ругательство, в сравнении с которым брань короля казалась бедной и жалкой.
Я вынес это ругательство из девятнадцатого столетия, - там это дело хорошо
было поставлено. С разбега рыцари не могли сразу остановиться. Они были
уже почти возле короля, но тут, обалдев от ярости, они вздыбили коней и,
повернув, ринулись на меня. Я находился ярдах в семидесяти от них и стал
карабкаться на большой валун возле дороги. В тридцати шагах от меня они
разом выставили свои длинные пики и низко пригнули головы в шлемах, так
что видны были только плюмажи из конских волос; и вся эта громада неслась
ко мне! Когда между нами оставалось ярдов пятнадцать, я уверенной рукой
швырнул бомбу, и она стукнулась о землю как раз под мордами коней.
на Миссисипи. Потом целых четверть часа на нас сыпался дождь из
микроскопических частиц рыцарей, металла и конины. Я говорю - на нас, так
как король, отдышавшись, примчался ко мне. На том месте, где были рыцари,
образовалась яма, которая, как я предвидел, задаст много труда окрестным
жителям: я, конечно, имею в виду, что им трудно будет объяснить ее
происхождение, а засыпать ее будет нетрудно, так как эта честь выпадет на
долю избранного меньшинства - на крестьян местного сеньора, которым ничего
за это не заплатят.
бомбой, - объяснение это не могло ему повредить, потому что он ровно
ничего из него не понял. Он считал это новым великолепным чудом, новым
сокрушительным ударом по Мерлину. Я счел за лучшее пояснить, что подобные
чудеса очень редки и что совершать их можно только при благоприятном
состоянии атмосферы, - иначе он при каждом удобном; случае приставал бы ко
мне, чтобы я повторил это чудо, а мне этого не хотелось, так как у меня
больше не было бомб.
28. ДРЕССИРОВКА КОРОЛЯ
предрассветной прохладе, я пришел к решению: короля необходимо
выдрессировать! Так больше не может продолжаться, его нужно взять в руки и
добросовестно вымуштровать, иначе нам нельзя будет войти ни в один жилой
дом: даже кошки сразу поймут, что этот крестьянин ряженый. Я предложил ему
остановиться и сказал:
подозрений, но между вашей одеждой и вашим поведением! - бросающийся в
глаза разлад. Военная выправка, царственная осанка - нет, это никуда не
годится. Вы держитесь слишком прямо, ваши взоры слишком надменны.
Царственные заботы не горбят спины, не приучают клонить голову, не
заставляют смотреть себе под ноги, не поселяют в сердце страх и сомнение,
которые делают голову понурой, а поступь неуверенной. Низкорожденный
человек вечно согбен под бременем горьких забот. И вам необходимо
научиться этому; вы должны подделать клейма бедности, несчастья, унижения,
обид, которые обесчеловечивают человека и превращают его в преданного
покорного раба, радующего взор своего господина, - иначе младенцы
отгадают, что вы ряженый, и наша затея рухнет в первой же хижине, куда мы
зайдем. Прошу вас, попробуйте ходить вот так.
так, хорошо. Слишком надменный взор. Постарайтесь смотреть не на горизонт,
а на землю, в десяти шагах от себя. Так лучше, так, хорошо. Нет, погодите,
в вашей походке слишком много уверенности, решительности; нужно ступать
неуклюжей. Будьте добры, посмотрите на меня: вот как надо ступать... У вас
получается... в этом роде... Да, почти хорошо... Но чего-то все-таки не
хватает, я сам не вполне понимаю - чего. Пожалуйста, пройдите ярдов
тридцать, чтобы я мог посмотреть на вас со стороны... Голову держите
правильно, плечи тоже, подбородок тоже, скорость шага как раз такая, как
нужно, осанка, взор - все как следует. Однако все вместе - не то. Итог не
сбалансирован. Пройдите еще, пожалуйста... Ага, я начинаю понимать. Нет в
вас настоящей унылости, вот в чем загвоздка. Получилась _любительщина_,
дилетантщина - все детали проработаны правильно, до волоска, казалось бы
иллюзия должна быть полная, а иллюзии нет.
сказать, здесь помочь может только практика. Вот как раз подходящее место:
корни и камни, есть на чем испортить себе походку. Никто нам тут не
помешает - кругом поле и всего одна хижина, да и то так далеко, что оттуда
не видно. Сойдите, пожалуйста, с дороги, государь, и мы посвятим этот день
дрессировке.
хижины и нас встречает вся семья. Прошу вас, как вы обратитесь к главе
дома?
суровостью произнес:
другом или братом.
Так хорошо?
обоих: пищу для одного, кресло для одного.
голова его работала медленно; он мог усвоить новую мысль, но не сразу, а
по зернышкам.
равными и притворяемся очень плохо.
неожиданном виде она не предстала перед нами. Он обязан принести кресла и
пищу для обоих и подавать рукомойник и салфетки одному с такой же
почтительностью, как и другому.
ничего не обязан приносить. Мы войдем в хижину; там будет грязь и,
вероятно, много противного, но мы войдем и сядем за стол вместе с его
семьей, и будем есть, что подадут и как подадут, и держаться будем на
равной ноге - если только хозяин не раб; а рукомойника и салфеток не будет
вовсе, кто бы ни был хозяин, раб или свободный... Прошу вас, повелитель,
пройдитесь еще раз. Так... это лучше... еще лучше; и все же не совсем
хорошо. Ваши плечи не гнутся - они никогда не знали ноши, менее
благородной, чем железная кольчуга.
вес ее сгибает плечи, а ее неблагородство; кольчуга тяжела, но благородна,
и человек, носящий ее, остается прям... Нет, не спорь, не возражай. Дай
мне мешок. Взвали его мне на спину.
короля. До конца упрямыми оказались только его плечи: они не гнулись, а
если и гнулись, то совсем неестественно. Продолжая дрессировку, я
направлял и исправлял его:
кредиторы; вы безработный - ну, скажем, вы кузнец, и вас выгнали со
службы; ваша жена больна, а дети ваши плачут, потому что им хочется
есть...
от самых разных несчастий и притеснений. Но, господи, для него это были
всего только слова, и если бы я свистел, а не говорил, мой свист тронул бы
его не больше. Слова не значат для вас ничего, если вы не выстрадали сами
того, что слова эти пытаются выразить. Бывают мудрецы, которые любят с
видом знатоков снисходительно потолковать о "рабочем классе" и успокаивают
себя тем, что умственный труд куда тяжелее труда физического и по праву
оплачивается много лучше. Они и вправду так думают, потому что испытали
только умственный труд, а физического не знают. Но я испытал и умственный
и физический; и за все деньги вселенной не согласился бы я тридцать дней
подряд работать заступом, а любым умственным трудом, даже самым тяжелым, я
охотно займусь почти даром - и буду доволен.
наслаждение, и высшая награда его в нем самом. Самый низкооплачиваемый
архитектор, инженер, генерал, писатель, скульптор, живописец, лектор,
адвокат, депутат, актер, проповедник, работая, блаженствует, как в раю. А
что сказать про музыканта, сидящего со смычком в руке посреди большого
оркестра, в то время как льющиеся струи божественных звуков плещут вокруг
него? Он, конечно, трудится, если вам угодно это называть трудом, но, по
правде говоря, такое название - издевательство над самим понятием труда.
Закон труда крайне несправедлив, но уж таким он создан и изменить его
невозможно: чем больше радости получает труженик трудясь, тем больше денег
платят ему за труд. Подобному же закону подчинены и такие откровенно