кругом замерзло. Одиноко сидя у окна спальни и целый день разглядывая
поблескивающий льдом окружающий мир, Пол слышал поросячье повизгивание
Мизери в сарае и мычание одной коровы.
здесь, как и бьющие в гостиной часы; но он никогда не слышал, чтобы
поросенок так визжал. Он подумал, что однажды уже слышал подобное мычание
коровы, но это был не здоровый крик, смутно различаемый в болезненном сне,
потому что он сам страшно страдал тогда. Это было тогда, когда Энни в первый
раз оставила его без лекарств. Пол
Нью-Йорке, но он знал, что означает это болезненное мычание коровы. Одну из
коров нужно было подоить. Другой, по-видимому, этого не требовалось, потому
что грубая манера Энни доить уже полностью лишила ее молока.
никакого облегчения. Он сомневался, что Энни смогла бы вернуться домой, даже
если очень этого хотела. Эта часть света превратилась в один большой каток.
Он был удивлен, симпатизируя животным и злясь на Энни, как она могла из-за
своего неприятного и заносчивого эгоизма бросить их страдать в сарае.
самом деле является здесь грязной тварью.
банок, пил воду из нового кувшина, регулярно принимал лекарство, каждый день
спал. Легенда о Мизери и ее амнезии, а также о ее неожиданных (и
захватывающе порочных) кровных родственниках неуклонно обращалась к Африке,
которая по замыслу должна была стать художественным оформлением второй части
романа. Ирония заключалась в том, что женщина втянула его в написание
лучшего из его романов о Мизери. Ян и Джеффри отправились в Саус Эмптон
снаряжать шхуну "Лорелей" для побега. Именно на Черном Континенте Мизери,
которая продолжала впадать в каталептический транс по большей части в самые
неподходящие моменты (и конечно, если ее укусит еще раз пчела, она умрет
мгновенно), должна либо погибнуть, либо вылечиться. В полутораста милях от
крошечного англоголландского поселения, находящегося в глубине материка на
самом северном краю опасного Барбарийского побережья, протянувшегося в виде
полумесяца, жило самое воинственное африканское племя Боуркас. Когда-то
Боуркас были известны как Пчелы-Люди. Немногие белые, осмелившиеся
вторгнуться в страну Боуркас, когда-либо возвращались. Но те, кому удалось
вернуться, рассказывали потрясающие истории о женском лице, выступающем из
бока столовой горы, безжалостном лице с зияющим ртом и громадным рубином в
каменном лбу. Существовала еще одна легенда - только слух, конечно, но
удивительно стойкий - что внутри пещер, которые изрешетили камень, за
украшенным лбом идола, жил рой гигантских пчел альбиносов, роящихся вокруг
их царицы, студнеподобном чудовище, бесконечно ядовитом... и бесконечно
магическом.
вечерам он тихо сидел, прислушиваясь к визгу поросенка и думая о том, как
ему лучше убить Леди Сатану.
не то, что играть в нее поджав ноги "по-турецки", как ребенок, или перед
машинкой, как взрослый человек. Когда это была просто игра (и даже если ты
играешь на деньги, это все равно игра), то мог придумать разные дикие вещи и
заставить поверить в них - например, связь между Мизери Честейн и мисс
Шарлоттой ЭвелинХайт (они оказались сестрами по матери; Мизери позднее
найдет своего отца в Африке, околачивающегося с Боуркас). В настоящей жизни,
однако, тайны природы имеют способность терять свою силу.
лекарства и, конечно, был способ, к которому он мог бы прибегнуть, чтобы
убрать ее с дороги, не так ли? Или по крайней мере сделать ее на длительное
время беспомощной, не правда ли? Взять Новрил. Этого дерьма там
предостаточно и ему не пришлось бы даже убирать ее с дороги. Она бы
улетучилась сама.
целую горсть этих капсул и бросаешь их все в ее мороженое. Она подумает, что
это фисташки, и просто сожрет их.
