конечно, Шеннон. А меня зовут - Полфри, я из Эдинбурга, окончил
университет в девяносто девятом. Вот тут кеджери [восточное блюдо из риса,
яиц и лука], бекон и яйца... там - кофе. Чудесное утро... голубое небо,
прозрачный воздух... "настоящий истершоузский денек", как мы здесь
говорим.
гладкие, пухлые щеки, которые, когда он жевал или говорил, тряслись, как
желе. Выглядел он на редкость чистеньким: руки ухоженные, манжеты
накрахмаленные, золотое пенсне чинно свисает с невидимого шнурочка,
надетого на шею. Розовую плешь прикрывало несколько прядей светлых, с
легкой рыжинкой волос, которые он старательно зачесывал на нее из-за уха.
Он поминутно прикладывал салфетку к своим румяным губам и седым усам.
Ездил в широкий мир, как у нас тут говорят. Был в опере. "Кармен". Ах,
дивный, несчастный Визе! Подумать только, что он умер от горя после
провала премьеры в "Опера-комик", даже и не представляя себе, каким
блистательным успехом будет со временем пользоваться его творение. Я
слушал эту оперу ровно тридцать семь раз. Я слушал Бресслер-Джианоли,
Леман, Мэри Гарден, Дестин; де Режке в роли Хозе, Амато в роли Эскамильо.
Нам очень повезло, что Карл Роса привез свою труппу в Уинтон. - Он
промурлыкал несколько музыкальных фраз из арии тореадора, отбивая пальцем
такт по лежавшей перед ним газете. - Критика пишет тут, что Скотти была в
голосе. Еще бы! Ах, какая это минута, когда Микаэла, сама нежность,
появляется на диких скалах возле лагеря контрабандистов! "Напрасно себя
уверяю, что страха нет в моей душе..." Изумительно... какая мелодия...
великолепно!.. Вы любите музыку?
все вечера провожу за ним - играю понемножку. Должен признаться: музыка
для меня - самое большое удовольствие. Я считаю, что в моей жизни были три
великие минуты: когда я слушал, как Патти пела в "Сицилийской вечерне",
Галли-Курчи - в "Жемчужине Бразилии" и Мельба - "Севильяну" Массне.
завтракать; тогда он каким-то поистине дамским жестом поднес к глазам свои
ручные часы.
ножками по подземному коридору; пройдя по нему немного, мы свернули налево
и вдруг вышли на дневной свет, под самыми окнами моей квартиры.
вида мужчина лет пятидесяти в неопрятной, испещренной жирными пятнами
серой форменной одежде и ботинках на резиновом ходу. При виде Полфри он
выпятил живот и с необычайной торжественностью и подобострастием
приветствовал его.
надзиратель... И, кроме того, с вашего позволения, неоценимый дирижер
нашего Истершоузского духового оркестра.
Броган, молодой человек приятной наружности с бойкими голубыми глазами, и
мы всей компанией направились к первой галерее, над которой, как я теперь
разглядел, выцветшими золотыми буквами было написано: "Балаклава". Скеммон
движением фокусника извлек свой ключ. Мы очутились в галерее.
высоких окон по одну сторону и множеством дверей, ведущих в спальни, - по
другую. Вся мебель, как и в нижнем вестибюле, была выдержана в стиле
"буль"; ковры и занавеси, хоть и выцветшие, были все еще хороши. Тут
стояло множество кресел, полки с книгами и журналами, а в уголке - даже
вращающийся глобус. Казалось, находишься в уютном, хотя и несколько
старомодном клубе, где пахнет мылом, кожей, политурой, сухими духами,
какие кладут в комод.
возможностей. У самого входа двое играли в шахматы. Какой-то человек в
уголке задумчиво вращал пальцем земной шар. Кое-кто читал газеты. Другие
ничего не делали - лишь тихо и очень прямо сидели в креслах.
засеменил по коридору.
положил руки на плечи играющих. - Денек сегодня выдался преотменный.
Можете мне поверить: получите большое удовольствие от прогулки. Я сейчас
вернусь - и тогда мы сразу двинемся в путь.
