Чтение 41–й страницы книги ~Жюльетта~

Иаков был женат на сестрах: Рахили и Лии.
Нам не приходит в голову совокупляться со своими детьми, даже если под
рукой нет никого другого, а вот в Персии такие амурные приключения в порядке
вещей, то же самое происходит на трех четвертях азиатского континента. Лот
спал с двумя своими дочерьми и обеим сделал ребенка.
Мы считаем самым позорным делом продавать своих жен, а в Тартарии, в
Лапландии и Америке это - знак гостеприимства: там почитается за честь
уложить свою жену в постель гостя иллирийцы собирают жен в кучу для
разврата и, наблюдая за происходящим, заставляют их сношаться с любым, кто
им понравится.
Мы полагаем крайним бесстыдством обнажаться на виду у других, но почти
все южные народы преспокойно расхаживают без одежд в таком же виде отмечали
праздники в честь Приапа {Сын Бахуса и Венеры (мифол.).} и Бахуса. Ликург
особым законом постановил, чтобы девушки приходили в общественные театры
голыми. Голые женщины прислуживали за столом тосканцам и римлянам. В Индии
есть страна, где всеми уважаемые женщины никогда не ходят одетыми - одежду
носят только куртизанки, чтобы сильнее возбуждать похоть у мужчин.
Наши генералы запрещают грабить захваченный город, а греческие
военачальники давали такое право своим солдатам в знак признания их
мужества. После захвата Карбин {Населенный пункт на Корсике.} итальянскими
войсками победители собрали всех мальчиков, девственниц и молодых женщин,
которых нашли в городе, на рыночной площади, сорвали с них одежды, и каждый
солдат мог делать с ними, что хотел - насиловать или убивать.
Аборигены Кавказа живут как дикие звери и совокупляются с кем попало.
Женщины островов Горн {Острова Горн к югу от Чили.} отдаются мужчинам среди
бела дня на ступенях храмов, выстроенных в честь их богов.
Скифы и тартары уважали мужчин, которые по причине распутства
истощались и делались импотентами еще в ранней юности.
Гораций описывает бриттов, нынешних англичан, как самых развратных
людей на земле этот народ, говорит поэт, не обладает врожденной
стыдливостью, они живут все вместе беспорядочной половой жизнью: братья,
отцы, матери, дети - все отдаются удовлетворению природных инстинктов, и
плод принадлежит тому, кто лишил мать девственности. К тому же они едят
человеческое мясо {Из всех съедобных вещей оно, пожалуй, больше всего
способствует увеличению силы и количества семени. Нет ничего абсурднее, чем
наша привередливость на сей счел стоит только его попробовать, и человек
будет с отвращением отворачиваться от любой другой пищи. (По этому поводу
см. книгу Поу "Исследования и очерки об индейцах, египтянах, американцах..")
(Прим. автора)}.
Таитяне удовлетворяют свои желания публично, сама мысль о том, чтобы
делать это тайком, заставляет их краснеть от стыда. Однажды перед ними
европейцы продемонстрировали свои религиозные церемонии - этот нелепый
спектакль, который называется мессой. Те, в свою очередь, попросили
дозволения показать свои ритуалы и показали! Десяток взрослых,
двадцатипятилетних мужчин изнасиловали на глазах цивилизаторов маленькую
девочку. Видишь, какая разница!
Люди всегда боготворили распутство, воздвигали храмы Приапу. Афродиту
издревле считают богиней плодородия и деторождения, а позже обожание перешло
на ее голую задницу, и символ размножения становится божеством самых
чудовищных злодейств, совершаемых против рода человеческого. Видишь ли,
человек все время умнеет и, набирается опыта, он неуклонно идет путем
прогресса и приходит к пороку. Подобный культ, уходя своими корнями в
сумерки язычества, оживает в Индии, и культовый фаллос - что-то вроде
фигурки мужского члена, который носят на шее азиатские девушки, - является
обязательным украшением в храмах Приапа.
Путешественник, приезжающий в Пегу,1 покупает себе женщину на время
своего пребывания в стране и делает с ней все, что пожелает. В конце концов,
скопив денег, она возвращается в свою семью, и у нее, как правило, не бывает
недостатка в поклонниках, желающих жениться на ней.
Само бесстыдство часто бывает публичным: посмотри на Францию, где
долгое время мужские половые органы изображались на одежде и в моде были
гульфики самых ярких расцветок.
Почти у всех северных народов распространена традиционная торговля
сестрами и дочерьми - обычай, который кажется мне удивительно разумным, и
тот, кто его практикует, всегда рассчитывает что-то получить взамен за свое
сводничество или, по крайней мере, понаблюдать за происходящим кстати, на
это зрелище стоит полюбоваться. Существует и другое, чрезвычайно острое
ощущение, связанное с проституцией такого рода, когда некоторые мужчины
заставляют своих жен отдаваться другим мужчинам, как к примеру, делаю я сам.
При этом наш поступок объясняется следующим фактом: мы получаем мощный
стимул, становясь жертвами всеобщего злословия, и чем больший позор мы на
себя принимаем, тем сильнее получаемое от этого удовольствие. Нам нравится
унижать, пачкать, мучить предмет нашего наслаждения, который мы бросаем на
потеху другому, и мы наслаждаемся тем, что тот, другой, также купается в
грязи и мерзости и, в конце концов, становится таким же, как мы. Мы с
восторгом тащим наших жен и дочерей в публичный дом, заставляем их просить
милостыню на улицах, наблюдаем за ними во время полового акта.