подмешать порошок в сухое мороженое. Новрил невероятно горький. Он пробовал
его и знает. Его горечь она немедленно распознает ...и тогда горе тебе,
Паули. Будь ты проклят!
просто бессмысленна. Он не был уверен, что воспользовался бы шансом даже,
если белый порошок внутри капсул был почти или абсолютно безвкусным. Это
было недостаточно безопасно, недостаточно надежно. Это была не игра; это
была его жизнь.
быстрее. Он даже подумал о том, что можно было бы пристроить что-нибудь над
дверью (он немедленно вспомнил машинку) с тем, чтобы ее прибило до смерти
или лишило сознания, когда она войдет. Можно было также протянуто провод
поперек лестницы. Но в обоих вариантах проблема была одна и та же, что и в
фокусе Новрилвмороженом: ни один из них не был достаточно надежным. Он даже
не мог себе представить, что с ним будет, если он попытается совершить
вероломное убийство безрезультатно.
визжать; его визг напоминал скрип ржавых петель хлопающей на ветру двери. А
вот
у бедной скотины, не сдохла ли она от обескровливания. В какой-то момент он
представил себе (да так живо!) падшую корову в луже из смеси молока и крови
и быстро отогнал воображаемую картинку от себя. Он приказал себе не быть
таким чувствительным: коровы так не умирают. Но у внутреннего голоса не
хватало убедительности. Он не имел представления, как они умирают на самом
деле. И кроме того не корова должна его беспокоить, не правда ли?
Ты не хочешь крови на своих руках. Ты напоминаешь человека, который любит
толстый бифштекс, но и часа не пробудет на бойне. Так слушай, Паули, и
постарайся понять: ты должен мыслить реально в данный момент. Никаких
фантазий. Никаких завихрений. Хорошо?
ножей. Он выбрал самый длинный нож мясника и вернулся в комнату,
задержавшись немного, чтобы стереть следы на дверном косяке. Тем не менее
каждый раз эти следы оставались все заметнее.
никогда.
матрац. Когда Энни вернется, он попросит у нее стакан холодной воды, и когда
она наклонится над ним, чтобы подать воду, он вонзит нож ей в горло.
утра, крадучись по подъездной аллее с отключенными фарами и мотором, он не
пошевелился, пока не почувствовал укол в руку. Очнувшись, он увидел ее лицо,
склоненное над ним. Он не имел ни малейшего представления, что она
вернулась.
была темнотой пещеры за громадной каменной головой Пчелиного Божества Боурка
и укол был укусом пчелы...
из сна, уходи.
паника усилилась. Она просто просочилась в дом, как жидкость стекает в
частично забитый водосток.
никогда никуда не уезжала; на ней была одна из ее шерстяных юбок и
безвкусных свитеров. Он увидел иглу у нее в руке и понял, что это был не
укус пчелы, а укол. Какого черта... в любом случае было все едино. Он был
захвачен врасплох. Но что она...?
Все, что он мог чувствовать - это своего рода традиционное удавление, да и
некоторое любопытство, откуда она взялась и почему сейчас. Он постарался
поднять руки, но они приподнялись немного... только немного. Ему показалось,
как будто с них свисали невидимые гири. Они упали на простыню с глухим
ударом.
пишешь на последней странице своего романа. КОНЕЦ.
спокойной эйфории.
вижу, ты Пол... эти голубые глаза. Я тебе когда-нибудь говорила, какие у
тебя замечательные глаза? Но я полагаю, это делали другие женщины - женщины
намного моложе, привлекательнее меня и гораздо более дерзкие в проявлении
своих чувств.
не имеет разницы; и не нужен уже нож под кроватью. Я теперь только последний
номер в большом списке жертв Энни. И затем, когда начало распространяться
оцепенение, вызванное уколом, он подумал почти с юмором: Я оказался вшивой
Шехерезадой.
Конюшевский Владислав
Роллинс Джеймс
Каменистый Артем
Корнев Павел
Белов Вольф
Круз Андрей