится в псалмах. Подождите, как это: "Cabis poriabis
diagonem". Эх, да вам же это, черт побери, невдомек.

- "Proculcabis draconem"1 <1 Сокрушишь змия (лат.). Шико поправляет
Горанфло, коверкающего тексты Священного писания. (Прим, автора.)>, -
заметил Шико, подливая настоятелю.

- Draconem, вот-вот, браво! Кстати о драконах: попробуйте-ка угря, он
изумителен, просто тает во рту.

- Спасибо, я уже и так не могу продохнуть. Но рассказывайте,
рассказывайте.

- О чем?

- Да о том странном явлении.

- Каком? Я уже не помню.

- Том, которое вы хотели предложить на обсуждение ученых.

- Ах да, припомнил, отлично.

- Я слушаю.

- Так вот, я велел провести вечером дополнительное учение, рассчитывая
увидеть негодников обессиленными, бледными, потными. Я даже подготовил
проповедь на текст: "Ядущий хлеб мой..."

- Сухой хлеб, - вставил Шико.

- Вот именно, сухой, - вскричал Горанфло, и циклопический взрыв хохота
раздвинул его мощные челюсти. - Уж я бы поиграл этим текстом и даже заранее
целый час посмеивался по этому поводу. Но представьте себе - во дворе передо
мною оказывается целое войско необыкновенно живых, подвижных молодцов,
прыгающих, словно саранча, и все - под воздействием иллюзии, о которой я и
хочу узнать мнение ученых.

- Какой же такой иллюзии?

- От них даже за версту разило вином.

- Вином? Значит, брат Борроме нарушил ваш запрет?

- О, в Борроме я уверен, - вскричал Горанфло, - это олицетворенное
нерассуждающее послушание. Если бы я велел брату Борроме поджариться на
медленном огне, он тотчас же пошел бы за решеткой и хворостом.

- Ведь вот как плохо я разбираюсь в лицах! - сказал Шико, почесав себе
нос. - На меня он произвел совсем иное впечатление.

- Возможно, но я-то, видишь ли, своего Борроме знаю, как тебя, дорогой
мой Шико, - сказал дом Модест, который, пьянея, впадал в чувствительность.

И ты говоришь, что пахло вином?

От Борроме - нет, от монахов - как из бочки, да к тому же они были словно
раки вареные. Я сказал об этом Борроме.

- Молодец!

- Да, я-то не дремлю!

- Что же он ответил?

- Подожди, это очень тонкое дело.

- Вполне верю.

- Он ответил, что сильная охота к чему-либо может производить действие,
подобное удовлетворению.

- Ого! - сказал Шико. - И правда, дело, как ты сказал, очень тонкое,
черти полосатые! Твой Борроме парень с башкой. Теперь меня не удивляет, что
у него такие тонкие губы и такой острый нос. И его объяснение тебя убедило?

- Вполне. Ты и сам убедишься. Но подойди-ка поближе, у меня голова
кружится, когда я встаю.

Шико подошел.

Горанфло сложил свою огромную руку трубкой и приложил ее к уху Шико.

- Подожди, я все объясню. Вы помните дни нашей юности, Шико?

- Помню.

- Дни, когда кровь у нас была горяча?.. Когда нескромные желания?..

- Аббат, аббат! - с упреком произнес целомудренный Шико.

- Это слова Борроме, и я утверждаю, что он прав. Не происходило ли тогда
с нами нечто подобное? Разве сильная охота не давала нам тогда иллюзии
удовлетворения?

Шико разразился таким хохотом, что стол со всеми расставленными на нем
бутылками заходил ходуном, словно палуба корабля.

- Замечательно, замечательно, - сказал он. - Надо мне поучиться у брата
Борроме, и когда он просветит меня своими теориями, я попрошу у вас,
достопочтенный, об одной милости.

- И ваше желание будет исполнено, как все, что вы попросите у своего
друга. Но скажите, что же это за милость?