- Простите меня, сударь, но я поняла так, что у вас есть дочь.
- Была, - коротко ответил Нуарсей.
- От нынешней жены?
- Нет, от самой первой, а сегодняшняя - это моя восьмая, Жюльетта.
- Но как вы смогли стать отцом с такими принципами и вкусами?
- Я уже многократный отец, дорогая. И нечему тут удивляться. Иногда,
если добропорядочность сулит нам удовольствие, приходится преодолевать
отвращение к добрым делам.
- Мне кажется, я вас понимаю, сударь.
- Как и все остальное, это очень просто. Однако мы отвлеклись. Прежде
чем продвигаться дальше, я хотел бы составить о тебе определенное мнение,
хотя ты должна понять, как мало я вообще ценю любое мнение.
Я в восхищении уставилась на него.
- Вы уникальная личность! Вы просто прелесть! Моя любовь к вам тем
сильнее, чем больше ваше презрение к вульгарным предрассудкам, чем порочнее
вы в моих восхищенных глазах, тем глубже мое уважение к вам. Ваше изысканное
воображение бередит мою душу, и единственная моя мечта - быть похожей на
вас.
- Боже ты мой, - пробормотал Нуарсей, впиваясь языком мне в рот. - Я
никогда не встречал более похожего на меня создания, и я обожал бы тебя,
если бы в моей власти было полюбить женщину... Ты хочешь пойти моим путем,
Жюльетта? Отлично, только прежде я должен предостеречь тебя. Если все, что
есть в моем сердце, вынести на свет, человечество содрогнется от ужаса, и
никто не осмелится даже взглянуть на меня. Бесстыдство и зло, разврат и
чудовищные преступления - я довел их до самой крайней степени, и если
когда-нибудь я раскаюсь, так потому только - клянусь тебе! - что так мало
сделал: намного меньше, чем мог бы.
Нуарсей был в состоянии живейшего возбуждения, которое красноречиво
свидетельствовало о том, что упоминание о своих злодействах подогревало его
почти так же, как и их свершение. Я откинула полу его просторного халата и,
взяв в руку его твердый как сталь член, принялась щекотать, поглаживать,
нежно потискивать его, пока из розоватого отверстия не брызнула плоть.
- Какие сказочные преступления заставил меня совершить этот шалун! -
простонал он, изнемогая от восторга. - Какие чудовищные вещи я творил, чтобы
жарко и обильно изливал он свои соки. На этом свете нет ничего, чем бы я
охотно не пожертвовал ради его блага этот инструмент - мой бог, пусть он
будет и твоим также, Жюльетта! Балуй и боготвори этого деспота, оказывай ему
высшие почести - он достоин своей славы, этот ненасытный тиран. Я поставил
бы все человечество на колени перед этим органом, я хотел бы видеть его
ужасным сверхъестественным существом, которое предает мучительной смерти
любую живую душу, недостаточно низко склоняющуюся перед ним... Будь я
королем, Жюльетта, будь я властителем мира, больше всего я желал бы ходить
по земле с верными и беспощадными телохранителями, чтобы они убивали на
месте всякого, кто мне не понравится... Я обходил бы гордой поступью свои
владения, шагал бы по ковру из трупов и был бы счастлив я прошел бы через
долины, полные смерти, через моря крови и всюду, где ни ступит моя нога,
бросал бы свое семя.
У меня кружилась голова от опьянения я пала ниц перед этим величайшим
распутником и со слезами восхищения прильнула к источнику стольких
злодейств, само воспоминание о которых возносило к небесам душу того, кто их
совершил. Я обхватила губами дивный предмет и сосала его в течение
пятнадцати сладостных минут...
- Погоди, погоди, нас слишком мало, - сказал, наконец, Нуарсей,
которого совсем не прельщали одиночные утехи. - Этот орган будет твоей
погибелью, если ты осмелишься принять на себя весь его гнев, ибо,
устремившись в одну точку, мои страсти будут подобны лучам палящего солнца,
которые собирает в фокус увеличительное стекло, и они испепелят все на
своем, пути.
На губах его выступила пена, его сильные руки впились в мои ягодицы.
Как раз в этот момент возвратился один из тех, кто сопровождал бедняжку
Год, и доложил, что ее заключили в Бисетр и что некоторое время спустя она
разродилась мертвым ребенком.
- Превосходно, - просиял Нуарсей, бросив слуге два луидора, и с улыбкой
шепнул мне: - Надо щедро платить гонцу, приносящему добрые вести. Два
золотых - разве это много за удовольствие, которое мы получили? А теперь
взгляни, Жюльетта, взгляни, какой величественный вид принял мой член.
И без промедления вызвав свою жену и юного щеголя, который посеял в
почву только что уничтоженный в тюрьме зародыш новой жизни, Нуарсей
рассказал ему, что произошло, потом вонзил свой беспощадный клинок в задний
проход юноши. В это время мадам де Нуарсей, опустившись на колени, ласкала
губами орган ганимеда, а сам педераст лобзал мои ягодицы. Войдя в раж,
Нуарсей вцепился в груди жены снизу, да так сильно, что едва не вырвал их с
корнем, а мгновение спустя раздался дикий вопль, за которым последовал