доброжелательный и любезный. Поток его болтовни, хоть и несколько
стереотипной, не прекращался ни на минуту. Охотно, с сочувственным видом
выслушивал он жалобы. Время от времени что-то напевал себе под нос. И,
пока мы шли по коридору, ни минуты не терял зря.
было шесть таких галерей, и когда мы обошли их все и наконец спустились в
нижний вестибюль, было уже около часу. Полфри незамедлительно вывел меня
на свежий воздух, и мы пошли по террасе к западному крылу, где нас ждал
второй завтрак.
сестра-экономка, мисс Индр, образуют весьма тесное небольшое содружество,
основанное на взаимном преклонении. Меня они не слишком обожают. - Он
объявил это довольно весело. - Сие меня очень мало трогает. Но это лишний
довод в пользу того, что нам не мешает поддерживать друг друга.
половины, служившей одновременно и столовой, кстати очень уютной, стоял
квадратный стол, накрытый тонкой скатертью, а на нем - четыре серебряных
прибора; за двумя из них уже сидели в ожидании нас мисс Индр и Мейтленд.
Сестра-экономка приветствовала меня легким наклонением головы; это была
тонкая, аристократического вида женщина лет за пятьдесят, уже поблекшая,
но изящная и безупречно одетая, в синем вуалевом форменном платье с
узенькими мягкими белыми манжетами и воротничком.
вполголоса перекинулись двумя-тремя словами. Атмосфера царила за столом
напряженная и неприятная. После супа принесли жареный окорок и поставили
перед Полфри, который неумело принялся его разрезать и, увлеченно мурлыча
себе под нос, раскладывать по тарелкам. Время от времени Мейтленд с
поистине мужской бесцеремонностью отпускала какую-нибудь шуточку по моему
адресу, а под конец даже попросила меня выдать после завтрака ее дежурной
старшей сестре необходимые лекарства. Раза два, когда Полфри принимался
что-то рассказывать, она с усмешкой поглядывала на мисс Индр.
которые неожиданно возникают перед человеком в незнакомой обстановке, я
молчал. Когда Полфри, пробормотав извинение, поднялся после сладкого из-за
стола, я тотчас последовал за ним на террасу.
выношу эту пару, Шеннон. Да и вообще ненавижу всех женщин. Благодарение
небу, мне за всю мою жизнь ни разу не приходилось ни с одной из них иметь
дело.
же, обуреваемый самыми противоречивыми чувствами, направился в аптеку.
другая, помоложе. Шэдд была крупная женщина средних лет с пышным бюстом и
добрыми глазами. Она как раз смотрела на часы, приколотые у нее на груди,
когда я вошел.
выписанные лекарства?
оглядела меня, и на ее бледном, спокойном, плоском лице мелькнула еле
заметная улыбка. Она была брюнетка лет двадцати пяти, держалась с
подчеркнутой невозмутимостью и носила обручальное кольцо на правой руке.
познаются в беде.
как "Что в лоб, что по лбу", "Пришла беда, отворяй ворота", "Береженого
бог бережет", которые она с глубокомысленным видом то и дело изрекала.
Сейчас она весело помогла мне наполнить ее корзину всякими патентованными
лекарствами, главным образом снотворными, затем, взглянув еще раз на
приколотые к груди часы, направилась к двери; уже на пороге она, однако,
остановилась и самым дружелюбным и благосклонным тоном, каким она обычно
обращалась к Стенуэй, сказала, не оборачиваясь:
крыла, сестра. Затем возвращайтесь - поможете мне разобраться в бельевой.
атмосфере произошла неуловимая перемена, еле заметный переход на менее
официальный тон. Пододвинув свою корзину, она искоса взглянула на меня.
хотя у меня было правило никогда не заглядываться на сестер, атмосфера,
царившая в этом заведении, по правде говоря, начинала действовать мне на
нервы, и я почувствовал, что мне станет легче, если я поболтаю с ней.
Красотой она не отличалась: бледное лицо с бескровным крупным ртом,
широкими плоскими скулами и приплюснутым носом. И все-таки в ней было
что-то привлекательное. Под глазами у нее залегли синеватые тени, кожа
была гладко натянута. Черные волосы, подстриженные челкой на лбу, отливали
синевой.