- Вы поручите мне одну неделю ведать в вашем монастыре хозяйством.

- А что вы будете делать в течение этой недели?

- Я испытаю теорию брата Борроме на нем самом. Я велю подать ему пустое
блюдо и пустой стакан и скажу: "Соберите все силы своего голода и своей
жажды и пожелайте индейку с шампиньонами и бутылку шамбертена. Но
берегитесь, дорогой философ, - как бы вам не опьянеть от этого шамбертена и
не заболеть несварением желудка от этой индейки".

- Значит, - сказал Горанфло, - ты не веришь в воздействие сильной охоты,
язычник ты этакий?

- Ладно, ладно! Я верю в то, во что верю. Но довольно с нас теорий.

- Хорошо, - согласился Горанфло, - довольно, поговорим о
действительности. Поговорим о славных временах, о которых ты только что
упомянул, Шико, - сказал он, - о наших ужинах в "Роге изобилия".

- Браво! А я-то думал, что вы, достопочтеннейший, обо всем этом позабыли.

- Суетный ты человек! Все это дремлет под величием моего нынешнего
положения. Но я, черт побери, все тот же, какой был прежде.

И Горанфло, несмотря на протесты Шико, затянул свою любимую песенку:

Осла ты с привязи спустил, Бутылку новую открыл, - Копыто в землю звонко
бьет, Вино веселое течет. Но самый жар и самый пыл - Когда монах на воле
пьет. Вовек никто б не ощутил В своей душе подобных сил!

- Да замолчи ты, несчастный! - сказал Шико. - Если вдруг зайдет брат
Борроме, он подумает, что вы уже целую неделю поститесь.

- Если бы зашел брат Борроме, он стал бы петь вместе с нами.

- Не думаю.

- А я тебе говорю...

- Молчи и отвечай только на мои вопросы.

- Ну, говори.

- Да ты меня все время перебиваешь, пьяница.

- Я пьяница?

- Послушай, от этих воинских учений твой монастырь превратился в
настоящую казарму.

- Да, друг мой, правильно сказано - в настоящую казарму, в казарму
настоящую. В прошлый четверг, - кажется, в четверг? Да, в четверг. Подожди,
я уж не помню - в четверг или нет.

- Четверг там или пятница - совсем не важно.

- Правильно говоришь, важен самый факт, верно? Так вот, в четверг или в
пятницу я обнаружил в коридоре двух послушников, которые сражались на
саблях, а с ними были два секунданта, тоже намеревавшихся сразиться друг с
другом - Что же ты сделал?

- Я велел принести плетку, чтобы отделать послушников, которые тотчас же
удрали. Но Борроме...

- Ах, ах, Борроме, опять Борроме.

- Да, опять.

- Так что же Борроме?

- Борроме догнал их и так обработал плеткой, что они, бедняги, до сих пор
лежат.

- Хотел бы я обследовать их лопатки, чтобы оценить силу руки брата
Борроме, - заметил Шико.

- Единственные лопатки, которые стоит обследовать, - бараньи. Съешьте
лучше кусочек абрикосового пата.

- Да нет же, ей-богу! Я и так задыхаюсь.

- Тогда выпейте.

- Нет, нет, мне придется идти пешком.

- Ну и мне-то ведь тоже придется пошагать, однако же я пью!

- О, вы - дело другое. Кроме того, чтобы давать команду, вам потребуется
вся сила легких...

- Ну так один стаканчик, всего один стаканчик пищеварительного ликера,
секрет которого знает только брат Эузеб.

- Согласен.

- Он так чудесно действует, что, как ни обожрись за обедом, через два
часа неизбежно снова захочешь есть.

- Какой замечательный рецепт для бедняков! Знаете, будь я королем, я
велел бы обезглавить вашего Эузеба: от его ликера в целом королевстве
возникнет голод. Ого! А это что такое?