что выступать со шпагой против дубины. Но на этот раз
почему-то рассердилась и вдруг высказала все, что у меня
давно уже накипело на сердце.
Я доказывала, что русские, считая себя лучше всех
народов христианских, на самом деле живут хуже языч-
ников; исповедуют закон любви и творят такие жестоко-
сти, каких нигде на свете не увидишь; постятся и во
время поста скотски пьянствуют; ходят в церковь и в церк-
ви ругаются по-матерному. Так невежественны, что у нас,
немцев, пятилетний ребенок знает больше о вере, чем у них
взрослые и даже священники. Из полдюжины русских
едва ли один сумеет прочесть Отче наш. На мой вопрос,
кто третье лицо святой Троицы, одна благочестивая ста-
рушка назвала Николу Чудотворца. И действительно, этот
Никола - настоящий русский Бог, так что можно подумать,
что у них вовсе нет другого Бога. Недаром, в 1620 году,
шведский богослов Иоанн Ботвид защищал в Упсальской
академии диссертацию: Христиане ли москвиты?
Не знаю, до чего бы я дошла, если бы не остановил
меня царевич, который слушал все время спокойно - это-
то спокойствие меня и бесило.
- А что, фрейлейн, давно я вас хотел спросить, во
Христа-то вы сами веруете?
- Как, во Христа! Да разве неизвестно вашему высо-
честву, что все мы - лютеране?..
-Я не о всех, а только о вашей милости. Говорил
я как-то с вашим уже учителем, Лейбницем, так тот вилял,
вилял, водил меня за нос, а я тогда же подумал, что он
по-настоящему во Христа не верует. Ну, а вы - как?
Он смотрел на меня пристально. Я опустила глаза и
почему-то вдруг вспомнила все свои сомнения, споры с
Лейбницем, неразрешимые противоречия метафизики и
теологии.
- Я думаю,- начала я тоже вилять,- что Христос -
самый праведный и мудрый из людей...
- А не Сын Божий?
- Мы все сыны БожиИ...
- И Он,, как все?
Мне не хотелось лгать - я молчала.
- Ну вот то-то и есть! - проговорил он с таким вы-
ражением в лице, какого я еще никогда у него не видела.-
Мудры вы, сильны, честны, славны. Все у вас есть. А Хри-
ста нет. Да и на что вам? Сами себя спасаете. Мы же
глупы, нищи, наги, пьяны, смрадны, хуже варваров, хуже
сКОТОв и всегда погибаем. А Христос Батюшка с нами есть
и будет во веки веков. Им, Светом, спасаемся!
Он говорил о Христе так, как, я заметила, здесь гово-
рят о Нем самые простые люди-мужики: точно Он
у них свой собственный, домашний, такой же, как они,
Мужик. Я не знаю, что это - величайшая гордость и ко-
щунство, или величайшее смирение и святость.
Мы оба молчали. Голуби опять слетались, и между
нами, соединяя нас, трепетали их белые крылья.
От ее высочества пришли за мною.
Сойдя с вышки, я оглянулась на царевича в послед-
ний раз. Он кормил голубей. Они окружили его. Сади-
лись ему на руки, на плечи, на голову. Он стоял в вышине,
над черным, словно обугленным, лесом, в красном, словно
окровавленном, небе, весь покрытый, точно одетый, белы-
ми крыльями.
31 октября 1715
Теперь, когда кончено все, кончаю и этот дневник.
В середине августа (мы вернулись в Петербург из Рож-
дествена в конце мая), недель за десят до разрешения от
бремени, ее высочество упала на лестнице и ударилась
левым боком о верхнюю ступень. Говорят, споткнулась от-
того, что на туфле сломался каблук. На самом деле, лиши-
лась чувств, увидев, как внизу царевич, пьяный, обнимал
И целовал дворовую девку Афросинью, свою любовницу.
Он живет с нею давно, почти на глазах у всех. Вернув-
шись из Карлсбада, взял ее к себе в дом, на свою поло-
вину. Я не писала об этом в дневнике, боясь, чтоб не прочла
ее высочество.
Знала ли она? Если и знала, то не хотела знать, не
верила, пока не увидела. Холопка-соперница герцогини
Вольфенбюттельской, невестки императора! "В России и не-
бываемое бывает", как сказал мне один русский. Отец -
с портомоей. сын - с холопкою.
Одни говорят, что она чухонка, взятая в плен солда-
тами, подобно царице; другие - что дворовая девка царе-
вичева дядьки, Никифора Вяземского. Кажется, послед-
нее вернее.
Довольно красива, но сразу видна, как здесь говорят,
"подлая порода". Высокая, рыжая, белая; нос немного
вздернутый; глаза большие, светлые, с косым и длинным
калмыцким разрезом, с каким-то диким, козьим взором;
и вообще в ней что-то козье, как у самки сатира в Вакха-
налии Рубенса. Одно из тех лиц, которые нас, женщин,
возмущают, а мужчинам почти всегда нравятся.
Царевич от нее, говорят, без ума. При первой встре-
че с ним, она, будто бы, была невинна и долго ему сопро-
тивлялась. Он ей вовсе не нравился. Ни обещания, ни
угрозы не помогали. Но раз, после попойки, пьяный, он
бросился на нее, в одном из тех припадков бешенства,
которые бывают у него, так же как у отца, избил ее, чуть
не убил, грозил ножом и овладел силою. Русское звер-
ство, русская грязь!
И это тот самый человек, который так похож был на
святого, когда там, в лесах Рождествена, пел акафист Алек-
сею человеку Божьему и, окруженный голубями, говорил
о "Христе-Батюшке"! Впрочем, соединять подобные край-
ности - особенный русский талант - то, чего нам, глупым
немцам, слава Богу, понять не дано.
- Мы, русские,-- сказал мне однажды сам царевич,-
меры держать не умеем ни в чем, но всегда по краям
пропастям блудим.
Ее высочество, после падения на лестнице, чувство-
вала боль в левом боку. "Меня по всему телу точно бу-
лавками колет", говорила она. Но вообще была спокойна,
словно что-то решила и знала, что ее решения уже ничто
не изменит. О царевиче больше никогда со мной не гово-
рила и на судьбу не жаловалась. Раз только сказала:
- Я считаю гибель мою неизбежною. Надеюсь, что
страдания мои скоро прекратятся. Ничего на свете так не
желаю, как смерти. Это - мое единственное спасение.
12 октября благополучно разрешилась от бремени маль-
чиком, будущим наследником престола, Петром Алексее-
вичем. В первые дни после родов чувствовала себя хоро-
шо. Но когда ее поздравляли, желали доброго здоровья,
сердилась и просила всех молиться, чтобы Бог послал ей
смерть.
- Я хочу умереть и умру,- говорила она все с тою
же страшною спокойною решимостью, которая уже не
покидала ее до конца. Врачей и бабки не слушалась,
как будто нарочно делала все, что ей запрещали. На чет-
вертый день села в кресло, велела вынести себя в дру-